Искупление
Шрифт:
Вернулся свет, но теперь он был немного другим: не бесконечное сияние, от которого все в голове становилось одинаково белым, а тяжелый светлый занавес, прячущий неизвестность. Тагрия знала, что может отдернуть его и отдернет – вот только отвернется все замечающая наставница. Смеяться больше не хотелось.
Рабы ужинали, когда подошла хозяйка. К ней, прекрасной, тут же полетели восхищенные взгляды мужчин и женщин. У Тагрии от волнения задрожали руки. Тарелка выпала из них и опрокинулась, горячее варево разлилось по земле.
Хозяйка словно и не заметила устремленных
– Пойдем со мной, – сказала хозяйка, – поможешь унести мешок.
Это – ей?! Хозяйка выбрала ее! Тагрия забыла дышать от радости. Вскочив, она со всех ног поспешила за хозяйкой. Та шла быстро, не оглядываясь. Уже стемнело, и Тагрии пришлось почти бежать, чтобы не потерять из виду свою чудесную провожатую. Длинные тени метались, путались под ногами. Темные холмики шатров и палаток вырастали на пути, то здесь, то там звучали густые голоса хозяев, а порой и тонкие, как щенячий писк – рабынь.
Но вот ближе стал клекот, и нос Тагрии учуял приятный и удивительно знакомый запах. Перед ней были грифоны. Огромные звери встряхивали крыльями, чистили перья, изогнув длинные красивые шеи. Другие спали, растянувшись на земле. У самого обрыва пара золотых грифонов сидела, прижавшись головой к голове – ни дать ни взять влюбленные. Тагрия зачарованно уставилась на них.
– Тебе нравятся грифоны?
– Я люблю грифонов, – выпалила Тагрия и только тогда поняла, что говорит с хозяйкой. Но та не рассердилась.
– Возьми это и неси за мной, – сказала она.
Тагрия подняла большой мешок. Он был наполнен чем-то, по форме похожим на небольшие поленья, но гораздо мягче. Взвалив его на плечо, Тагрия последовала за хозяйкой обратно мимо шатров и наконец остановилась у входа в маленькую палатку.
– Вноси, – сказала хозяйка, открывая вход.
Внутри было темно и приятно пахло. Хозяйка вошла следом, и сразу же под потолком загорелся яркий светящийся шарик – как маленькое белое солнышко. Отлетел в сторону, повис над узким ложем из одеял, застеленных темными простынями.
– Оставь мешок и подойди.
Тагрия послушалась. Она снова дрожала, но на этот раз не от радости. Страх – еще недавно она и не помнила, что это такое – совершенно разогнал свет в голове. Прекрасные черные глаза хозяйки казались ножами, готовыми пронзить сердце.
– А ведь ты борешься, девочка! Невероятно!
Тагрия обхватила себя за плечи и молчала.
– Послушай меня, – сказала хозяйка. – Я тебя пугаю, но придется потерпеть. Не вздумай кричать, а не то обновлю заклятие, и опять станет светло, поняла?
Тагрия поняла. Она сжала зубы и молчала, когда черные глаза проникли сквозь кожу и кости куда-то вглубь, куда не было ходу даже самой Тагрии. Было не больно, даже приятно, только приятность эта хуже любых мучений, настоящая пытка.
Хозяйка закончила смотреть и отпустила ее. Ноги подкосились, и Тагрия упала на колени.
– Ты не должна была меня почувствовать, но почувствовала, даже сейчас. Ты настоящий маг, девочка, неумелый, необученный маг. Я могла бы тебе помочь… Но нет. На этот раз Карий не дождется от меня подачек.
Карий! Это имя обожгло золотом и кровью. Тагрия содрогнулась всем телом. Кто это – Карий? Почему от его имени так давит в груди?
– Помнишь? – спросила хозяйка.
Она отошла и уселась, скрестив ноги, на постели. Тагрия осталась на коленях. Медленно-медленно в ее памяти проступило лицо. Лицо хозяина, хоть это и казалось почему-то неправильным. Было что-то еще – там, за оградой света, но разглядеть не получалось никак.
Хозяйка внимательно следила за ней. Ее короткие черные волосы искрились в белом свете шарика. Блестящий черный костюм облегал ее тело так, что оно казалось почти голым, но не беззащитным, а напротив – угрожающим. Так может напугать обнаженный клинок. Она была очень молода, наверно, моложе Тагрии, и очень красива: тонкая талия, высокая грудь, большие яркие губы. Блестящие жестокие глаза.
– Еще немного, и вспомнишь, если не умрешь раньше. Я не стану тебя убивать, хотя стоило бы. И мешать не стану – кое-кому полезно ожечься на собственном самомнении. Ты здесь знаменита, девочка. Тебя зовут дикаркой Амона-младшего и радуются так, будто ухватили его между ног, а ты ведь даже не его любовница, и ребенок твой от другого. Но ты и вправду та самая девчонка, и, зная Кария… Вот что я хотела бы понять, – дорожит ли он тобой настолько, чтобы наделать глупостей?
Тагрия молчала. Что говорить, если она даже не знает, кто такой Карий? Разве хозяева делают глупости, да еще ради рабов?
– Делают, девочка моя. Во всяком случае, в последнее время. Но я не отношусь к их числу, поэтому на меня не рассчитывай.
– Почему…
Так много было всяких «почему», что Тагрия сама не знала, о чем спрашивает. Но хозяйка ответила:
– Мне небезразличен твой покровитель, это не новость. И это ничего не меняет, мы остаемся врагами. Но есть еще одно: я не люблю, когда что-то делается за моей спиной. Тот, кто следующим заглянет в твою память, получит предупреждение. Сильную Кати опасно не принимать в расчет. А теперь возвращайся к остальным рабам.
Разговор этот не забылся, как все другие разговоры последних дней. Напротив, он звучал в ушах, пока Тагрия возвращалась и устраивалась на ночь между засыпающих в большом шатре рабынь. Непонятные слова хозяйки тревожили и пугали, но Тагрия уцепилась за них изо всех сил. Тревога и страх – ее помощники против света в голове. Хозяйка сказала: ты вспомнишь, если не умрешь. Хозяйка думала ее убить, но почему-то не убила. Тагрия очень хотела понять, вспомнить, и совсем не хотела умирать. Голова болела от мыслей. Темнота перед глазами рассыпалась бледными пятнами. Тагрия знала: стоит пустить белый свет обратно, и боль пройдет. А значит, это хорошая боль. Со всех сторон дышали рабыни, кто-то смеялся во сне, кто-то негромко бормотал. Наставница храпела. Боль медленно превращалась в сон. И вдруг Тагрию словно ударило.