Искупление
Шрифт:
– Это сделал Верховный жрец, – так же буднично ответила Кати. – По-твоему, император утвердит?
Поглядев еще раз на подпись – «Кати, императрица», – Кар вернул документ. Ему самому помилования не полагалось. Даже будь возможность, Кар не стал бы о нем просить.
– Думаю, утвердит.
– Прощай, Карий. Не упусти Силу.
«Нет, Кати, нет!»
– Я люблю тебя, Кати. Всегда любил.
– Знаю, – сказала она. – И всегда знала. А теперь отвернись.
Кар подчинился. Негромкую возню за спиной, когда Сильная ложилась на стол и жрец закреплял ее конечности ремнями, перекрыл шум сражения. Кати не вскрикнула, только булькающий звук сообщил Кару, что дело сделано. Через несколько мгновений рука в красном рукаве поднесла ему серебряную чашу. Кар приблизил к ней ладонь. И пришла Сила.
Не обычная, вожделенная любому магу Сила дикарской
Мельком увидел свое тело – оно состояло из маленьких сгустков огня и возносилось далеко над вершинами вековых деревьев. Сильный знал, что по желанию может сделать его меньше или больше, чтобы заполнить весь мир. Но сейчас было хорошо и так. Под ногами суетились мерзкие твари, обличием похожие и на людей, к которым принадлежал еще недавно Сильный, и на животных. В них тоже была Сила – другая, порченая, она смердела, как полуразложившийся труп. Сильный зачерпнул их горстью, сразу несколько десятков, смял, отбросил искореженные дымящиеся тела. Отряхнул руки. Не так, это можно сделать быстрее. Из раскрытых ладоней выплеснулся огонь. Прокатился, разрастаясь, дотла сжигая их – мохнатых, чешуйчатых, рычащих и воющих. Сильный удовлетворенно кивнул, и новая струя огня ударила, как плеть. Твари визжали, сгорая живьем. Люди кашляли в дыму и запахе горелой плоти, словно сделавшись вдруг обитателями гигантского жаркого. Новая огненная плеть вскипятила реку, к дыму добавился обжигающий пар. Люди кричали, и Сильный призвал холодный ветер, чтобы очистить воздух. Ослабил жар – он не хотел уничтожать мир, только тварей. Перешагнул реку, пошел дальше, направляя огонь, не оставляя в живых ни одной, топча разбегавшихся, просто так, ради удовольствия. Он пожалел леса и не стал их сжигать, просто велел умереть снующим среди стволов тварям – и те умерли. Он не пожалел болот и позволил жидкому огню осушить их, а после пожалел, но было поздно. Он шел вперед, разменивая сотни лиг за пару шагов, но скоро ему наскучило идти, да и позади еще оставались враги. Тогда Сильный задумался на мгновение. Никто не учил его, как надо делать, но Сильный больше не нуждался в подсказках. Он чувствовал тварей – их хватило бы населить всю Империю, чувствовал их голод, бег крови по их жилам, биение сердец. Аккуратно, стараясь превзойди в точности ювелира, он захватил в свою волю эти сердца. Проверил, все ли сделано верно – только идеальная работа достойна Сильного. Огонь его тела запылал ярче, когда он приказал тварям умереть. Не стал задерживаться и рассматривать сделанное, в два быстрых шага вернулся к людям. За спиной оставалась только смерть.
Люди не теряли времени даром. Пока Сильный занимался тварями, два племени людей схватились между собой. Грифоны спускались в запекшееся кровавое месиво, оставляли там лишних седоков и взмывали вверх, чтобы падать на истрепанные дикарские ряды, сея смерть. Маги на спинах грифонов слали заклятия, быстрые и яркие, как молнии, то же самое делали и маги на земле. Оставшиеся в живых служители храма раскидывали руки, заслоняя прочих своими телами, и, если удавалось успеть, заклятия отлетали от их плоти, неспособные причинить вред. Сильный видел, что защищало жрецов – ослепительно-белое сияние, слишком яркое, чтобы он мог разглядеть его прежде. Но даже жрецы не могли успеть везде, их не хватало, они гибли под ударами налетающих с неба грифонов. От когтей и клювов белое сияние не спасало. Но и грифоны гибли, истыканные стрелами, нанизанные, как на вертела, на копья. Гибли маги, гибли истинные люди, гибли аггары, истребляя друг друга с усердием, поистине достойным лучшего применения. Взгляд Сильного на миг задержался там, где гуще всего столпились жрецы, различил залитые кровью, но неповрежденные доспехи императора, блеск меча в его руке. Затем Сильный развернулся, безошибочно отыскав того, кто единственный был ему достойным соперником.
«Сразись со мной».
Золотой грифон, уже излеченный от ранения, бросился к земле. Черная фигурка соскочила с его спины. Очертания ее заколебались, наливаясь багровым светом, увеличиваясь ввысь и вширь. Гигантский огненный силуэт, двойник Сильного, засмеялся, встряхивая ладони.
«Вот, в какие игры ты решил поиграть? – прогремел он. – В старой Империи это было развлечением учеников. Давай, попробуй превзойти меня!»
Но Сильный не хотел играть, он и без того ждал слишком долго. Он видел, что усилие, затраченное на изменение облика, стоило сопернику почти всей его Силы. Видел, что безумие и ненависть почти выели уже его разум, сделав неспособным к борьбе. На груди пламенной фигуры, напротив сердца, выделялось бледное пятно в форме полумесяца – след давней раны, что принесла врагу победу в предыдущей схватке, но погубила его в конце концов. Сильный ударил, метясь в этот бледный полумесяц, ударил наверняка, чтобы не ранить – убить. Огненная фигура пошатнулась. Вскинула руку для ответного выпада, но вместо пламени вышел только сизый дым. Багровое стало черным, затем серым. И осыпалось пепельным дождем на головы позабывших о собственной битве зрителей.
«Сдавайтесь, – произнес Сильный. Беззвучный голос его грохотом ворвался в сознание каждого мага, не миновав и вовсе неумелых. – И вы останетесь жить».
Он увидел, как маги один за другим опускают воздетые для заклятий руки, как шевелятся их губы, когда они признают свое поражение – все, начиная от старших по Силе. Он ждал долгой борьбы и мельком удивился их покорности, но задумываться об этом не стал. Он поднял голову и закричал, обращаясь к источнику белого сияния, хранящего жрецов, он не мог больше вынести и поэтому не вспомнил, что давно уже разучился просить:
«Хватит! Забери это!»
Еще несколько безумных мгновений он видел все: как воины храма окружают пленных магов; как Верховный жрец снимает трехцветный пояс первосвященника и отдает его рядом стоящему; как жрец Атуан, на чью долю выпала худшая в этот день обязанность сказать императору правду, отступает с бледным лицом; как император, с прозорливостью любящего догадавшийся обо всем с полуслова, кричит, падая на колени…
«Отпусти меня, – взмолился Сильный. – Я не могу, я не тот!»
Он стоял на опустевшем холме среди поваленных ширм. Охранявшие его жрецы давно ушли, чтобы присоединиться к сражению. Остался лишь один. Он замер возле мертвого тела неподвижным стражем, как будто не смел расстаться с делом своих рук, и широко распахнутыми глазами наблюдал за происходящим.
Слишком быстрая смена перспективы на время лишила Кара зрения. Потом мир закружился в последний раз и обрел привычный облик. Кар снова был собой. Убитый соперник был его родным отцом, рыдающий в грязи и крови император – повелителем и братом. Женщина, чье обескровленное тело покоилось на жертвенном столе, была Кати. С ее уходом мир по эту сторону смерти утратил последние краски.
Оборачиваясь, Кар знал, что не увидит ничего нового. Видение мертвой Кати преследовало его все восемь лет Нашествия, являясь во сне накануне сражений и наяву – всякий раз, как на поле битвы оставались лежащие лицом вниз стройные женские тела. У Кати из видений лицо было перекошено гневом и болью, оно обвиняло. Но та, что лежала теперь перед ним, была спокойна и казалась бы спящей, если бы не черный разрез поперек горла.
«Ты знаешь, что нельзя поднять обескровленное тело». «Ты станешь почти всемогущ, поэтому – клянись». «Я выполню твою волю».
Кар наклонился поцеловать ее. Выпрямился – на губах остался вкус крови, и Кар принял его, чтобы нести до конца своих дней, – взглянул на жреца. Тот был напуган до полусмерти, но ни стыда, ни ужаса перед содеянным не испытывал. Он был жрецом и его работой было убивать колдунов. Он выполнил свою работу хорошо.
– Ты можешь быть спокоен, император утвердит помилование, – Кар не сразу овладел своим голосом. Жрец закивал, но он уже продолжал: – Я – нет. Если еще раз попадешься мне на глаза, я сделаю с тобой то же, что сегодня мы сделали с ней.