Искушение фараона
Шрифт:
Вдруг Табуба споткнулась. Вскрикнув, она стала падать, широко раскрыв руки, словно желая ухватиться за несуществующую ограду. Хаэмуас рванулся к ней на помощь, но его опередил Хармин, успевший схватить ее за одежду.
– С тобой все в порядке? – громко спросил Хаэмуас, подбегая к Табубе.
Она кивнула, дрожа всем телом. Ее лицо стало бледным как мел. Хармин, обнимая мать за плечи, развернул ее к лодке, и неуверенными движениями Табуба продолжала спускаться. Сисенет, не говоря ни слова, последовал за ними, лодчонка отчалила и вскоре скрылась из виду. Хаэмуас поднялся на берег.
– Все нормально, – сказал он, заметив вопросительно приподнятые брови Нубнофрет.
– Перспектива искупаться в грязной воде пришлась ей явно не по душе, – заметила Нубнофрет, а Гори покачал головой.
– Дело не в этом, – сказал он. – Ее муж утонул, и с тех пор она смертельно боится воды. Он упал с плота в Коптосе. Выпил слишком много вина, а Нил в то время был полноводен. Его тело нашли лишь через четыре дня на много миль ниже по течению.
– Откуда тебе это известно? – резко спросил Хаэмуас, не в силах скрыть раздражения.
– Она сама сказала, – просто ответил Гори, – когда я спросил ее об этом.
Шеритра передернула плечами.
– Как это ужасно! – воскликнула она. – Бедняжка Табуба!
Хаэмуас нежно взял дочь за руку.
– Итак, завтра ты отправляешься в город с Хармином, – сказал он. Накануне вечером молодой человек, улучив момент, отвел Хаэмуаса в сторону и, не проявляя никаких признаков волнения, попросил его разрешения встретиться с дочерью. Хаэмуас с радостью дал свое согласие. – Ты, конечно же, должна будешь взять с собой Амека и кого-нибудь из стражников, – добавил он, – и не опаздывай к обеду.
– Конечно, не опоздаю! – радостно ответила девушка. – Не волнуйся, отец. А теперь мне пора переодеться, пока не подали обедать. – И, высвободившись из-под его руки, она кликнула Бакмут и направилась к дому. Гори уже ушел, едва только со стороны сада ему навстречу появился Антеф. Хаэмуас и Нубнофрет взглянули друг на друга.
– Боюсь, нелегко ей придется, – медленно произнес Хаэмуас. – Уж не знаю, о чем именно говорил ей этот юноша, но и за такое короткое время я не могу не заметить произошедшей в ней перемены.
– Я тоже вижу, что она изменилась, – согласилась Нубнофрет. – И должна сказать, муж мой, меня не покидает чувство страха. Что он мог в ней найти? Он в Мемфисе совсем недавно. Других девушек пока не встречал. И стоит только ему завести новые знакомства, как он порвет с ней все отношения. А Шеритра, с ее чувствительностью, не сможет перенести такого жестокого удара.
– Ты, как всегда, совсем в нее не веришь, – раздраженно заметил Хаэмуас, словно его жена нападала не на собственную дочь, а на Табубу. – Почему ты считаешь, что Хармин не в состоянии оценить неоспоримые достоинства, коими обладает Шеритра, пусть они и заметны не сразу? И почему ты так уверена, что он всего лишь забавляется с ней и оставит ее при первой же возможности? Мы должны, по крайней мере, проявить к ним обоим уважение.
– Ты, как всегда, видишь лишь мои ошибки, другие люди для тебя безупречны! – с горечью воскликнула Нубнофрет и, резко повернувшись, зашагала прочь по темной лужайке. Ее одежды развевались, и казалось, что в темноте плывет призрак.
Когда все они приступили к вечерней трапезе, гнев Нубнофрет немного утих, но она тем не менее хранила напряженное молчание. Хаэмуас приложил немалые усилия, чтобы заставить ее улыбнуться, и в конце концов они увенчались успехом. Последнюю чашу вина они допивали, сидя бок о бок на каменном причале, все еще хранившем дневное тепло. Касаясь друг друга коленями, они наблюдали за едва различимым в темноте движением тихой воды. Потом Нубнофрет склонила голову к нему на плечо.
Некоторое время они так и сидели: он вдыхал аромат ее непокорных волос, ее рука покоилась в его ладони. Потом Хаэмуас почувствовал, как в нем шевельнулось желание.
– Пойдем, – прошептал он, поднимаясь и увлекая ее в густо разросшиеся кусты у самого спуска к воде. Они занялись любовью.
Но даже и в эти минуты страсти Хаэмуас не мог не ощутить, как в нем поднимается неприязнь к жене – к ее большой, мягкой груди, к широким бедрам, к чувственному рту, приоткрытому от наслаждения. В Нубнофрет не было ничего жесткого, ничего худого и твердого, и когда Хаэмуас отвернулся от жены и ощутил кожей спины, как ее царапают засохшие травинки, перед его мысленным взором возникла Табуба.
Шеритре пришлось сделать над собой немалое усилие, чтобы не побежать, когда она увидела, как Хармин, стоявший на носу лодки, словно на наблюдательном пункте, улыбается при виде ее. На короткое мгновение Шеритру охватили извечные страхи, и девушке захотелось вновь очутиться в своей такой привычной и знакомой комнате, болтать с Бакмут, оказаться подальше от этого нового и неожиданного приключения, таящего в себе опасность и неизвестность. Но вскоре на смену этим страхам явилось новое и незнакомое чувство веселой беспечности. Выпрямив плечи, она шла навстречу Хармину, стараясь двигаться как можно изящнее. Следом за ней шли Амек и стражник. Хармин поклонился, едва она ступила на сходни, она пожелала ему доброго утра, давая тем самым юноше возможность заговорить и самому.
– Доброе утро, царевна, – ответил он серьезно, жестом показывая слугам, что сходни следует втащить на борт. Амек и воин встали на страже по обе стороны лодки, и Хармин провел Шеритру к каюте.
Их семейное судно не было таким большим и роскошным, как лодка Хаэмуаса, но оно было украшено стягами золотой ткани, на которой изображалось Око Гора. Занавеси в каюте также были изготовлены из золотой ткани и украшены серебряной бахромой. Шеритра села на предложенный Хармином стул и исподволь наблюдала, как сам он устраивается на полу, собрав вместе несколько подушек. Он предложил ей холодной воды и нарезанное тонкими ломтиками мясо, вымоченное в вине и чесночной приправе.
Его наряд своей простотой перекликался с нехитрым убранством лодки – белая юбка, лишенная украшений, прикрывала длинные ноги, обутые в прочные кожаные сандалии, но его пояс украшала изысканная бирюза. Такая же бирюза была вправлена и в широкие серебряные браслеты, и висела на легкой подвеске на его загорелой груди. На спине, между подвижных лопаток, красовалась длинная нить с нанизанными на нее крошечными фигурками обезьян – животных бога Тота, которые призваны были защитить человека от заклятий, способных нанести удар со спины.