Искушение фараона
Шрифт:
– У тебя какое-то горе, правда? – спросила она напрямик. – И мне кажется, что причина твоего несчастья не в больном колене.
Он едва слышно пробормотал ругательство, потом усмехнулся.
– Твоя проницательность просто сбивает с толку, – ответил он. – Нет, колено здесь ни при чем. Отец завтра снимет швы.
Шеритра ждала, что он скажет что-то еще, но Гори молчал. На какое-то мгновение ей показалось, что, может быть, лучше будет промолчать, но ее пугала отчужденность, вдруг ворвавшаяся в их семью, необъяснимое охлаждение, которое возникло между родителями, между отцом и ею самой, между отцом и братом. Она ощущала в душе отчаянное желание не терять близости со своим прекрасным братом, которого так любила, потому что без него,
– Ты влюблен в Табубу, так ведь? – тихо произнесла она.
Она уже начала бояться, что Гори не ответит или, еще хуже, солжет ей, но вот он неуклюже потянулся к ней и коснулся губами ее щеки, пощекотав волосами.
– Да, – ответил он, выдавая сорвавшимся голосом глубокое волнение.
– Она знает об этом?
– Да. – Он вздохнул. – Когда я был у нее вчера, я во всем ей признался. Она же сказала, что я могу приезжать к ней когда захочу и что мы навсегда останемся добрыми друзьями.
Сердце девушки переполнялось жалостью к брату. Он был в таком отчаянии, он так запутался.
– И ты согласился? Гори сел прямо.
– Конечно нет! – воскликнул он. – Я сумею найти способ завоевать ее любовь. В конце концов, я ведь один из самых завидных женихов в Египте и, конечно же, самый красивый. Она не сможет устоять, если мое великолепное тело будет маячить у нее перед глазами достаточно часто.
Шеритру поразила циничность его слов.
– Но, Гори, ты ведь никогда… твоя сила именно в том…
– Ну, я просто никогда прежде не задумывался, какую хорошую службу может сослужить привлекательная внешность, каким мощным оружием она может стать, – со стоном произнес он. – Мужчины у нее нет. Если бы ее чувства были отданы кому-то другому, она сказала бы мне об этом. Нет, Шеритра, сейчас она засела у меня в печенках, но настанет день, когда у нее в печенках засяду я.
Шеритру поразили и его грубые слова, и резкий, хриплый голос, каким они были произнесены. В отчаянии она старалась найти в нем хорошо знакомые черты милого брата, всегда веселого и открытого, за это и горячо любимого всеми вокруг.
– А с отцом ты говорил об этом? – спросила она.
– Нет. Я пойду к нему, когда она согласится стать моей, а пока это его совершенно не касается.
«Значит, Гори, поглощенный собственной сердечной драмой, не замечал того, что творится с Хаэмуасом. Да, все именно так. – Шеритра ясно представила себе возможные последствия этой истории во всем их невыразимом ужасе. Не говоря уже о той борьбе, что неминуемо разгорится между двумя горячо любимыми ею людьми, надо еще думать о будущем. – Если эта женщина достанется Гори, к дому, конечно же, пристроят дополнительное крыло, и Табуба будет постоянно попадаться на глаза Хаэмуасу. Но если Хаэмуас женится на ней и она получит титул Второй жены со всеми положенными правами и привилегиями, будет совсем скверно. Табуба за столом во время обеда, Табуба распоряжается на борту царской лодки, Табуба на ложе Хаэмуаса, а Нубнофрет тем временем страдает в одиночестве… А представить, как она сама будет общаться с Табубой. – Шеритра передернула плечами. – А с Гори? О боги, как мне хотелось бы, чтобы догадка про отца оказалась ложной! Пусть наваждение Гори закончится так же внезапно, как оно началось».
Гори снова наклонился к сестре, и до нее донесся кисловатый винный запах его дыхания.
– Завтра ты поедешь к ней погостить, – прошептал он. – Ты нравишься ей, Шеритра. Поговори с ней обо мне. Пусть она задумается. Как, поможешь мне?
Шеритра отпрянула.
– Попробую, Гори! – воскликнула она. – Но на самом деле все не так, как ты себе представляешь. О, зачем только она появилась в нашей жизни! Мне страшно!
Он ничего не сказал, не сделал попытки утешить и приободрить ее, и Шеритра поднялась и ушла. Она проходила по огромному дому, наполненному тихим таинственным шепотом, направляясь в свои покои, где служанки уже собирали ее вещи. Разум внушал ей, что надо прекратить сборы, достать вещи и разложить их по местам, но сердце ее стремилось к Хармину. Сегодня он снова поцеловал ее, когда они вдвоем лежали в высокой траве на берегу реки, укрывшись от глаз стражников и слуг, оставшихся на лодке. Высоко стоявшее солнце дышало зноем и негой; Шеритра томилась и млела, чувствуя, как черные волосы Хармина щекочут шею, а от его губ, нежно стискивающих ухо девушки, словно веяло прохладой. «Я ничего не могу сделать, – думала Шеритра, входя к себе и едва отвечая на торопливый поклон Бакмут. – Я не могу остановить эту бурную волну перемен, что обрушилась на всю нашу семью. Я и сама стала жертвой этих перемен, я тоже всем существом ощущаю бурный натиск чего-то неизвестного. И каждый из нас должен спасать себя самого».
На следующий день она в сопровождении Бакмут, всех своих личных служанок и четырех стражников, отобранных Амеком и одобренных отцом, отплыла от родного причала. Нубнофрет легко простилась с дочерью, чуть приобняв Шеритру и заверив ее, что она может возвращаться домой, как только пожелает. Но Хаэмуас, отведя дочь в сторону, вложил ей в руку листок папируса.
– Это твой гороскоп на месяц фаменот, – проговорил он. – Вчера вечером я составил гороскопы для всех нас. Должен сказать, Солнышко, мне не понравились предсказания. Прочти его, как только представится возможность, и не забывай, что я совсем рядом – не дальше, чем глаза и уши твоего стражника. На этой неделе я непременно приеду навестить тебя.
Внезапно Шеритра крепко прижалась к отцу, словно она не ехала погостить, а отправлялась в изгнание куда-нибудь в Дельту в наказание за какое-то страшное преступление. Уже сейчас она чувствовала, что начинает скучать по отцу. И все же где-то в самой глубине души в ней зрела твердая холодная решимость, и, кроме того, в голосе отца она уловила нотки скрытой нетерпеливой радости. Поцеловав отца в щеку, она ступила на борт. Гори вообще не пришел проводить сестру. Шеритра помахала родителям и быстро скрылась в каюте.
Не прошло и часа, а ее гребцы уже причаливали к берегу рядом с домом Табубы, хотя, как обычно летом, крепчал северный ветер, вода в реке упала, и течение, несущее лодку вперед, было очень слабым. Шеритра все время просидела в каюте в компании верной Бакмут у своих ног, сжимая в руках папирус с так и не прочитанным гороскопом. Она была охвачена смятением, взволнована, не знала, к кому обратиться, словно не ехала погостить на недельку к новой подруге, а отправлялась в трудное и опасное путешествие через Великую пустыню, не ведая, что ждет ее впереди. Ее волнение и тревога еще более усиливались оттого, что девушка понимала: и мать и отец, пусть и по разным причинам, рады ее отъезду. Этому радуется и Гори, поскольку хочет, чтобы она позаботилась о его интересах. Так думать несправедливо, Шеритра отлично это понимала, но не могла отделаться от ощущения, чтоб брат ее предал.
Несмотря на такие знакомые, беспечные голоса слуг, укрывшихся на палубе под навесом, несмотря на крепких и сильных воинов Амека, таких надежных, что она не задумываясь доверила бы им собственную жизнь, Шеритра чувствовала себя одинокой и беззащитной. «Мне следует переехать жить в Пи-Рамзес, – с отчаянием думала она. – Дедушка отведет мне покои во дворце. Тетушка Бинт-Анат окажет теплый прием. Мемфис я теперь ненавижу. – И по мере того как крепла в ней эта уверенность, Шеритра все яснее понимала, как сильно переменилась она сама за последнее время, как далека теперь от нее та хрупкая, застенчивая девушка, какой она была еще совсем недавно. – Я по-прежнему хрупка, ох как хрупка, – размышляла она, – но теперь немного иначе. Тогда во мне была какая-то невинность, а поняла я это только сейчас. Вопрос только, должна ли я сожалеть об этих переменах или радоваться им? Не могу сказать».