Искушение искушенных

Бенцони Жюльетта

Эсковедо знал, что идеальным местом для сбора сведений является соседняя таверна, поскольку вино обладает способностью развязывать языки. Заглянув туда, он получил все необходимые разъяснения и вскипел благородным негодованием. На следующий день Эсковедо попросил аудиенции у короля Филиппа II, которому, впрочем, и так должен был передать срочные послания от брата. Но говорить он намеревался вовсе не о политике. Едва представ перед лицом монарха, он выложил все, что лежало у него на сердце.

– Скандал уже нельзя утаить! Принцесса Эболи, забыв о своем положении и долге, обзавелась любовником и даже не сочла нужным скрывать свою преступную

связь! Этот Перес является к ней каждый день, его принимают в любой час, выходит он поздно ночью… а для всех других двери дворца Сильва закрыты!

Королевский кулак с грохотом опустился на стол черного дерева, зазвеневший от удара.

– Думайте, о чем вы говорите, Эсковедо! Вы едва успели вернуться из Фландрии, но вашими воплями уже заполнен весь Мадрид. Вы выдвигаете весьма серьезные обвинения, хотя у вас не было времени, чтобы собрать необходимые доказательства. Не думаю, что в Брюсселе или в Лувене до такой степени интересуются поведением Аны де Мендоса!

– Много времени здесь и не потребовалось, сир. Мне хватило нескольких дней, чтобы выяснить все подробности этой возмутительной связи. Сам я не удостоился чести быть принятым принцессой, а ведь я был конюшим дона Руя Гомеса, как известно вашему величеству. И меня – меня не приняли! А между тем как раз в это время Антонио Перес был в доме. Что ж, вероятно, его общество для принцессы приятнее…

– Боюсь, что вас ослепила ревность, – сухо сказал король. – Тем не менее должен напомнить вам, что вы обвиняете одну из самых знатных женщин Испании. Берегитесь, как бы за ее честь не вступились братья – герцог де л'Инфантадо и, что может быть куда опаснее для вас, кардинал Толедский.

– Истина не боится света! – с воодушевлением воскликнул Эсковедо. – Как и тот, кто несет истину.

– Интересно, привлечет ли вас свет костра? – мрачно усмехнулся Филипп. – У инквизиции тонкий слух, сеньор, и своеобразные понятия о чести. Не забывайте, что речь идет о вашей свободе – а быть может, и жизни. Советую вам быть осторожнее, если вы хотите вернуться к дону Хуану Австрийскому, нашему возлюбленному брату… который, кстати, не слишком радует нас в последнее время. При дворе дона Хуана находят убежище все недовольные, и напрасно вы напоминаете мне об этом!

Ледяной голос Филиппа II заставил Хуана Эсковедо содрогнуться от страха. Поклонившись чуть ли не до земли, он попросил разрешения удалиться. Однако едва за бывшим конюшим закрылась дверь, король поспешил в свою спальню и позвал камердинера.

– Сегодня вечером оседлаешь двух лошадей, – приказал он. – Раздобудь мне одежду простого гвардейского офицера и приготовься сопровождать меня.

– С оружием?

– Оно всегда пригодится. Улицы ночного Мадрида небезопасны.

Действительно, на кривых улицах столицы царила темнота и не было видно ни единой живой души. Только у дверей дворца Сильва были подвешены в железных клетках два горшка с пылающими факелами, но они освещали лишь герб, вырезанный на каменной плите портала. Стояла полная тишина, нарушаемая лишь порывами ветра с предгорья. В глубокой нише у дверей дома, расположенного напротив дворца, укрывались двое мужчин, которые почти сливались со стеной благодаря своим черным плащам. Никто из них не раскрывал рта. Мимо прошел ночной стражник, помахивая коптящей лампой и гнусаво провозглашая два часа после полуночи. Он не заметил тех, кто так надежно прятался в нише, и, когда звук его шагов затих, один из мужчин заговорил.

– Ты уверен,

что видел, как он вошел туда?

– Конечно, сир! Было около десяти. С тех пор он не выходил…

В это мгновение послышался негромкий скрежет. Тяжелая дверь дворца, обитая железными полосами, повернулась на петлях. Сначала на пороге возник один слуга с факелом в руках, затем появился второй, ведя в поводу оседланную лошадь. Следом вышел мужчина, закутанный в широкий черный плащ. Шляпу его украшало красное перо, приколотое большой алмазной застежкой. Вскочив в седло, он сразу пустил коня в галоп и исчез в сумраке занимающегося утра. Слуги вернулись в дом, дверь снова скрипнула, и опять наступила тишина. Лишь тогда двое прятавшихся людей покинули нишу.

– Здесь нам больше нечего делать, – сказал король. – Вернемся.

– Вашему величеству удалось его узнать? – спросил камердинер.

– Узнать его было совсем нетрудно, – сухо ответил Филипп II.

Едва лишь рассвело, король вызвал к себе кардинала де Мендосу, чтобы сообщить о своем открытии.

– Я полагаю, Вашему Преосвященству стоило бы получше приглядывать за сестрой, – мрачно заявил он.

– Мне уже все известно, – вздохнул Великий Инквизитор. – Поверьте, я не стал бы дожидаться того, чтобы король взял на себя труд внушить моей сестре понятия чести. Но ваше величество знает, какой у принцессы вспыльчивый и упрямый характер. Любая попытка принуждения может привести ее к прискорбным крайностям… а скандал ничему хорошему не послужит. Однако сеньором Пересом Святая Канцелярия могла бы заняться прямо сейчас. Это зависит только от желания вашего величества.

Филипп задумался, нахмурив брови. Намерения кардинала были ясны: не составляло труда обнаружить в жизни любого человека какой-нибудь грешок против веры, а затем подвергнуть его пытке и послать на костер. Для этого достаточно иметь в жилах несколько капель еврейской крови, слегка нарушить установленный церковный обряд, позволить себе мясное блюдо в пятницу – короче, придраться можно было к чему угодно. Но Филиппу все же не хотелось губить из-за женщины человека, до сих пор безупречно служившего ему и посвященного в важные государственные тайны.

Кардинал следил за ходом его мыслей по выражению лица.

– Если король позволит, – осторожно произнес он наконец, – я могу дать ему совет.

– Какой?

– Лично поговорить с принцессой. Ни для кого не секрет, какое великое уважение и любовь она питает к вашему величеству. Поэтому только вы можете воздействовать на нее.

Филипп II решил последовать этому совету. В тот же день он вызвал к себе принцессу Эболи и долго беседовал с ней в суровом рабочем кабинете, выложенном черной и белой плиткой, где не было другой мебели, кроме заваленного бумагами стола и двух жестких кресел. Дополняли обстановку громадный глобус на бронзовой подставке и большое распятие на стене с истощенным умирающим Христом.

Бесплодный спор утомил короля, который начинал злиться.

– А я вам говорю, что видел его собственными глазами! Он вышел из вашего дома перед рассветом. Неужели вы осмелитесь отрицать это, донья Ана?

– Я ничего не собираюсь отрицать, – ответила она, пожав плечами. – Мы с доном Антонио добрые друзья. Он занимается моими делами, а кроме того, мне нравится беседовать с ним. За приятным разговором время бежит быстро…

– Вы хотите сказать, со мной оно тянется медленно, не так ли, сеньора? И поэтому вы не удостаиваете меня своими посещениями?