Искушение искушенных
Шрифт:
Однажды утром, когда тюремщик принес ей завтрак (весьма сытный, ибо самая знаменитая колдунья Парижа имела достаточно средств, чтобы хорошо питаться даже в тюрьме), Вуазен спросила:
– Так и нет ничего?
– Пока нет. Весточки для вас мне не передавали. Похоже, все остается без изменений.
Она знала, что этот человек получает деньги от маркизы. Его приставили к ней, чтобы он утешал ее, подбадривал, уговаривал потерпеть. Благодаря тайной поддержке бывшей фаворитки Вуазен занимала вполне пристойную камеру – ее не бросили в ужасный подземный каземат, где сама повседневная жизнь превращается в пытку. Она должна
Однако ситуация значительно ухудшилась, когда арестовали Лесажа – ее сообщника и любовника. В надежде спастись Лесаж начал разоблачать всех… и свою возлюбленную в первую очередь. Он признавался в самых немыслимых злодеяниях с каким-то бахвальством и словно сожалея, что не может сказать больше. Тут было все: и черные мессы, и убитые младенцы, и отравления. Он обвинил маршала Люксембургского и маркиза де Фекийера. Он рассказал даже о том, что Вуазен несколько раз приезжала в Сен-Жермен, чтобы передать юной камеристке, мадемуазель Дезойе, порошки из шпанской мухи и бальзамы, возбуждающие чувственность. Вуазен с ужасом предвидела, что вскоре он назовет имя, о котором говорить было никак нельзя.
Очная ставка этих двух чудовищ оказалась жуткой. Они буквально рвали друг друга на части, поносили последними словами, каждый пытался свалить вину на другого… Это было ужасно! Вуазен не отличалась особой чувствительностью, но даже она с содроганием смотрела на человека, которого некогда любила. Чтобы он не совершил роковой ошибки, она передала ему через тюремщика записку: «Не называй известное тебе имя, иначе поплатишься жизнью…»
Лесаж понял и стал рассказывать о других, но вечером того же дня ответил любезностью на любезность, передав бывшей любовнице, что «ему обещали сохранить жизнь, если он скажет все, что знает». Он советовал Вуазен сделать то же самое, уверяя, что в худшем случае их обоих приговорят к изгнанию.
Всю ночь она провела в размышлениях и следующее утро с нетерпением ждала весточки из Версаля. Но ей опять ничего не передали…
«Что ж, – сказала себе колдунья, тщательно пережевывая хлеб, – сегодня я начну говорить. Назову всех, кого знаю, кроме нее… Но ее надо припугнуть! Пусть она поторопится: больше я не выдержу».
В тот день Вуазен призналась, что племянница Мазарини графиня де Суассон, мадам дю Рур и виконтесса де Полиньяк пытались отравить Луизу де Лавальер. Ободренный этим примером Лесаж, в свою очередь, обвинил герцогиню Ангулемскую, герцогиню Буйонскую, принцессу де Тенгри, мадам де Витри… В показаниях двух мерзких отравителей фигурировали все знатнейшие роды Франции. Тогда Ла Рейни попросил аудиенцию у короля и отправился в Версаль вместе с другими магистратами Огненной Палаты.
– Сир, скандал разрастается. Он принял такие размеры, что для продолжения следствия нам необходимо разрешение вашего величества. Мы не знаем, как нам поступить.
Король сначала спокойно, а затем с возрастающим гневом выслушал длинный список тех, кого назвали в своих показаниях Вуазен и Лесаж. Если его и ужаснула внезапно открывшаяся перед ним черная бездна, которую представлял собой его собственный двор, то он ничем этого не показал. На вопрос Ла Рейни король ответил сухо:
– Вы должны блюсти правосудие, сударь! Правосудие полное и без изъятия! Вам известны имена подозреваемых? В таком случае прикажите арестовать их, а затем допросите в Огненной Палате, невзирая на лица. Я учредил этот трибунал, чтобы карать преступления. Так карайте!
– Но, сир, некоторые из них занимают очень высокое положение. Например, графиня де Суассон…
Людовик XIV нахмурился. В те времена, когда эта красивая женщина была просто Олимпией Манчини, он ее пусть недолго, но любил. Все его существо протестовало при мысли, что она связалась с отвратительной бандой колдунов и убийц. Но Ла Рейни точно рассчитал удар: он хотел знать, можно ли арестовать и судить женщину, которая некогда принадлежала королю? И король с усилием произнес:
– Арестуйте и предайте суду графиню де Суассон, господин де Ла Рейни. Чем выше ранг – тем страшнее преступление.
Судейские чиновники с поклоном удалились. Ла Рейни в тот же день помчался в Париж и, вызвав верного Дегре, вручил полный список лиц, которых следовало схватить немедленно. Но когда полицейский пристав явился во дворец Суассон, прекрасной графини там уже не было – она бежала в Нидерланды. Оставшись в одиночестве и безмолвии своего рабочего кабинета, Людовик XIV не выдержал: у него не хватило духу отправить в Огненную Палату женщину, которую он когда-то любил. Через некоторое время он сам признался в этом, сказав принцессе де Кариньян, свекрови мадам де Суассон:
– Я решил спасти графиню. Быть может, мне придется ответить за это перед богом и моим народом…
Однако несколько месяцев спустя королю пришлось столкнуться с куда более мучительной дилеммой.
От двора нельзя было утаить ничего, и многие знатные подозреваемые успели скрыться до прихода служителей закона. Другие предпочли борьбу: так поступил, например, маршал Люксембургский, который опроверг все обвинения и был признан невиновным, к великой радости народа. Парижане обожали этого героического полководца, который получил любовное прозвище Обойщик Нотр-Дама за то, что украсил собор многочисленными знаменами, захваченными у врага. А герцогиня Буйонская, вынужденная предстать перед трибуналом, повела себя столь нагло и дерзко, что взбешенный король тут же отправил ее в изгнание.
И вот пришел наконец день суда над Вуазен. Процесс продолжался с 17 по 20 февраля. Колдунья держалась с величайшим спокойствием и хладнокровно выслушала страшный приговор: на следующий день ей предстояло вынести безжалостную пытку, а затем взойти на костер и быть сожженной заживо. Спокойствие Вуазен объяснялось просто: ее заранее предупредили, что на Гревской площади ей будет устроен побег. Там соберется столько народа, что неизбежно возникнет давка и суматоха. Ее освободят прямо у подножия костра, затеяв драку в толпе, и спрячут в каком-нибудь из домов, а потом переправят к Сене, где будет ожидать лодка. Таков был план – Вуазен оставалось только собрать все свое мужество, чтобы выдержать пытку.
– Принеси мне вина, – сказала она тюремщику, – побольше вина. Вот увидишь, я справлюсь. Надеюсь только, что палач не переломает мне все кости…
– Не тревожьтесь, он получил необходимые указания.
Действительно, палач действовал с необычной мягкостью, и вдребезги пьяная Вуазен охотно признавалась во всех преступлениях – но, разумеется, ни разу не произнесла имя, о котором, впрочем, никто и не спрашивал. Уже начинало темнеть, когда ее наконец посадили на тележку, служившую для сбора нечистот.