Искушение писателя
Шрифт:
Аристарх выглядел отрезвевшим, и Варвара, подойдя к нему, прижала голову мужа к своей груди.
– Какая же это победа? – повторила она. – Это первый шаг к поражению.
– Что?! – Писатель отшатнулся от жены и оттолкнул её. – Поражение? – В его глазах было столько злобы и хмеля, что, казалось, теперь их замешивают в спиртное в пропорции один к одному. – Нет, это победа! А поражение – это ты, раз не хочешь поддержать меня! Слава, известность, деньги, – теперь это всё моё, и никто не встанет у меня на пути!
– Ты сошёл с ума, – прошептала женщина, подавленная столь резким преображением мужа.
– С ума?! – Да что ты знаешь о сумасшествии? Да ты вообще ничего не знаешь! – При этих словах он отчаянно жестикулировал.
– Я вышла замуж за чудовище!
– Что? – Глаза писателя распахнулись.
– Да, да, ты – чудовище, – подтвердила Варвара.
– Да ты сама… – не договорив, Аристарх без замаха опустил руку точно на центр стола, передав удару всю свою ненависть. Удар вышел такой силы, что половинки разломленного стола оказались в противоположных частях кухни. Посуда, которую женщина не успела ещё составить со стола, оказалась на полу. Как ни странно, но почти вся она осталась цела. Исключением была фарфоровая кружка – единственное, что Варваре осталось от недавно умершего отца. Та теперь лежала в центре кухни в виде нескольких осколков.
Женщина побелела и упала возле осколков на колени, бережно собирая их дружащими руками. Первые слёзы окропили кусочки фарфора и пол рядом с ними.
Однако злость Аристарха от этого не уменьшилась, а, скорее, наоборот, возросла. Но не в силах смотреть на содеянное, он поспешил убраться из кухни.
Свет в эту ночь в квартире номер восемь так и не погас до рассвета. С руками, больше похожими на обвисшие плети, и глазами, залитыми несказанным горем, Варвара сидела в кресле и перебирала в руках осколки чашки, представляя, что это осколки её жизни.
Ближе к утру, она приняла решение: покинуть Аристарха и стала собирать свои вещи. За пару часов до пробуждения писателя она вышла из квартиры и тщательно закрыла за собой дверь.
***
Всего этого мужчина не знал. Он сидел на полу, сжав голову руками, и повторял всего одну фразу:
– Как я мог допустить это?
Так прошёл час. Жизнь до сих пор не останавливалась, поэтому надо было что-то предпринимать. К тому же головная боль становилась нестерпимой.
Писатель сбросил халат на пол, надел жёванную и блёклую рубашку, кое-как натянул брюки, сверху накинул пиджак и, едва глянув на своё отражение в зеркале, решил, что так вполне сойдёт.
Выйдя на улицу, он направился к палатке, увидев которую, рефлекторно сунул руку в карман пиджака. Там приятно шуршала толстенная пачка крупных купюр, а ещё…
Он вытащил на свет Божий твёрдую пластину, на которую наткнулся в кармане. Это была банковская карта, тут же получившая широчайшую дружескую улыбку. Она была несравнимо тяжелее пачки денег в кармане, – счёт Аристарха исчислялся многими тысячами долларов и евро.
В палатке он купил две бутылки пива, одну из которых выпил залпом, а вторую принялся смаковать. Холодное пиво мгновенно принесло облегчение, и жаркое июльское солнце показалось игривым майским.
Обратно к дому он пошёл самой длинной дорогой. «Дорогой размышлений». Здесь ему приходили весьма интересные мысли, и зачастую являлась истина.
Вкратце всё, что он передумал на пути к дому, сводилось к следующему: а) дорога его творчеству открыта. Б) слава, деньги – всё это в его руках, надо только грамотно распорядиться. В) не теряя времени, нужно немедленно садиться за новый роман. Г) на первых парах можно обойтись и холостяцким бытом, а там видно будет.
***
Что такое холостяцкий быт? – Это моменты в жизни мужчины, когда обо всём приходится заботиться самому. Раньше всё было сложнее, теперь, благодаря научно-техническому прогрессу, – проще.
Аристарх устроился следующим образом: комната была окончательно превращена в кабинет, а вещи перекочевали на кухню. Здесь же – в «кабинете» – стоял электрочайник, заварник и кружка; где-то в ящике валялась жестяная миска с крышкой; на полу стояли ящики с супами быстрого приготовления, чаем, сахаром и сигаретами. Рядом – мусорное ведро со сменными пакетами. По вечерам писателю обычно присылали еду из ресторана, благо, это он мог себе позволить. Стиральная машина работала только тогда, когда надеть было уже нечего…
Центром тяготения жизни писателя стал компьютер, на котором буква за буквой появлялся новый роман.
За всё время, прошедшее с того утра, с которого и началось повествование, Аристарх ни разу не вспомнил о своей жене, словно время, когда он был с ней, стало другой жизнью, или… сном? По крайней мере, сейчас писатель был полностью погружен в свою работу: он всегда «видел» то, о чём писал.
Но следует вернуться к роману.
* * *
Что это был за роман? – О, сейчас таких тысячи, десятки тысяч. По выражению Ницше, стола, бумаги и пера достаточно, чтобы написать книгу, жаль только, что сейчас думают: стол, бумага и перо – ВСЁ, что нужно для написания книги. В наше время пишут все, кому нужны деньги, но кто не хочет, не может, или не умеет заниматься чем-нибудь стоящим. Может быть, этот роман и превосходил другие со стилистической стороны, но, по сути, это был тот же ширпотреб.
«– Ты так красива, – сказал он.
– А любишь ли ты меня так, как я люблю тебя? – спросила она, покачиваясь от возбуждения, когда он накручивал прядь её светлых волос на палец».
Вот, чем примерно был этот роман. Загадкой остаётся то, почему люди читают это, да ещё получают удовольствие.
Впрочем…
* * *
Всё закрутилось на восьмой день после начала работы над романом. Первые пять дней Аристарх отходил от компьютера только для того, чтобы поспать, но потом решил, что так нельзя, и перед сном необходимо прогуливаться.
Вот это самое «перед сном» не стоит понимать превратно, как «вечером». Писатели такой народ, что зачастую работают ночью. Ночь – это союзница истинных творческих натур, поэтому «перед сном» зачастую оказывалось или исходом ночи, или утром.
Шестой и седьмой день казались обычными, и прогулка перед сном придавала сил и творческих мыслей, но вот и восьмой день…
Когда Аристарх вышел на улицу, начинался пятый час утра. Всё переливалось под первыми несмелыми лучиками солнца. Город казался вымершим, но непривычно светлым. До твёрдого рассвета ещё далеко, и призрачность окружающего бросалась в глаза. Это время поэтов, но некоторые писатели тоже чувствовали себя в это время нужными и предназначенными для каких-то высших целей…