Искушение страстью
Шрифт:
– Ты увидишь здесь знакомые пейзажи, – сказал бабушке Винсен.
Он указал на ближайшую картину, на которой успел узнать руины Боде-Прованс.
– И правда, на юге мы почти соседи! – продолжала она с энтузиазмом. – У нас есть дом неподалеку от Эгальера, мы ездим туда на лето. Этим летом вы непременно должны нанести нам визит. Невероятно, за все время мы так и не встретились! Вы живете там весь год?
– Почти.
– А где именно?
– На заброшенной мельнице, это там, в сторону Моссана…
Неопределенность ответа походила на грубость, и, спохватившись, он добавил:
– Я с удовольствием приглашаю вас.
Он
– Окажите мне честь: покажите ваши картины и расскажите о них, – оживленно попросила Клара.
Отказать он не мог и натянуто улыбнулся в ответ. Портретов на выставке было немного, но, остановившись перед одним из них, Клара заметила:
– В вашей живописи есть какая-то новая значимость.
Жан-Реми вздрогнул, вспомнив о портретах Алена, выполненных по памяти углем или сангиной [14] , они хранились в коробках, спрятанные под рисунками. Появись у него нелепая идея выставить их, он оказался бы в безвыходной ситуации.
– Я не думала, что ваша муза такая мрачная, – продолжила Клара, – но, тем не менее, мне очень нравится.
14
Сангина (фр. sanguine – лат. sanguis – кровь) – мягкий темно-красный или красновато-коричневый карандаш без оправы, употребляемый в живописи
Комплимент был искренний, и он молча принял его. В присутствии членов семьи Алена он чувствовал себя очень странно, с трудом выдавливая из себя банальные фразы, чтобы поддержать беседу. Ему было немало известно о Кларе, но при личном общении с ней ему было не по себе, хотя он должен именно ей быть благодарен за то, что Ален жил в Валлонге.
– Мне остается только поблагодарить вас, – вдруг сказала она. – Кажется, я злоупотребляю вашей добротой, а вас уже ждут.
Возле буфета нетерпеливо толпились поклонники, а два критика стояли напротив и пытались привлечь внимание Жана-Реми.
– Мадам Морван, мне было очень приятно…
– Мне тоже. Так не забудьте о своем приглашении этим летом!
Проводив его взглядом, она повернулась к Винсену, стоявшему чуть позади нее.
– Как ты его находишь, дорогой?
– Его или его картины?
– Его! У него чудесные глаза! Он очарователен. Не очень разговорчив, но в нем есть что-то благородное, загадочное… Понимаешь, что я имею в виду?
Удивленный Винсен покачал головой.
– Бабушка, уж не хочешь ли ты…
– Твоей кузине не нравятся молодые, кроме того, ее привлекают оригиналы. Это идеальный вариант! Знаю, что он не женат. Так написано в его биографии. Чем я рискую, если попробую?
Несмотря на весь свой либерализм, она лелеяла мысль пристроить Мари вместе с маленьким Сирилом. Подавляя безудержный смех, Винсен ласково взял бабушку под руку, и они направились в гардероб.
Шкатулка стояла в маленькой гостиной на видном месте, и стоило Мадлен поднять глаза от вышивки, взгляд натыкался на нее. Как Шарль воспримет эту выходку? Разумеется, плохо, и будет прав. Кроме того, последнее время Шарль пребывал в таком отвратительном настроении, что от него можно было ожидать чего угодно. Тем хуже для Алена: он это заслужил.
Иголка, выскочив из ткани, до крови уколола палец. Мадлен вздохнула и, взяв кружевной платочек, осторожно обернула им указательный палец. Дети огорчали ее, и только Готье все больше и больше радовал материнское сердце. То, что Мари стала адвокатом, и Шарль доверил ей некоторые дела, что Сирил был милым ребенком, не изменило ее строгого осуждения дочери. Что касается Алена, то он не вспоминая о матери уже несколько лет, ограничиваясь новогодними открытками. Летом, в Валлонге, ей казалось, что перед ней совершенно чужой человек.
Мадлен бросила удрученный взгляд на обитую черным бархатом шкатулку. Зачем эта роскошная упаковка? Это что, вызов? Шарль будет вне себя от гнева. Клара непременно должна быть здесь, у Мадлен просто не хватит мужества говорить с деверем один на один.
К Шарлю она не испытывала никакой привязанности, тем не менее, он, как мужчина в доме, внушал ей безграничное уважение. Это было нелегко: она помнила, как Эдуард яростно критиковал брата. Вот только Эдуарда здесь больше нет: он сбежал от обязанностей мужа и отца, он пустил себе пулю в голову. Вполне естественно, что теперь она слушается Шарля.
– Бедный Эдуард, – вполголоса вздохнула она.
От частого повторения даже для нее эти слова потеряли всякий смысл. Эдуард был плохим мужем, но она уже этого не помнила, как не помнила, насколько давно сжилась с ролью безутешной вдовы. Семья мужа опекала ее, избавляя от забот, и Мадлен была им благодарна. К единственному волевому поступку ее вынудила Мари и внук-бастард, которого Мадлен так и не признала. Сирил был никем, и он не должен ничего получить. Связавшись с Мишелем Кастексом, она настоятельно требовала этого, и бедный нотариус не мог ее переубедить. Пусть Клара и дальше управляет состоянием, в это Мадлен вмешиваться не будет, она очень довольна результатами, но ее деньги не упадут в колыбель незаконнорожденного младенца, да еще и неизвестного происхождения! Единственное, чего она требовала, она, ничего не смыслящая в финансовых делах, – это составить такое завещание, по которому ее любимчик Готье будет вознагражден настолько, насколько позволит закон. Кастекс кричал, объяснял, что нельзя лишать наследства двоих детей в пользу третьего. Но Мадлен стояла на своем. К тому же она узнала о возможности прижизненной передачи в дар. По ее мнению, некоторые судьбы заслуживали поощрений, и Готье был тому ярким примером: поэтому он и избрал медицину, как его отец и дед. Кастекс осторожно предложил вложить деньги в клинику и пообещал обсудить это с Кларой. С тех пор он не давал о себе знать, и Мадлен начинала беспокоиться. Она страстно желала обеспечить будущее Готье и наказать Мари и Алена. В это единственное самостоятельное решение она вцепилась мертвой хваткой.
Стало темнеть, и она включила лампы. Эта маленькая гостиная по-прежнему служила ей убежищем: здесь ее никто не беспокоил, по вечерам она могла шить в свое удовольствие, слушать радио или любоваться в окно на клумбы, садовник заботливо ухаживал за ними.
– Вы хотели поговорить со мной? – войдя, спросил Шарль.
– О боже, вы меня напугали! – воскликнула она, схватившись за сердце.
– Простите меня, Мадлен, – насмешливо произнес он, будто ее испуг позабавил его.
– Разве Клара не с вами?