Искушение святой троицы
Шрифт:
— Потом расскажешь, — отмахнулся Леша. — Какой, нафиг, Вальтер? Нам бы жопу отсюда унести подобру-поздорову. По ходу надо стены проверить, полы, короче, чтоб все тут, бл… исследовали, каждый сантиметр! Раз мы сюда попали через какую-то клоаку, значит, через эту же клоаку и вылезем, она никуда не должна была деться. Надо только ее, гниду, найти.
Леша, не говоря больше ни слова, безошибочно зашагал в правильную сторону. Слава и Дима тронулись следом.
Неожиданно Леша обернулся и заорал:
— Ты, мент поганый, убери пушку срочно. Сейчас еще задницу мне прострелишь!
— Ага, испугался! — сказал Слава.
— Она на предохранителе, — снисходительно проронил Дима.
— Убери, говорю, пушку!
— Ладно, ладно, — пробурчал Дима недовольно. — Только ты не ори. Про ящерицу забыл?
Леша
Три пары шагов монотонно застучали по паркетному полу. Паркет периодически поскрипывал. Слава шел позади всех. Он опустил взгляд и видел только ноги Димы и Леши, энергично, но как-то обреченно вышагивающие впереди. Он стал смотреть себе под ноги, как мальчик из соседнего дома. Мальчик из соседнего дома был умственно отсталый, всегда носил одежду на несколько размеров больше и всегда смотрел себе под ноги. Вообще, мама у него тоже была странная. Почему она его так одевала? Она, наверное, тоже была умственно отсталая. Интересно, как бы он себя повел, если бы попал сюда? Может, он окончательно свихнулся бы. А, может, наоборот, от потрясения вдруг стал бы 'нормальным' и перестал бы смотреть себе под ноги. А, может быть, с ним ничего и не случилось бы: как был дурачком, так и остался бы. Доски под ногами, поскрипывая, плывут зигзагом. Бесформенные грязные переливы серо-коричневого. Начинает подташнивать от монотонности. Деревянные доски расплываются в кашу и все текут, текут… Ноги выбрасываются вперед по очереди: левый носок, правый носок, левый, правый. Соседский дурачок вот так всегда смотрит себе под ноги и ничего больше не видит. У них дома еще живут собаки, целая свора кобелей. На самом верхнем этаже, девятом. Иногда вечером они начинают истошно лаять с верхотуры, распугивая весь двор. У Славы тоже была собака. Это был щенок боксера, его звали Рэм. Он любил Славу, прибегал к нему ночью в кровать, но Слава сам был маленький и боялся собак; он принимался плакать и звать маму. Бедного Рэма пришлось отдать. Воспоминание нахлынуло тоской. Паркет доводит до исступления. Слава перевел невидящий взгляд на потолок. Потолок одинаковый, как лист бумаги. Скрип шагов. На стенах незаметные переливы, видные только на ходу; если остановиться, они пропадают. Он потерял нить. Стены плывут. Стук шагов впереди. Дима и Леша о чем-то говорят вполголоса. Слава не мог сосредоточиться. Коридор начинал потихоньку засасывать его в себя, как будто он шел не по своей воле, а какая-то чужая сила затягивала его в монотонную, сужающуюся далеко впереди воронку. Голые стены начали покрываться узорными разводами, как обоями. Слава оглянулся. Разводы бежали назад, вглубь коридора, как трещины, покрывая стены по всей длине. Перед глазами пошли слабенькие разноцветные круги. В животе у него заурчало, он почувствовал, что скоро будет голоден. Голова чуть-чуть закружилась. Так было всегда, когда он долго не ел. Не хватало еще умереть здесь от голода. А вдруг? Страшно, отвратительно… Надо идти быстрее! Идут ли они или стоят все время на месте? Такого не может быть, в конце концов. Когда-то этот кошмар должен закончиться. Слава закрыл глаза, продолжая двигаться вперед. Ему казалось, что он идет ровно, но через несколько секунд он чиркнул левым плечом о стену. Он схватился за нее рукой и открыл глаза. Идти зажмурившись было неуютно, потому что он сразу представлял себе, что под ногами что-то лежит, и он может споткнуться и упасть. Но споткнуться было невозможно, потому что на полу под ногами ничего не было, кроме засаленного паркета. Он опять закрыл глаза и продолжил идти вдоль левой стены, скользя по ней пальцами, чтобы не сбиться. Неровности и трещины в штукатурке царапают кожу. Ладонь начинает слабо вибрировать. Все ощущения воспринимаются острее, когда глаза закрыты: глупый, монотонный звук шагов доводит до бешенства; в пальцах растет раздражающая боль. Славе опять захотелось заплакать, на этот раз даже не заплакать, а по-настоящему зарыдать. Чтобы скрыть подступающий всхлип, он злобно зарычал, как собака. Ребята обернулись к нему.
— Славик в мутанта превращается, — сказал Дима весело.
Леша смотрел на Славу с таким напряженным ожиданием, что Слава невольно улыбнулся сквозь слезы.
— Однозначно, — сказал Леша, отворачиваясь.
— Когда мы отсюда выберемся, — сказал Дима, — я, блин, так напьюсь, так напьюсь, что вообще. Просто в жопу.
— Никто и не сомневается, — сказал Леша хмуро.
— Давайте сделаем привал, — простонал запыхавшийся Слава. — Чего-то я уже устал. И коридор этот меня бесит. Я больше не могу! Я тут в три раза дольше вас торчу! Хватит!
Последние слова он почти прорыдал.
— Некогда привалы делать! — прорычал Леша. — В морге отдохнешь.
Но Слава уже остановился и прислонился к стене. Дима неловко улыбался. Слава чувствовал, что у него по лицу текут слезы. Он зажмурился, незаметно вытер их ладонью, и, скрывая смущение, обратился к Диме:
— Пива у тебя нет?
Дима удивленно уставился на него.
— Понятно, я торможу просто, — Слава отвернулся.
Леша стоял, набычившись, и тяжелым взглядом смотрел на стены. Потом с таким же угрюмым видом оглядел пол и потолок.
— Бл…, - выдохнул он наконец, — ну, кто так строит, мать вашу, ума не приложу. Это же надо такую х…ню построить! Это наркоманы какие-то, однозначно.
— Да не то слово, — сказал Слава, — меня, главное, больше всего удивляет, как такой потолок ровный смогли сделать такой длины. Смотрите, весь вообще одинаковый, на сколько километров. Охренеть можно.
— Тут не только потолок, тут и стены, и пол такие же одинаковые, — сказал Дима. — Да весь коридор какой-то бредовый, че там говорить.
— Может, через потолок этот можно как-то вылезти? — сказал Леша, задрав голову и напряженно осматривая белую поверхность. — Ну, должен же быть какой-то выход, бл…!
— Ну, вылези, попробуй, — отвечал на это Дима.
— Да че, бл…, трудно, что ли? — сказал Леша. — У стены станем, ты меня подсадишь или я тебя, без разницы, хоть прощупаем его.
— Вы что, сдурели совсем, туда лезть? — спросил Слава перепуганно. — Там же целая куча упырей летает. Я только что оттуда упал. Не надо туда лезть! И потолок трогать не надо.
— Упыри-то ладно, — усмехнулся Дима, — главное, там ящерица, от которой Леха только что удирал.
— А, ну да, — сказал Слава, — блин, я и забыл! А давайте Леху ящерице скормим? Они тогда оба хотя бы на время успокоятся!
Дима принужденно засмеялся, затем сказал:
— Лучше, когда мы будем идти, пол осматривать. Может, там в полу люк найдется какой-нибудь. Мы тогда просто через этот люк вылезем, и все.
Леша во время этого разговора стоял подозрительно тихо, цепко всматриваясь куда-то вдаль. Лицо у него изменилось.
— Окно, вашу мать, — выдохнул он, — кони вы педальные…
Его волнение, словно током ударило ребят; они вскочили на ноги.
— Где окно? — крикнули они оба взволнованно.
Леша не ответил; он уже во всю прыть бежал, бухая ногами по деревянному полу, куда-то вдаль. Слава и Дима бросились за ним и едва не свалили его с ног, потому что он резко остановился и уставился на левую по ходу стену, в которой действительно имелось окно: это зрелище было столь невероятным и так не вписывалось в безнадежную коридорную действительность, что они, несмотря на взрыв сумасшедшего веселья, не были уверены, снится им это или нет.
— Фак! — восторженно заорал Леша.
Он отвесил здоровенного тумака сначала Славе, а потом Диме. Ребята по очереди пошатнулись. Увесистые Лешины удары в одну секунду вернули их к реальности.
— Урр-р-ра-а-а-а! — завопил Слава и, совершенно больше не сдерживаясь, облегченно разрыдался. Потом он без всякого перехода счастливо заржал и стал подпрыгивать и носиться по коридору от стены к стене.
— Ну, вот, я же говорил! — воскликнул Дима.
Он выхватил свой ПП-38 и пару раз в избытке чувств пальнул в коридор, но тут же опамятовался: отчасти от грохота, отчасти оттого, что потратил два ценных патрона.
— Идиот! — сказал ему Леша и, согнувшись в три погибели, стал чихать как сумасшедший. — Хорек скрипучий!
Мы вынуждены пропустить здесь описание дальнейшей сцены, поскольку она продолжалась приблизительно в том же духе, и все равно ни один автор не в состоянии описать того бурного восторга, который охватил друзей, начавших уже глубоко в душе терять всякую надежду на спасение и столь неожиданно вновь ее обретших. Ребята бесились несколько минут, не помня себя от радости, а потом бросились открывать окно.