Искусство как вид знания. Избранные труды по философии культуры
Шрифт:
После этого Блок был обречен. Блок - искупительная жертва нашего преступного любопытства, потому что все толкали его и все у нас побуждало его к тому, чтобы приоткрыть завесу, совлечь веющие древними поверьями упругие шелка, заглянуть за то, что прежде было для него внешнею, но и достаточною реальностью.
Видение Андрея Белого - другое видение: внешнего, настоящего, действительного. Белый тут уже не «символист», ибо понимать это нереально, значит отказаться от надежд здесь, в реальном, значит остаться с им же испепеленным действительным прошлым, не настоящим.
В глухих Судьбинах, В земных Глубинах, В веках, В народах, В сплошных Синеродах Небес
– Да пребудет Весть:
– «Христос Воскрес!» — Есть.
Было. Будет.
И Слово, Стоящее ныне По середине Сердца,
Бурями вострубленной Весны,
– «Сыны
Возлюбленные, —
«Христос Воскрес!»
Если это Великий Пан воскрес, что это обещает?
– что это обещает для нас? Философский полный ответ может дать философия культуры. Там и анализ, и истолкование. В эстетику - результаты. Между прочими результатами и тот, что Воскресение есть обет Нового рождения. Зачалом Возрождения всегда было искусство. Есть. Было. Будет. Искусство есть воспроизведение произведенного. Новое эллинство было бы «подражанием» Творцу - древнему эллинству. Возрождение - припоминание рождения. Так эмпирически. Оттого - эллинство. Но также и существенно, потому что Возрождение как выявление, вовнешнение, реализация, есть прежде всего модус эстетический. Не политический, не педагогический -как убого жалки все эти практики-практиканты. Эротическое заявление о себе действительности - существенно первично. Прочее приложится.
Новое эллинство приведет к новому Вифлеему. «Подражание» -не копирование, копирование - ложное подражание, ложное эллинство, «псевдоклассицизм». Философский ответ о действительности нужен, чтобы не было этого «псевдо», иллюзионизма, идеализма, «переживаний», чтобы была жизнь и реализм. Возрождение есть воплощение тайны, ее овнешнение. Возрождение есть «воз-рождение», и его требование к познанию, к философии: вос-познания - познания познанного. Тайна филологов должна быть разоблачена; все должны стать словолюбцами, все призываются к познанию познанного. То, что внешне было только для филологов, должно быть открыто для всех. В величайший праздник - всякий может стать жрецом, если только готов принять на себя бремя жречества.
В раскрытые врата храма перед всеми очами трепещет ткань божественного покрова. В этом его, Пана, слово, и весь он - в этом слове. Это слово - Всё, вся действительность. Ничего - помимо этого, никакого реального «внутри». Все действительное — во-вне, внутри - только идеальное.
Слова - обман, говорили натуралисты - idola.
Слово — символ, говорили символисты.
Слово - не обман, не символ только, слово - действительность, вся без остатка действительность есть слово, к нам обращенное, нами
уже слышимое, ждущее вашего, философы, уразумения, — призван сказать новый художник-реалист.
Слово - пластично, музыкально, живописно, - это имеет смысл, когда все эти предикаты - к субъекту действительности. Это - философский язык. Пластика, музыка, живопись - словесны. Такова - внешность их; через словесность, присущую им, они действительны. Это - реально-художественный язык.
Обо всем этом и говорит трепетание покрова. Внешность есть знак. Натуралист считал «знак» природою; это был лжереализм; новый реализм должен взглянуть на природу, как на знак. Романтический христианский реализм был иллюзионизм; он гипостазировал «только идею», и этим обманывал себя; он объявлял внешность иллюзией и этим обманывал других. Романтизм, - как и все христианство, - не имел мужества искренней лжи, какое было, например, у циников и Пиррона, и спрятался за иронией. Какая прозрачная анаграмма, и, тем не менее, христианский мир ее не разгадал. = illusio, романтизм = иллюзионизм. Христианство не могло этого понять, потому что оно само - романтизм. Романтизм, провозглашая себя, провозглашал христианство и, провозглашая христианство, провозглашал себя. И в христианстве, и в романтизме сознательный иллюзионизм прикрывал неискренность лжи. Кризис культуры теперешней есть кризис христианства, потому что иной культуры нет уже двадцатый век. Сколько в искусстве культурного нехристианского, столько переживущего кризис. Возрождение новое есть искреннее рождение новое Пана. Новый реализм - словесный, реализм языков, народов, а христианство и интернационал — единая ткань, плащ Мефистофеля: черный на красной подкладке. Новый реализм — реализм народов, языков, — языческий. Новая действительность — торжественное вступление любителя хороводов Пана в город. Возрождение Пана в городе. Город - не природная реальность: в природе, в лесах, полях и небесах, действительных городов нет; только сказочные.
– Эй! Откликнись, кто идет?
Наша история сейчас - иллюзия. Наша быль - пепел:
Исчезни в пространство, исчезни, Россия, Россия моя!
Революция пожрала вчерашнюю действительность. Но революция -часы и годы «между», смерть для нового рождения, онтологическая фикция. Исторически-действительным и действительно-историческим останется лишь то, что не расплавится в пламени революции, очистительном пламени. Языки пламени - слова нового значения и смысла, знаки того, что Возрожденному - жить в живительном свете. Философия, наука, искусство - не разные дети одной матери, все это — одно, в разных качествах и разного времени. Но не будет Возрождения мысли и рефлексии, если не будет Возрождения искусства, спонтанного творчества. Художники - в первой линии.
Когда действительность становится иллюзией, существует только пустая форма. Вот откуда наша теперешняя утонченность в поэтической технике, способность даже выковывать новые формы - для никакого содержания. Никакое, ничтожное, содержание в многообещающей форме есть эстетическая лживость (Ахматова, например) - знаменова-ние потери восприятия и чувства мира. Бытие космоса распалось в буднях, быль слова не уразумевается, остается мозаика клочков быта, выдаваемая за монолитную действительность. Есть разбитые догматы, затасканные учения, есть теософическая пошлость, нет истинно-религиозного ни на что эха. И есть еще раздвоение, расщепленность, рас-плесканность. Есть гений художника Андрея Белого, и есть размахайка кристаллографа Андрея Белого, гениальная эпопея («исторической действительности») и гностический гербарий. Недаром Борис Бугаев жаловался на Андрея Белого: ему жутко при виде двух Андреев Белых.
Один из них дал любопытное толкование Двенадцати: «И вот в Катьке и Петьке Двенадцати, в том звуке крушения старого мира, который Александр Александрович услышал со всей своей максима-диетической реалистичностью, должно было быть начало восстания, начало светлого воскресения, Христа и Софии, России будущей: -впереди - "в светлом (!) венчике из роз, впереди - Исус Христос". Да не так же это надо понимать, что идут двенадцать, маршируют, позади жалкий пес, а впереди марширует Исус Христос, - это было бы действительно идиотическое понимание. "Впереди Исус Христос" -что это?
– Через все, через углубление революции до революции жизни, сознания, плоти и кости, до изменения наших чувств, наших мыслей, до изменения нас в любви и братстве, вот это "все" идет к тому, что "впереди", - вот к какому "впереди" это идет».
«Пес», конечно, ясен,
Поджавший хвост, паршивый пес, пристал к товарищам, отстав от благодетеля,
...Скалит зубы - волк голодный -Хвост поджал - не отстает -Пес холодный - пес безродный...
Христос все же не так-то ясен. Твердо одно: «максималистическая реалистичность». Стало быть, внешность — знак? Но какой же: цель или видение? По-видимому, видение!
– Кто еше там? Выходи!
– Кто в сугробе - выходи!..
– Эй, откликнись, кто идет?
– Кто там машет красным флагом?
– Кто там ходит беглым шагом, Хоронясь за все дома?
Чего же видение, и знак, и символ? Не трансцендентного «ничто», а прежде всего собственного сознания, совести. И это двояко: (1) как -«во имя Христа» и (2) как укор - «что же делаем»? В первом ничего антихристианского нет. Христианство одинаково осуществляло во имя Христа и убийство и социализм - последнее не как экономический план - хотя бывало и такое, - а просто в виде игры на худших струнах человеческой души, vulgo, как утверждение забитого, нищего, убогого, жалкого, больного, и притом превыше энергичного, талантливого, сильного, бодрого, здорового. Так, антихристианского или не-христианского в этом ничего не было бы, но была бы неправда реальная, а потому и символическая. У нас и до революции Христос отожествлялся с «попом». В этом своеобразный демократизм православной русской церкви. И у римских католиков, и у греческих Церковь - Христос, но у первых папа, у нас поп (все равно, иерей, архиерей, при случае и диакон, хотя, конечно, и тепло: «батюшка»). Там сосредоточенно, здесь дистрибутивно.