Искусство вождения полка (Том 1)

Свечин Александр Андреевич

Момент бюрократизации сибирских штадивов оказывается прорванным в одном месте. Штаб 7-й Сибирской дивизии, который обрабатывает Гембицкий десятками донесений во все часы ночи и дня о бегстве 6-го полка, начинает повидимому подозревать, что финляндцы — это что-то не материальное, в роде летучего голландца, привидение, ежеминутно исчезающее с поля сражения, и организует обследование своего соседа, 2-ю Финляндскую дивизию, посредством опытного агента связи. Этот агент, направленный поздно, смог только к вечеру представить штабу 7-й Сибирской дивизии успокоительное сообщение: он точно указывает расположение всех полков, констатирует повсюду наличие резервов, подчеркивает наличие хорошей телефонной связи со всеми полками (20 сентября 20 ч. 35 м., донесение прапорщика Маркевича. № 100).

Для меня эпопея этого стыка закончилась таким анекдотом. Ген. Флуг не знал, кто командует 6-м Финляндским полком, но предполагал, судя по поступающим к нему с вечера 19 сентября донесениям, что это какой-нибудь тактический садист, который мучит III

Сибирский корпус, очищая через каждые полчаса стык с его группой. Этот тактический садист ему не подчинен, и он пожаловался бы командующему 10-й армией, но штаб 10-й армии в течение всего 20 сентября переезжает и не работает. Выведенный наконец из себя, ген. Флуг обращается по телеграфу к неподчиненному ему командиру 6-го Финляндского полка с указанием, что он, Флуг, будет настаивать на предании командира 6-го полка полевому суду за очищение с. Задворники.

Эта телеграмма, составленная в крайне энергичном тоне, в виде телефонограммы поступает после 16 час. 20 сентября ко мне в с. Задворники. Ген. Флуг лично меня знал в 1904 г. за быстрого на подъем, энергичного и толкового работника. Я воспользовался присутствием в Задворниках командира II батальона 32-го Сибирского полка, и мы составили совместную весьма срочную телеграмму ген. Флугу на тему — мы и посейчас в Задворниках, где тишь и благодать; и мы не можем поставить себе в заслугу, что мы не бежим, так как нас отсюда никто не гонит; мы скромно кипятим чай и варим картошку. Ответ пришел через час: II батальону 32-го Сибирского полка немедленно уйти из Задворников в резерв III Сибирского корпуса, в пределы его разграничительной линии.

Я стремился передать возможно точнее и полнее историю этого стыка, так как она представляет далеко не исключение: сотни и тысячи подобных склок на стыке, оканчивавшихся часто много трагичнее, имели место и в империалистическую и в гражданскую войны. Гембицкий — не редкое порождение, а широко распространенный тип тактически разложившегося командира. Его ложная информация нейтрализовала на 20 сентября не менее 9 батальонов (7-й, 15-й, 16-й Финляндские полки, 26-й Сибирский полк, II батальон 32-го Сибирского полка), отвлекла внимание и резервы Флуга и Мехмандарова к их стыку, тогда как оперативный центр тяжести у обоих находился на противоположных флангах. Гембицкий загружает работу телеграфа и телефона десятками депеш, число коих еще утраивается работой высших штабов. Гембицкий вызывает нервность на обширном участке фронта, и на его ответственности лежат и потери III батальона 6-го полка, атака которого сложилась в созданной им нервной атмосфере жалоб на 6-й полк. И среди тумана панических донесений, которыми засыпал Гембицкий, высшие штабы совершенно не могли разобраться в том, что Мешкуцы лишены абсолютно всякого значения. — И читатель сможет усмотреть, как нехорошо провоцировать соседа на объективно неразумные мероприятия: мой II батальон отделался неустойкой, исправленной им же в течение часа, а она прокатилась паникой по всей 7-й Сибирской дивизии, не имевшей роковых последствий лишь вследствие присутствия 7-го Финляндского полка, осторожно и в данном случае вполне разумно руководимого Марушевским.

Русская армия, в дни 19 — 20 сентября, в моем сознании пала глубже, чем в какие-либо другие моменты мировой войны. Описываемые события происходили "на дне" ее боеспособности. И эта история со стыком свидетельствует, что беспрерывное отступление и неудачи разлагают далеко не только рядовых бойцов на фронте, но наносят глубокие раны и в сознании командного состава. Начальство русской армии в сентябре 1915 г. болело жестоким недугом, одно из типичнейших проявлений которого — животный эгоизм и обвинения, щедро и непрерывно выкрикиваемые по адресу соседей. В течение всей войны я старался уклоняться от обвинений соседа: делу это, в большинстве случаев, не помогает, а процессы разложения усиливаются. Почти всегда, когда мы встречаем обвинения соседей — а в архиве ими переполнены сотни тысяч дел — вопрос идет не о борьбе за правду истинную, а о сложении с себя ответственности за неудачу фактическую или только предполагаемую. Такое обвинение соседа свидетельствует прежде всего о том, что командир не в силах нести лежащую на нем ответственность. Обвинение заслуживает рассмотрения только в том случае, если обвинитель не заинтересован и способен отнестись объективно.

Моя пассивность ночью и утром 20 сентября конечно представляет скорее отрицательный пример. Полк понес лишние потери, руководство полком ослабело, батальонные командиры получили излишнюю свободу. Я слишком устал и не рассчитал своих сил. Но и характер участка полка лишал его действия единства; притом, нелегко быть соседом Гембицкого{95}.

Глава десятая. Неудавшаяся смена

Я не буду описывать дальнейшего отступления, так как оно совершилось хотя и в соприкосновении с немцами, но вполне упорядоченно. Нажим на нас прекратился уже в ночь, на 20 сентября. Чтобы помочь критическому положению, в котором находились в районе Сморгонь — Вилейка (взята окончательно русскими 23 сентября) остатки 1-й, 3-й, 4-й и 9-й кавалерийских дивизий, усиленных раздерганными 75-й и 115-й пехотными дивизиями, и открыть им возможность прорыва к Минску, Людендорф потребовал 22 сентября от всего фронта нового энергичного перехода в наступление. Наша дивизия 21 и 22 сентября оставалась за рекой Лошей; против нас вероятно имелись только очень слабые силы немцев; еле обозначилось стремление немцев приблизиться к р. Лоша, тотчас же остановленное несколькими выстрелами наших батарей. Ко мне в полк даже явился немец-дезертир, единственный за всю кампанию; это был заморенный поляк, очень жаловавшийся на плохое питание и трудную службу. Несомненно мы имели полную возможность прекратить на этом свое отступление; задержавшись на своих позициях 22 сентября, 10-я армия и весь Западный фронт наилучшим образом оказали бы помощь наступательным действиям 2-й и 1-й армии в промежутке Сморгонь — озеро Дрисвяты. Но уже 21 сентября Западный фронт избрал рубеж общего отхода своих армий, и как только обозы расчистили тыловые пути, в ночь на 23 сентября мы отошли за линию реки Ошмянки, а на следующую ночь — на окончательный рубеж. Это два очень ценных для Людендорфа перехода назад представляли дань отступательной инерции, штабному планированию отхода и неспособности Алексеева нести серьезную ответственность.

Утром 24 сентября 2-я Финляндская дивизия расположилась в районе Богуши, в 2 — 3 км впереди тех позиций, на которых русский фронт окончательно замер в октябре 1915 г. Потребовалось еще 24 дня, чтобы фронт застыл. Центр тяжести действий перенесся к северу, на верхнюю Вилию и Сорвечь. Немцы снимали с Молодечненского направления XXI корпус и кавалерию и отправляли их на север. Мы также стремились усилить нашу 2-ю и 1-ю армии, развертывавшиеся в промежутке между 10-й и 5-й армиями.

Фалькенгайн уже 25 сентября отдал приказ об остановке наступления и о расположении армий на русском фронте на зимовку; но Людендорф еще в продолжение 3 дней продолжал требовать от 10-й германской армии наступления на участке Сморгонь — Сосенка; последний пункт должен был являться исходным для нового рейда VI конного корпуса на Минск, но русские 22 сентября выбили 77-ю резервную дивизию из Сосенки, 23 сентября овладели Вилейкой, к утру 26 сентября форсировали на широком фронте верхнюю Вилию, 27 сентября продвинулись с боем к м. Речки, грозили кавалерийским охватом со стороны Докшицы. Вечером 27 сентября Людендорф должен был отказаться от дальнейших наступательных действий. Людендорфу тем более приходилось смириться, что Фалькенгайн подкреплял свой приказ отобранием от Людендорфа 5 новых дивизий.

День 25 сентября был избран Фалькенгайном для отдачи приказа о переходе к обороне на русском фронте потому, что только к этому дню наши союзники французы соблаговолили изготовиться принять участие в кампании 1915 г., и в этот день начали свое заставившее ждать наступление в Шампани. Выручка со стороны французов последовала только тогда, когда немцы исчерпали полностью всю программу ударов по русскому фронту. Наше командование, казалось бы, могло дать своим измученным войскам отдых и посмотреть, как воюют французы. Отдых нужен был армии крайне. Тем не менее, пока стреляли французские пушки в Шампани, русское командование продолжало дергать войска и гнать их в атаку, несмотря на отсутствие в войсках каких-либо наступательных импульсов. Эта поддержка французов дорого обошлась 10-й русской армии. Только после 13 сентября, когда французы успели уже израсходовать свой небольшой запас наступательной энергии и перешли к обороне, успокоился и русский фронт. Непопулярность союзников в войсках в этот период была уже такова, что в 10-й армии командование не ссылалось на необходимость помочь французам и затруднить немцам переброску подкреплений на запад, а указывало лишь на необходимость поддержать наступательные действия 2-й и 1-й русских армий.

Когда наш отход закончился, начальник дивизии сообщил мне, что так как последний месяц 6-й полк нес самую тяжелую работу, занимал наиболее ответственные участки фронта дивизии и почти бессменно отходил в арьергарде, то теперь он принял твердое решение — дать 6-му полку хорошую передышку и держать его продолжительное время в резерве. Но в неумолкавшей оперативной сутолоке положение в резерве оказалось изрядно беспокойным — резервам частенько приходилось расхлебывать чужие скандалы, выступать, подпирать, временно занимать чужие участки позиции. В полку утверждали, что на позиции, когда отвечаешь только за свои грехи, гораздо лучше. Об одном из выступлений 6-го полка в качестве корпусного резерва и будет идти речь в этой главе.

2-я Финляндская дивизия в составе 7-го, 5-го, 8-го полков — около 3 500 штыков — занимала позицию в лесу западнее д. Богуши. Все 3 полка были развернуты на фронте в 3,5 км. 6-й полк числился в резерве V Кавказского корпуса и располагался в 4 км за фронтом, в д. Шиловичи и Черкасы. Правее, на довольно открытой местности располагалась 8-я Сибирская дивизия. Левее, до м. Крево, на протяжении 2,25 км, занимала позицию 4-я Финляндская дивизия. В м. Крево и далее на юг располагалась 65-я дивизия соседнего корпуса. В резерве V Кавказского корпуса находились "белые негры" — пограничная дивизия. Чтобы уменьшить протяжение фронта 4-й Финляндской дивизии, участок на северной окраине Крево был занят 4-м пограничным полком. В ночь на 26 сентября 7-я Сибирская дивизия, насчитывавшая 6 500 штыков, должна была сменить 2-ю Финляндскую дивизию 26-м Сибирским полком и слабую 4-ю Финляндскую дивизию 27-м Сибирским полком; 28-й Сибирский полк оставался в дивизионном резерве, 25-й Сибирский полк — в резерве III Сибирского корпуса. V Кавказский корпус вовсе должен был уйти с данного участка фронта и быть использован для другого назначения.