Исландская карта. Русский аркан
Шрифт:
— На «Чухонце» шел лейтенант Ентальцов, — вспомнил мичман Завалишин. — Он чуть ли не год жил в Нагасаки.
— Так то на «Чухонце»! Вечная ему память…
— Н-да-с…
— Смотрите, господа, что за посудина входит в бухту? — заволновался лейтенант Фаленберг. — Никак англичанин?
Кое-кто присвистнул в удивлении, взглянув в иллюминатор, и кают-компания вмиг опустела. Через полминуты вся оптика на верхней палубе была направлена в сторону новоприбывшего судна.
— Что-то новенькое, господа…
— Точно, англичанин!
— Корпус длинный, а мачт всего две. Да и те какие-то неубедительные…
— Зато три трубы. Вот куда бы я заглянул, так это в их машинное отделение…
— Мощная машина, не спорю. Но вы пушки посчитайте!
— Десять дальнобойных шестидюймовок, если я хоть что-нибудь в этом понимаю…
— И трехдюймовок не меньше. Причем заметьте — казематное размещение, бронированные спонсоны…
— Серьезный противник!
— Ну, с нашими восьмидюймовками им не тягаться!
— Как сказать. С их ходом дистанцию боя будут диктовать они, а не мы. Вспомните бой с исландцами: часто ли мы добивались попаданий с предельной дистанции?
— Прочтите кто-нибудь название, господа, а то я по-английски ни в зуб ногой…
— «Серпент», по-русски говоря — «Змей». А ведь в точку: длинный, как гадюка.
— Быстро ходит, да сразу переломится, как на камни выскочит…
— Это крейсер, господа, — сказал Враницкий, отнимая от глаз бинокль. — Новый тип боевого корабля, созданный для нужд колониальной империи. Очень быстроходный, хорошо вооруженный, но слабо бронированный. Предполагается, что у диких племен пушек нет, а от серьезного европейского корабля он в два счета удерет, если увидит, что добыча ему не по зубам.
— А Китай?
— Ну какие там пушки! Голландское старье. С канонерками колониальных флотов европейских держав крейсер также расправится играючи. Вот вам пример козырной шестерки, которая бьет туза. Охранять колонии ни у одной державы броненосцев не хватит.
— Стало быть, колониальные державы вскоре начнут строить корабли того же типа? — осведомился догадливый мичман Тизенгаузен.
— Несомненно. И Россия тоже. Я слышал, кое-что уже заложено. Но англичане успели первыми. Интересно, было бы узнать, сколько крейсеров они намерены построить…
— Восемнадцать только этой серии, — ответил Розен, продолжая изучать вероятного противника в мощный бинокль. — Последний сойдет со стапелей в Борнмуте через три года.
— Однако! Откуда вы только все зна… Ах, ну да, конечно, Генеральный штаб…
— Вот именно.
— А я, господа, боюсь не грядущих баталий, а сегодняшней, и не на море, а на суше, — задумчиво проговорил Батеньков. — Не отменить ли увольнительные на берег, Леонтий Порфирьевич?
— Хорошая мысль! — поддержал Враницкий.
— Господа, господа! — запротестовал каперанг. — Давайте не думать о людях плохо. Русский матрос без причины в драку не лезет. Вы, Павел Васильевич, накажите буянов превентивно, а всю команду перед дальним походом озлоблять не следует. Дня через три с Божьей помощью выйдем в море. И скажите мне наконец, где его императорское высочество?
— Там же, где обычно. При нем Корнилович.
— Хоть кто-то. А Свистунов?
— Храпит у себя в каюте. Явился пьян, но к вахте проспится. Он всегда так.
— Черт знает, что у него за организм… Господин полковник, я вас прошу… постарайтесь, голубчик, чтобы цесаревич заночевал сегодня на корвете. Так будет лучше.
Розен не удержался от гримасы. За утратой Лопухина быть нянькой при сумасбродном цесаревиче приходилось все-таки ему.
Местная публика, фланирующая на закате вдоль шеренг молодых пальм, высаженных с тщеславным умыслом превратить узенькие и кривенькие улочки Понта-Дельгада в подобие парижских бульваров, обращала внимание на внушительную процессию. Впереди размашисто вышагивал офицер в черном мундире русской морской пехоты. Лицо его, вероятно некогда красивое своеобразной жесткой красотой, было изуродовано косым сабельным шрамом. Рядом с ним, отставая на полшага, торопясь и то и дело смешно подпрыгивая, семенил пожилой господин, одетый столь безукоризненно, что в отношении его личности никто не усомнился бы: слуга, но слуга значительнейшей персоны. Тем не менее местные щеголи, а равно и смуглые дамы в непременных мантильях, вышедшие в этот час насладиться вечерней прохладой да и себя показать, кланялись дворецкому Карпу Карповичу едва ли не охотнее, чем Розену, — успели вызнать, кто его господин.
Вслед за примечательной парочкой топал сапогами полувзвод морских пехотинцев в чересчур теплых по азорскому климату черных бушлатах. Удивительнее всего, что два последних в колонне морпеха несли свернутые брезентовые носилки. Для какой надобности — неизвестно. Нашлись, впрочем, догадливые, сразу заявившие, что процессия направляется не иначе как к заведению мадам Генриетты. И были совершенно правы.
Где же еще искать русского инфанта, как не в лучшем городском борделе? Ведь не в убогих же портовых клоповниках, окутанных чадом жарящейся рыбы и подгоревших бобов из близлежайших харчевен! Не там, где проститутки ленятся лишний раз помыться и предлагают себя, дыша на клиента такой смесью вина и чеснока, что береги только нос! Ни в коем случае не там, где от заката солнца до восхода дым стоит коромыслом, где в игорных притонах с размаху шлепаются на липкие столы засаленные карты и громыхают в стаканчике «хитрые» кости, где среди ночи можно увидеть, как подозрительные субъекты, закутанные в плащи до самых глаз, являются неведомо откуда и исчезают бесследно в темных подворотнях, где прямо на улице среди рыбьих объедков и нечистот валяются пьяные и обкурившиеся, а прямо по ним с визгом несется полуодетая раскрашенная девка, преследуемая субъектом дегенеративной наружности с двухфутовым тесаком в волосатой руке… Конечно, нет! Русский инфант тоже мужчина, но в этот рассадник грязи и порока не заглянет ни за что.
Выше в гору и дальше от порта есть заведения почище, где в подражание старому Истанбулу, который теперь вновь Константинополь, жрицы любви лежат прямо в витринах на почти чистых подушках, курят кальяны и пьют кофей из крохотных чашечек. Это то, что британцы называют «эконом-класс». Моряк с несколькими реалами в кармане, будь то офицер или даже простой матрос, может здесь вознаградить себя за все морские лишения, не сильно опасаясь быть опоенным, ограбленным, зарезанным да еще подцепить дурную болезнь в придачу. Но и в этих кварталах русскому инфанту нечего делать.
Еще выше — еще лучше. По узким, но уже опрятным улочкам гуляет чистая публика, смуглые дамы в старомодных нарядах бросают на кавалеров томные взгляды, играет механическое пианино в универсальном магазине братьев Торрерос, потеют в смокингах местные щеголи с набриолиненными сверх всякой меры проборами, надтреснуто дребезжит колокол католического храма. Прилично, чинно. Если и попадется веселый дом, то можно побиться об заклад, что прислуга в нем вышколена, шампанское подается настоящие, хозяйка любезна, по стенам не маршируют легионы тараканов невероятной величины, а громоздкий вышибала справляется со своей работой решительно, но деликатно, никого понапрасну не калеча.