Исландская карта. Русский аркан
Шрифт:
Счастливы были те, кого оставляли для наружных работ. Попавший в шахту пленник не видел больше ни этих гор, ни этого снега. Спальней рабам служила старая, заброшенная выработка с трухлявыми креплениями. Неструганные, черные от въевшейся угольной пыли доски и ветхое, всегда влажное, кишащее насекомыми тряпье именовались постелями. Работа в шахте шла в две смены, по двенадцать часов с получасовым перерывом на обед, без выходных и праздников. За смену рабы выматывались так, что еле-еле волочили ноги. Вечный кашель соседей, болезненные стоны, охи, ошеломляющая вонь, беспрестанный кожный зуд… Поначалу Лопухин не мог спать. Потом привык.
Пришлось привыкнуть и присаживаться у всех на виду на дощатый помост над бездонным колодцем, служившим уборной, и к укусам насекомых, и к отвратительному на вкус вареву из протухшей трески и тюленины, выдаваемому дважды в день, и к обжигающей боли от удара плетью, и к бессмысленным лицам рабов, превращенных угольной пылью в карикатуры на негров из Сенегамбии, и к богохульству отчаявшихся, и к визгливому хохоту повредившихся в уме, и к свинству опустившихся. Важно было не опуститься самому. Как очень немногие, Лопухин ежедневно умывался, пользуясь струйками просачивающейся откуда-то сверху воды, и, вызывая общее удивление, проделывал утреннюю гимнастику. Нередко – стиснув зубы. Никто не слышал его жалоб. Он видел: многие только и ждут, когда он начнет хныкать, чтобы возрадоваться гнусненькой радостью мелкого душой человека: «Вона она где, истинная справедливость! Не сладко небось, ваше высокоблагородие?..» Не дождутся.
О побеге нечего было и думать. Бунт? По словам немногочисленных старожилов, последний бунт в этой шахте случился года три назад. Охрана не дала стихийно восставшим рабам выйти на поверхность. Многие из них были перестреляны, как куропатки, а еще больше народу погибло в штреках, когда отчего-то загорелся пласт угля. Может, охранники и подожгли, с них станется. Не им гореть и задыхаться в подземельях, не им и тушить пожар. А что до временного прекращения добычи, то разве на Шпицбергене только одна шахта? С тех пор как отрезало – лишь индивидуальные бунты, мгновенно подавляемые, и ни одного массового…
Лопаты погрузчиков заскребли по дну вагонетки.
– Готово. Откатывай.
Покатили. Двигать порожнюю вагонетку тоже было несладко, и все-таки обратный путь казался отдыхом. Скрипели оси. Кашлял и корчился то ли от настоящей, то ли от воображаемой боли Ефим Васюткин. Капало сверху. Алмазно сверкал антрацит в тусклом свете висящих на крюках карбидных фонарей. От фонаря до фонаря, и дальше – до следующего фонаря… Работа вола или мула. Или сойти с ума, или впасть в животное отупение. Казалось, иного не дано. Разум съеживался, выбирая укромную норку. И все же…
Напротив фонаря из потолка штольни скалился намертво впечатанный в породу череп доисторической твари. Никто не обращал на него внимания. Увидев его впервые, Лопухин сумел изумиться и подумать о том, какую сумму согласился бы выложить Императорский зоологический музей за эту находку. Прекрасной сохранности стегоцефал! А ведь пропадет, пропадет непременно, когда под тяжестью пятидесятисаженной каменной толщи над головой рухнут крепления сводов, или прорвутся подземные воды, или вспыхнет и взорвется к чертовой матери накопившийся рудничный газ, как это уже не раз бывало…
Судьба?
Для смирившегося – да. И только так. Мир вообще жесток, а уж в пиратском плену – стократ. И все же выхода нет только для того, кто его не ищет.
И привычка мыслить тут сугубо полезна.
Вновь и вновь перед мысленным взором Лопухина вставало усталое лицо государя. Как укор. Но разве он, статский советник граф Лопухин, не сделал все от него зависящее?
Наверное, сделал. И не его вина, что он не доставил цесаревича во Владивосток в целости и сохранности. Не его вина!
А чья же?
«Вы хороши пошти во вшем, – прошамкал Лопухину много лет назад старый генерал Липпельт, руководивший специальной подготовкой. – Я вижу в ваш лишь один недоштаток: вы шлишком шильно переживаете швои неудаши. Шапомните, от ошибок в нашем деле не заштрахован никто, но дельный работник, шовершив ошибку, штараетша немедленно ее ишправить, не тратя времени на бешполешное шамоунишижение. Предоштавьте нашальштву право наживать ваш ошлом, для того оно и шущештвует…»
Мудр был старый служака, царствие ему небесное. Заметил, уличил, попытался помочь.
Да видно, не в коня корм.
Винить и оправдывать себя Лопухин, однако, прекратил. Усилием воли перевел мысль в практическую плоскость.
Понемногу выстраивалась логическая схема. Чего желает государь? Нет причин сомневаться в искренности слов, сказанных им на лужайке перед Монплезиром. Помимо политического значения вояжа государь горячо надеется на то, что наследник проветрится и возьмется за ум. Чего хочет цесаревич? Ну, это совсем просто: продолжать жить в свое удовольствие, сиречь кутить и бесчинствовать без помехи. В чем состоял авантаж пиратов? Тоже ясно: пленить наследника российского престола и потребовать за него колоссальный выкуп. Опасность разбудить русского медведя вольным ярлам до лампады, им бы хапать да хапать… Теперь англичане… К чему стремилась британская секретная дипломатия, науськивая пиратов, и британские же секретные службы, засылая диверсантов? Тоже не вопрос. Как минимум: помешать плаванию, сразу выиграв одну фигуру в дипломатической игре. Как максимум: развязать долгую и изнурительную войну между Россией и пиратской республикой, тайком поддерживая пиратов в этой войне, а затем выступить по обстоятельствам – либо посредником в мирных переговорах, либо падальщиком на поле боя. При случае урвать себе Ньюфаундленд. Изумительно выгодная и привычная Альбиону роль смеющегося третьего.
Не исключен и третий вариант: открытое выступление на стороне пиратов против антиисландской коалиции (буде таковую удастся создать) и как следствие общеевропейская война. Мотивы прозрачны: Британия во что бы то ни стало желает остаться единственной морской сверхдержавой, без чего немыслимо существование гигантской колониальной империи…
Что же было противопоставлено этим планам? Дипломатическая подготовка экспедиции? Увы. Боевая мощь, заключенная в одном паровом корвете и одной героической устаревшей канонерке? В то время как один-единственный русский броненосец в четверть часа раскатал бы всю флотилию Рутгера Кровавый Бушприт, опоздай она кинуться врассыпную?
Вот то-то и оно.
Полковник Розен, делясь опасениями касательно реальности похода во Владивосток, был тысячу раз прав, но не договорил того, что наверняка вертелось в его геншабистской голове. Кто В РОССИИбыл заинтересован в том, чтобы поход окончился неудачей? Точнее, в том, чтобы наследник престола угодил в заварушку с печальными для него последствиями?
«Малый» двор и вся пьянь и дрянь, облепившая наследника, как мухи… это самое?
Ни в коем случае. Мухи не станут губить свой пищевой ресурс.