Исландская карта
Шрифт:
Третьим, безмолвным участником сцены был четырехаршинный металлический цилиндр, покоящийся на обитых войлоком подпорках. Тускло блестела сталь, вероятно, смазанная машинным маслом. С одной стороны цилиндр оканчивался тупым рылом с резьбовым отверстием, с другой имел оперение, как ракета, и на конце сужения небольшой гребной винт.
А внутри, внутри-то – пироксилин.
Об этом факте граф узнал случайно. Решил было найти свободного от вахты толкового офицера и с его помощью еще раз осмотреть как следует машинную начинку корабля. Кандидатуры лучше лейтенанта Гжатского не виделось,
Слово за слово, разговорились. Лопухин спросил о назначении цилиндра. Гжатский не стал темнить, зато от его объяснений у Лопухина потемнело в глазах. Оказалось, что стальная эта сигара – не более и не менее как самоходная морская мина, новое изобретение неуемного лейтенанта. И не макет какой-нибудь безобидный, а готовый к бою смертоносный снаряд, несущий в себе пять пудов взрывчатки! А в ударном взрывателе – гремучая ртуть!
Взрыватель, правда, не был привинчен и вообще хранился у лейтенанта в каюте. Но Гжатский охотно сбегал за адским механизмом и предъявил его потерявшему дар речи Лопухину. С виду ничего особенного: маленький, размером в стакан, цилиндрик с резьбой, а поверх него крыльчатка, как у метеорологического прибора анемометра. Но ахнет – кишки вон. А уж если от малого взрыва случится большой…
Ох, не любил граф изображать бурбона! А иной раз приходилось. Но теперь Лопухин нимало не играл. Да и как оставаться спокойным, видя такое дуроломство? Бывают моменты, когда натура берет верх.
– Дурак!!! Да вы хоть понимаете, что случится с корветом, если это ваше изобретение ненароком взорвется?!
Лейтенант то краснел, то бледнел, то раскрывал рот, пытаясь ответить. Но Лопухина понесло всерьез. Тогда Гжатский молча поставил стаканчик взрывателя на верстак и так же молча грохнул по нему со всей силы кулаком. Прямо по крыльчатке.
Лопухин замолчал. Перестал раздуваться, начал меняться в цвете.
– Безопасно, – низким обиженным голосом пророкотал Гжатский. – Пока крыльчатка не сделала ста оборотов – безопасно. И я не понимаю, почему вы, ваше высокопревосходительство, позволяете себе… повышать голос.
«Орать, – подумал Лопухин. – Он хотел сказать: орать. И то правда. Стыдно. Но каков!..»
– Объяснитесь, – бросил он. – Ваша начиненная пироксилином самодвижущаяся мина находится на борту с разрешения капитана?
И менее искушенный физиономист заметил бы: внутри лейтенанта идет тяжелая внутренняя борьба.
– Нет, – помедлив, сознался он. – Я не докладывал капитану о том, что мина заряжена.
– Естественно. Он бы наверняка запретил. Отвечайте быстро: кто надоумил вас тайно протащить на борт заряженную мину?
– Никто. – Гжатский решительно замотал головой. – Клянусь вам, решительно никто. Только ощущение пользы… Только желание усилить боевую мощь… Честное слово, никто не знает, что это за аппарат! Я даже не успел отправить проект на рассмотрение в Морской технический комитет…
Покусывая тонкую губу, Лопухин слушал, пытаясь понять, кто перед ним: опытный враг, чрезвычайно искусно играющий свою роль? Ну нет. Честный офицер и одновременно полупомешанный изобретатель, разыгранный кем-то втемную? В принципе возможно. Тогда ознакомление некоего графа Лопухина с адским изобретением надо считать оплошностью врагов, грубым проколом… или способом отвлечь внимание от чего-то более важного? Гм… нет, не склеивается. Что же получается? Гжатскому можно поверить на слово?
Чудеса… Будь Лопухин лет на десять помоложе, он с презрением отринул бы мысль о доверии. О, как ревностно он стал бы копать! Как крот. Как паровая лопата. Без отдыха. Свято веря, что непременно выведет всех на чистую воду.
С годами службы, да и просто жизни, если она не тратится зря, приходит опыт и понимание людей. Такие экземпляры, как этот лейтенант, встречались Лопухину нечасто, но все же они были, были… Фанатики своего дела. Чуточку (а иногда и не чуточку) простодушные, честные, углубленные в странные свои фантазии. Вот этот лейтенант захотел летать по воздуху и в самом деле пролетел. Двадцать одну сажень. Надо бы выспросить у него: с какой стати аппарат тяжелее воздуха вообще летает?..
Но Лопухин спросил о другом:
– Надеюсь, вы понимаете, что в два счета можете угодить под суд?
– Да, но…
– Понимаете или нет?
– Да.
Граф кивнул:
– Хорошо уже и это. Слова о дураке беру назад. Вы не дурак, вы просто сумасшедший. Не обижайтесь, это похвала. А теперь расскажите-ка мне, как действует ваше изобретение.
И заметил: глаза лейтенанта загорелись.
– Вот тут находится воздушный баллон высокого давления. – Гжатский любовно похлопал мину по блестящему боку. – Сначала мы накачиваем в него воздух специальным воздушным насосом…
– Мы? – перебил Лопухин. – Кто это мы?
– Не обращайте внимания, ваше превосходительство. Это я просто так сказал. Допустим, мы – это мы с вами, вы и я… Стало быть, движитель мины заряжен. Теперь мы привинчиваем взрыватель, поднимаем мину наверх и, перекрестясь, швыряем ее за борт в направлении неприятельского корабля. От контакта с морской водой срабатывает гальванический механизм, открывающий сжатому воздуху путь в хвостовую часть мины, где он приводит в движение винт. Другой механизм, гидростатический, отклоняет рули, удерживая мину в подводном положении на глубине от аршина до полутора саженей. Дальность действия – около трех кабельтовых и может быть увеличена… Это ведь прототип, ваше превосходительство! Ну-с, а крыльчатке взрывателя хватит и тридцати-сорока саженей, чтобы навертеть сотню оборотов. Таким образом, мина в случае преждевременного взрыва не причинит повреждений нашему корвету…
– Ну конечно, – усмехнулся Лопухин. – Например, в случае ее детонации от попадания неприятельского снаряда в вашу мастерскую. Или в случае пожара на борту. Нет?
– Да, но…
– Опять ваши «но»! Что вы еще имеете мне сказать?
– Только то, мы находимся ниже ватерлинии, а пожар или снаряд, ежели он каким-то чудом залетит сюда, скорее вызовут взрыв бомбовых погребов палубной артиллерии. Они рядом с нами.
– Я вижу, у вас на все есть ответ. Надеюсь, это помещение хорошо запирается?