Исполнитель
Шрифт:
– Сестра, – говорю, – троюродная.
– Ах, раз Вы родственница, тогда пройдите в кабинет к следователю!
Я поднялась на второй этаж, зашла в кабинет, а там хлыщ молодой сидит. И давай меня стращать:
– Ваш брат рисовал иконы в мастерской, принадлежащей Дому культуры. Какая наглость! Но самое главное, что собирались у него там троцкисты и плелись антисоветские заговоры! Понятно Вам, Зинаида Ивановна?! Вы пока пойдёте по этому уголовному делу свидетелем. А там мы разберёмся. Может, Вы тоже принимали участие в этих сходках?
– После этих слов я как стала белугой реветь. Еле он меня успокоил. Записал мою фамилию, адрес домашний. Сказал, что скоро повесткой вызовет. С Колей увидеться не разрешил и передачи ему приносить запретил. Вот такие-то дела, Сашуля, – грустно закончила мама.
В комнате наступила тишина. Саша даже не знал, что сказать. Он молча сидел на табурете и смотрел на маму.
– Сыночек, достань мне с полки сердечные капли! – вдруг прохрипела Зинаида Ивановна, схватившись за сердце.
Саша сразу же ринулся в родительскую спальню, схватил пузырёк с валерьянкой и начала капать её в стакан с водой.
– Пей, мамочка, успокойся! Может, всё будет хорошо. Надо только папку дождаться. Он сразу всё решит, – успокаивал он Зинаиду Ивановну.
С этого вечера у мамы каждый день стало хватать сердце. Пузырёк с сердечными каплями теперь всегда стоял около швейной машинки. Тошнотворный аромат валерьянки навсегда поселился в их комнате, вытеснив вонь отцовских кирзовых сапог и запах крепкого табака.
Девятый класс Саша закончил на отлично. Ему, как всегда, по итогам учебного года вручили Почётную грамоту. Всё было хорошо, но один вопрос не давал юноше покоя: "Что делать после окончания школы? Ведь остался всего один год! Куда пойти учиться? Как сделать правильный выбор?"
Отец всегда хотел, чтобы Саша поступал в военное училище. Саша и сам хотел, особенно когда встречал на улице молодых командиров Красной Армии в новенькой форме, которые, скрипя портупеями, спешили по своим делам. Но на одной из встреч курсантов военно-пехотного училища (выпускников их школы) со старшеклассниками Саша услышал их рассказы о службе в армии. Описание жизненных лишений, которые испытывают солдаты и командиры Рабоче-крестьянской Красной Армии, сразу же разбили все его мечты о военной карьере. Стать инженером? Меньше всего ему хотелось руководить грязными работягами где-нибудь в холодном цеху. Ведь отец два раза брал его с собой на Путиловский завод. В третий Саша отказался под предлогом большой занятости уроками. И вообще, от завода у него остались самые кошмарные воспоминания. Нет, это не для него! Так что же тогда делать?
Саша попросил совета у человека, которого он очень уважал: у Софьи Павловны. Она сразу же сказала:
– Сашенька, сама я неоднократно думала на эту тему. Ты очень умный, всесторонне одарённый, душевно ранимый человек. Чем ты сможешь заниматься, живя в эту эпоху ужасного репрессивного большевистского режима? Полагаю, что только научным трудом! Я уверена, что в будущем из тебя мог бы получиться выдающийся филолог, лингвист, историк. Подумай над моими словами!
В середине июня из милиции Зинаиде Ивановне пришла повестка. Прихватив с собой ставший уже привычным пузырёк с валерьянкой, она почему-то попрощалась с Сашей и ушла. Вернулась неожиданно быстро, вся заплаканная.
– Мама, ну, рассказывай! – кинулся к ней сын.
– Всё, Сашуля, нет у тебя больше дяди, а у меня брата, хоть и троюродного! – горько произнесла Зинаида Ивановна и принялась шумно сморкаться в носовой платок.
– Так что случилось? – нервничая, спросил Саша.
– Сказали, что Николай умер в камере от разрыва сердца. Уголовное дело в отношении его закрыто. Я им тоже, говорят, уже не нужна! – тихо, как бы про себя, сказала Зинаида Ивановна.
– Кому это им не нужна? – не понял Саша.
– Милиции, следователям и всем этим… Убийцам! – горько прошептала мама.
– Да это же замечательно! – радостно подумал Саша. – Ну, умер дядя Николай, что же теперь поделаешь? Самое главное – маму трогать теперь не будут. И не придётся мне писать в анкетах, что моя мать была под следствием!
Через месяц вернулся с Тамбовщины Пётр Петрович. Начальство отправило его в Ленинград в связи с резким ухудшением здоровья Когда он вошёл в комнату, Саша вздрогнул. Перед ним стоял человеческий скелет, отдалённо похожий на его отца. Зинаида Петровна, прикрыв рот платком, беззвучно зарыдала.
Отец, открыв форточку, закурил свою огромную самокрутку.
– Петя, ну тебе же нельзя! – уговаривала мужа Зинаида Ивановна. – Тебе же в санаторий срочно надо! А ты чадишь, как паровоз! Петя, брось!
– Зинуля, в санаторий я первого августа поеду. В Крым. Врачи говорят, что южные фрукты, особенно виноград, морская вода и воздух меня быстро вернут в строй. Только вот сейчас, Зинуля, одну только выкурю. Это для того, чтобы нервы успокоить.
Отец замолчал. Сидел молча, глубоко и жадно затягивался и выпускал густую струю едкого дыма в форточку.
– Ах, они сволочи! Предатели! – вдруг заорал отец и принялся бить кулаком по столу. – Как мне, Зина, бросить курить, если не могу я больше видеть, как отошли наши все руководители от заветов Ильича! Нас, рядовых коммунистов, детей наших заставляют неправильно воспитывать, народ свой обязывают голодом морить! Я такого на войне не видел! Все, а в первую очередь дети, старики, от голода пухнут и мрут, как мухи. Я был уверен, что меня партия отправила бороться с остатками кулачества. Да нет их уже, кулаков, нет! Убили их, в Сибирь сослали. Теперь ЦК кулаками и середняками объявил всех мужиков, у кого зерно для сева лежало и немного для прокорма семьи оставалось. А мы, посланцы партии, выгребали посевное, да в города его отправляли, чтобы пролетарии и их семьи с голоду не умерли. Зерно же для прокорма забирали и в колхозные амбары свозили. Весной заставили обессилевших от недоедания крестьян его посеять. Начался голод. Это разве можно видеть, как русские люди умирают, потому что ты их приговорил…
Отец не закончил. Его стал душить сильный кашель. Потом из горла пошла кровь.
– Саша, срочно позвони из телефонной будки в неотложку! – закричала мама.
– Не надо, сынок, сейчас всё пройдёт! – прохрипел отец.
Вскоре Петру Петровичу действительно полегчало. Вечером он сказал:
– Сын, давай-ка прогуляемся с тобой по улице.
Они прошли два квартала. Пётр Петрович, похлопав Сашу по плечу, предложил:
– Давай-ка на лавочку присядем, сынок, поговорим.