Исповедь Мотылька
Шрифт:
«Маленькое веселое чудовище».
Так называл дочь Пашка.
Я проглатываю гадкий привкус во рту. Наверное, именно такая на вкус могильная земля, в которой лежит мой лучший друг.
Пуговица выросла.
Только теперь замечаю, что все еще разговариваю по телефону. Вернее, пытаются разговаривать со мной с той стороны, но в ответ слышат лишь отзвуки левых фраз и фоновую музыку. Извиняюсь, говорю, что перезвоню, и нажимаю на «отбой».
— Отойдем, — говорю Воробью, поднимаясь с места.
По лицам моих возможных будущих компаньонов скользят понимающие
— Я на минуту, — говорю им.
Мы отходим в сторону, тут есть один свободный столик. Он зарезервирован, но пока пуст. А я достаточно известен и влиятелен, чтобы понервировать официантов тем, что занял чужое место. Позволить себе выставить нас они просто не могут.
— Как твои дела? — спрашиваю с неподдельным интересом. Мне действительно неожиданно важно знать, как она живет.
— Все хорошо, — неуверенно улыбается Эвелина. — Ты прости, что отвлекаю тебя от… работы.
Да, те две девицы в нашей компании вполне могут навести на мысли, что мы отдыхаем. Но это не так. По крайней мере, я точно пришел сюда прощупать возможности для дальнейшего развития своего бизнеса.
— Ничего, это неформальная встреча без галстуков. Ты не помешала. Отдыхаешь здесь?
— С подругой пришла, — отмахивается Воробей. — Я не так чтобы любительница большого скопления народа и шума.
— Ага, тогда вы выбрали самое удачное место — никого народу и тишина.
Улыбаюсь, давай понять, что шучу.
Воробей не сразу, но все-таки поддерживает мою улыбку.
— Ну вот, случайно увидела тебя и решила подойти поздороваться. Ты… вы совсем не изменились. Я вас сразу узнала.
— Что, в молодости я тоже был старым и дряхлым?
На этот раз ее улыбка чуть увереннее.
— Нет, просто не изменились. А вы меня не узнали, да?
Она пытается скрыть разочарование, и именно в этот момент как никогда сильно похожа на свою мать.
Воспоминания о нашем с Мариной последнем разговоре вызывают укол головной боли. А заодно напоминают, что за все эти годы моя совесть, которую я благополучно закопал, каким-то образом выжила и воскресла.
— Ви, давай перейдем на «ты», — предлагаю я, чтобы увести тему из некомфортной для нас обоих плоскости. — Я, конечно, тот еще уважаемый пень, но ты же каталась на моих плечах и завязывала ленточки на ушах — ну какое уж тут «выканье».
— Хорошо, давай на «ты», — соглашается Воробей.
У меня опять звонит телефон. Смотрю на экран и нажимаю отбой, хоть это все равно временная мера. Важные вопросы, даже если встают на ночь глядя, сами себя не решат.
— Мешаю, да? — На ее лице-сердечком вновь появляется тревога.
Похоже, она из той породы девушек, которые всегда и обо всем беспокоятся. Вымирающий вид. И, опять же, воспитание Марины. Она и Пашку держала в ежовых рукавицах.
— Хотел бы сказать, что нет, но это будет неправдой. Ты скажи, у тебя все в порядке? Работаешь? Учишься?
— Закончила художественный с отличием, — хвастается, совсем как в детстве, когда стоически выдерживала обработку перекисью разбитых коленок. — Работаю. Правда, не по специальности. И вы… ты знаешь, где.
Удивленно
Телефон звонит снова.
Да чтоб тебя!
Большие деньги — большие заботы. И это, зачастую, напрягает неимоверно. Я на работе практически двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Делаю из денег еще больше денег. Зачем? У меня нет ответа на этот вопрос, как нет и наследника для этого денежного станка. Так уж сложилось.
Мы разговариваем еще несколько минут, пока количество отклоненных звонков не начинает приближаться к десятку. В конце концов, Воробей схватывается на ноги, говорит, что была рада повидаться и что скучает по тем днем. Мы оба понимаем, о каких днях речь. Тогда и она, и я были по-настоящему счастливы. Каждый в своем мире, в своем окружении, пересекаясь ненадолго и изредка.
Насмешка судьбы — тогда у меня не было и десятой части тех денег, какими ворочаю теперь, но тогда это была действительно жизнь. Было ради кого жить.
Воробей поспешно прощается и пятится к выходу из ВИП-ложи, а я вот так сходу даже не могу подобрать слова, чтобы ее задержать. Да и надо ли задерживать? Она уже вон какая стала, точно не нуждается в сказке на ночь и верном боевом коне. Наверняка спокойно засыпает в руках принца-сверстника.
И чего ж так некстати давит возраст? Сорок два — вроде не приговор, и с потенцией у меня полный порядок, а как подумаю, что для вот такой же девчонки я уже на «вы» — и хочется повторить подвиг из Конька-горбунка.
Хорошо, что эта внезапная меланхолия так же внезапно и проходит.
Ви исчезать из виду, а я возвращаюсь за стол.
Мужики не спрашивают о девчонке, сохраняют тактичность. Видимо, на моем лице слишком очевидно выражение… растерянности? Появление Воробья будто взбудоражило давно устоявшуюся воду, подняло со дна памяти приятные, не очень приятные и откровенно поганые воспоминания.
Я пытаюсь вернуться в струю делового разговора, но все уже как-то вяло, ни о чем. И девицы с дивана как-то незаметно мигрируют за стол. Рабочий настрой стремительно сливается. Хотя весь сегодняшний вечер даже с натяжкой нельзя назвать успешным для бизнеса.
Непроизвольно сканирую взглядом танцующую внизу толпу, пытаясь угадать, где среди всех этих людей маленькая Пуговица, которая когда-то пачкала меня подтаявшим шоколадом.
И ведь нахожу. Не в толпе, а за одним из столиков. Воробей не смотрит в мою сторону, нарочно села спиной, но во всей ее позе мне чудится напряжение. Рядом с ней какая-то девица в юбке-ремне и с ярким макияжем и повадками бойкой девицы.
Потом девушки исчезают — и мне становится с одной стороны гораздо легче, а другой — как-то не по себе от мысли, что она вернулась в жизнь дешевых платьев и работы консультанта в ювелирном салоне. Пашка… Он же был мне в чем-то даже ближе, чем родной брат.