Исповедь послушницы (сборник)
Шрифт:
– Если б я этого не делала, мы с дочерью умерли бы от голода.
– Ты могла бы пойти в услужение, устроиться в мастерскую.
Асусена вздохнула. У нее были попытки, но где бы она ни появлялась, мужчины не давали ей проходу. К тому же ей не с кем было оставить ребенка.
– Свидетели показали, что на твоем теле есть дьявольский знак, – продолжил Армандо и приказал: – Раздевайся!
Темные глаза женщины расширились, и он увидел в них свое отражение: землистое лицо и взгляд, от которого веяло могильным холодом.
– Нет, – прошептала она.
– Что?! –
Увидев, как Асусена протягивает дрожащую руку к застежкам платья, Армандо усмехнулся. Ему не нужно было гадать, каким законам подчиняются сердце и душа человека, – он давно это знал. Законам страха, страха, который он умел внушать людям как никто другой.
Когда одеяние пленницы упало на каменный пол, Армандо на мгновение замер, потрясенный тем, что предстало его взору. Какая чистота и стройность линий! Кожа женщины казалась перламутровой, она словно излучала мягкий, нежный свет. Тонкие лодыжки, изящные ступни, округлые плечи, волнующие изгибы бедер. А грудь – прелестные холмики плоти такой совершенной формы, какой он не видел ни у одной женщины! Асусена Альманса казалась ему извлеченной из раковины драгоценной жемчужиной.
Его стесняло присутствие младших служителей инквизиции; мысль о том, что они тоже видят тело этой женщины, вызывала тайное бешенство.
Армандо скосил глаза, пытаясь разглядеть выражение лиц подчиненных, а после впился взглядом в левую грудь обвиняемой, на которой темнела крупная родинка, и с удовлетворением произнес:
– Именно это я и ожидал увидеть.
Женщина вздрогнула. Наверняка сеньора Долорес заметила ее родинку, когда прибежала к ней ночью с воплями, что ее сын задыхается, и Асусена стояла перед ней в одной сорочке.
Из глаз молодой женщины полились слезы.
– Меня будут пытать? Сожгут на костре?!
– Это зависит от тебя. От того, насколько искренним будет твое раскаяние.
Асусена Альманса упала на колени.
– Умоляю, пощадите! Ради моей дочери! Что с ней станет, если меня осудят!
– Этого я не знаю.
– Где она сейчас?
– Не могу сказать, – нетерпеливо проговорил Армандо.
– Прошу вас, узнайте, где находится Паола! – Голос женщины дрожал.
– Ты готова признаться в сношениях с дьяволом? – промолвил мужчина, с трудом возвращаясь к предмету допроса.
– Я признаюсь в чем угодно, только спасите мою дочь!
Армандо не ожидал, что она сдастся так быстро, и вопреки обыкновению ответил:
– Твоей дочери ничего не угрожает.
– А если ее вышвырнули на улицу?!
– Не думаю. Одевайся. На сегодня все, – отрывисто произнес Армандо и встал.
Неожиданно он пошатнулся, схватившись за сердце, и испуганный секретарь подал ему кружку с водой.
– Вам плохо?
– Здесь слишком душно. Я утомился. Продолжим завтра. – И, кивнув на пленницу, приказал: – Уведите.
Армандо поймал удивленный взгляд секретаря. Ему была понятна его реакция. Разве можно выпускать жертву из рук, когда она готова подписать признание?
Инквизитор и впрямь начал задыхаться в этой задрапированной черной материей комнате, хотя основная причина заключалась в другом: если Асусена Альманса подпишет бумагу, его работа будет выполнена и женщину передадут светской власти для вынесения приговора.
Армандо Диас чувствовал себя пораженным болезнью, которую нельзя исцелить, и был мучим жаждой, которую невозможно утолить. Он всегда был стойким к искушениям плоти и не испытывал вожделения при виде самых прекрасных женских тел, ибо это означало бы обречь на разрушение собственную душу.
Впрочем, что было ценного в его душе? Он видел слишком много крови, страданий и смерти, а потому в его сердце никогда не пылал огонь, а душа была подобна пустой и темной комнате.
Асусену Альманса отправили в камеру, а Армандо вышел из Святой палаты и медленно побрел по улицам Мадрида.
Шел 1556 год, первый год царствования короля Филиппа II, которому было двадцать восемь лет. По странному совпадению Армандо Диасу исполнилось столько же, и именно в этом году его назначили на должность старшего инквизитора Святой палаты.
Он рано остался сиротой и воспитывался в монастыре за счет королевских средств, выделяемых в помощь неимущим. В обители Армандо не покидало ощущение, что он находится в холодной, мрачной и душной темнице. Детей учили молитвам, внушали неискоренимый страх перед Божьей карой, при этом скудно кормили и заставляли выполнять множество послушаний.
Через несколько лет Армандо понял, что единственным средством обеспечить себе более-менее сносную жизнь было вступление в один из духовных орденов. Он и прежде слыл усердным в постижении наук, а теперь с особым рвением принялся демонстрировать приверженность догматическим истинам и предписаниям Церкви. Труды Армандо увенчались успехом: его заметили, и ему были даны рекомендации для вступления в орден Святого Франциска.
Почему он стал инквизитором? Потому что был мрачным и суровым, непримиримым и неподкупным. А еще он умел вызывать у людей чувство страха.
Армандо хорошо помнил случай, когда на него напали старшие воспитанники, которые считали его выскочкой. Чтобы он не мог позвать на помощь, они заманили его в келью и заперли дверь. Тогда Армандо принялся громко читать молитву, пронзая обидчиков горящим взором. К его изумлению, они в страхе отступили, а потом разбежались.
В Святой палате он славился умением подчинять волю человека одним только взглядом и вырывать у него роковое признание невидимыми клещами.
Вместе с тем он не был фанатиком или безумцем. Будучи не в силах изменить действительность, он понимал, что ему надо уживаться с ней, и потому, чтобы не стать жертвой, Армандо приходилось быть палачом.
Огни Мадрида, отбрасывающие красноватый отсвет на кирпичные стены домов, походили на тлеющие уголья. Небо напоминало черное зеркало, а крыши домов сияли серебром. Красота Асусены, о которой инквизитор думал всю дорогу, непостижимым образом заставила его заметить то, чего он никогда не замечал, – красоту ночного города.