Исповедь рогоносца
Шрифт:
– Вы полагаете, сир, – спросил явно обеспокоенный прелат, – что эрцгерцог и эта женщина могли бы тоже?..
– Нет, этого-то я как раз не опасаюсь. В моем племяннике нет ничего романтического. Он не покончит с собой, но охотно пойдет на скандал, хотя бы для того, чтобы причинить мне неприятность!
– И что же делать в таком случае, ваше величество?
– Прежде всего – подумать хорошенько, ваше преосвященство. Скоро я дам вам знать, что решил…
Действительно, прошло совсем немного времени, и по делу непокорного наследника было вынесено императорское решение. Если Франц-Фердинанд настаивает на своем желании жениться на графине Хотковой, брак может быть
Взбешенный Франц-Фердинанд вынужден был принять предложенные ему условия, но сделал он это только потому, что надеялся таким образом заставить угомониться придворных интриганов. Впрочем, София, думая, что цена за счастье, в конце концов, оказалась куда меньшей, чем можно было опасаться, сама подтолкнула жениха к принятию решения. Кроме того, она предполагала, что существует огромная разница между тем положением, в которое их поставили в данный момент, и тем, в котором они окажутся, когда Франц-Фердинанд сам станет императором. Тогда только его воля будет диктовать имперские законы. Ведь Франц-Иосиф уже так стар…
28 июня 1900 года в тронном зале Гофбурга в присутствии всего двора император и его наследник, не видевшие друг друга со времен своего противостояния, снова вышли на ту же позицию: лицом к лицу. Франц-Иосиф был красным как рак, эрцгерцог, напротив, бледнее полотна сорочки.
Между ними выросла фигура сановника в парадном костюме. Сановник – это был граф Агенор Голуховский, государственный министр, – держал в руке какую-то бумагу. Церемонно поклонившись наследнику престола, министр с весьма торжественным видом принялся читать вслух то, что там было написано, покорнейше попросив Франца-Фердинанда повторять за ним прочитанное. Это оказались отречение и «клятва честью» в том, что «ни жена эрцгерцога, ни его дети, ни их потомки никогда не потребуют ни прав, ни привилегий, ни титулов, ни геральдики, которые принадлежат только вдовам, состоявшим в законном браке, и потомкам эрцгерцога, происходящим от подобного же брака».
Из бледного эрцгерцог стал смертельно-бледным, потом внезапно покраснел. Было видно, как раздулись вены у него на шее и на лбу. В зале воцарилась полная тишина. Все напряглись в ожидании взрыва. Каждый думал о том, что в тысячу раз лучше было бы сейчас оказаться где-нибудь в другом месте, чтобы не быть невольным свидетелем унижения того, кто однажды станет императором. Кто может сказать заранее, как, став в один прекрасный день императором Францем-Фердинандом, поведет себя Бельведерский Сфинкс по отношению к тем, чьи лица послужат ему напоминанием об этой тяжелой минуте?
Ничего не произошло. Голосом, в котором ясно чувствовался сдержанный гнев, Франц-Фердинанд повторил все формулировки. Потом, ни на кого не глядя, даже не поклонившись императору, он повернулся к нему спиной и вышел из зала. Тишина стояла такая глубокая, что еще долго были слышны шаги эрцгерцога в отдаленных гостиных.
Император, чьи брови были насуплены, а нижняя губа угрожающе выдвинута вперед, смотрел вслед уходящему. Он не видел, как в толпе свидетелей знатный венгр, граф Андраши, который, когда императрица была жива, был самым преданным ее рыцарем, склонился к уху стоявшего по соседству с ним графа Тисы.
– Принц зря волнуется по поводу этой злосчастной клятвы, – прошептал он. – Принуждение, которому его подвергли, очень просто сможет пойти ему на пользу, когда придет время от нее отказаться. Она вообще действительна только в Австрии. Император, кажется, забыл, что у нас, в Венгрии, морганатического брака не существует. Конституция не признает его. Королевой считается жена короля, независимо от ее происхождения. Когда эрцгерцог взойдет на престол, может быть, именно Венгрия послужит ему самым верным козырем в игре. Потому что, если он захочет короноваться у нас, в качестве короля Венгрии, непременно потребуется, чтобы его жена была признана королевой, иначе… иначе нам придется потребовать независимости…
– Пройдет немало времени, прежде чем он взойдет на престол. Император, конечно, стар, однако довольно крепок. Ему ужасно хочется прожить подольше, Андраши. У Франца-Фердинанда будет вполне достаточно времени, чтобы ему наскучила его София!
Но, сидя в автомобиле, который отвозил его домой, в Бельведер, эрцгерцог не думал ни об Австрии, ни о Венгрии, как, впрочем, и ни о каких других странах. Он кипел от гнева, силясь хоть немножко успокоиться, вызвав в памяти нежную улыбку и прекрасные глаза своей возлюбленной. В конце концов, как бы ни была горька эта пилюля, он уже проглотил ее! Ведь воцарится же он на троне когда-нибудь… А до тех пор – разве счастье не важнее любых почестей, возможных на этом свете? Он женится на Софии, и она будет рядом с ним каждый день его жизни! А все остальное может отправляться ко всем чертям!
Несколько дней спустя, 1 июля, в Рейхштадтском замке эрцгерцог Австрии Франц-Фердинанд взял в жены Софию Хоткову перед богом и перед людьми. И с этого мгновения Бельведерский Сфинкс превратился во внимательного, нежного супруга, пламенно влюбленного в свою жену. София наконец создала ему мирную и сладостную обстановку домашнего очага, какой он не знал никогда в жизни: его мать, принцесса Мария-Аннунциата, происходившая из рода сицилийских Бурбонов, умерла, когда мальчику исполнилось всего восемь лет. Заботы Софии были настолько продуманными и упорными, что слабое до той поры здоровье эрцгерцога пошло на поправку.
Большую часть года молодожены проводили в Чехии, на родине Софии, в милом их сердцам имении Конопиште. Молодая женщина чувствовала себя там абсолютно счастливой. Вокруг нее звучал родной язык, на котором говорили все, крестьяне воздавали ей почести, как настоящей королеве. В Вене же, куда они приезжали лишь в тех случаях, когда наследнику престола необходимо было по протоколу принимать участие в каких-либо официальных церемониях, стоя рядом с императором, в Вене все было по-другому. Эти дни в столице империи всегда оборачивались днями страданий как для самого эрцгерцога, так и для его супруги. Тем не менее она всегда настаивала на том, что ей необходимо сопровождать его, куда бы он ни отправился.
Дело было, главным образом, в том, что морганатическая супруга принца, не будучи официально признана его законной женой, не имела права находиться рядом с ним. Если она присутствовала на какой-то семейной трапезе, ей выделялось место на краю стола. В торжественных шествиях ей следовало идти позади всех, даже самых юных эрцгерцогов, так, словно она все еще служила гувернанткой. Она не имела права на вход в некоторые комнаты дворца, ей не полагалось входить через определенные двери и даже подниматься по тем же лестницам, по которым поднимался ее супруг. София, вероятно, легко могла бы избежать публичного унижения, просто оставаясь дома, она, никогда не выказывая ни обиды, ни недовольства, заставляла себя подчиняться суровым правилам дворцового этикета в тайной надежде, что когда-нибудь ее Франц-Фердинанд станет императором. Он сможет заставить ее забыть все эти оскорбляющие ее придирки, всю мелочность придворного этикета, чтобы вознести настолько же высоко, насколько низко ее ставили сейчас. Отныне, всем сердцем веря в любовь Франца-Фердинанда, София мало-помалу начинала мечтать об императорской короне.