Исповедь Самбервилля
Шрифт:
Джес ощутила приятную прохладу, когда ее пальцы опустились в чашу с агиасмой. Вот уж действительно не зря говорят, что вода, которая прошла освящение, имеет особую силу. Страх и волнение отступили, а на смену им пришла легкость.
Джес вошла в храм полная решимости. И если раньше слова для исповеди не складывались в предложения, то сейчас все было по-другому.
Только одинокая фигура, которая сидела на одной из дальних скамеек, заставила ее замедлить шаг. Черные волосы были заплетены в аккуратные толстые косы, хрупкая спина немного сутулилась и не
Из любопытства Джес заглянула в ее бледное лицо, хотя прекрасно знала, что в храме неприлично разглядывать. Но она видела эту девушку впервые, и это заставило поддаться очередному соблазну.
Глаза незнакомки были то ли закрыты, то ли опущены вниз. Круглый вырез на черном платье открывал вид на ключицы, которые сильно выделялись на мертвенно-бледной коже.
– Джес, – голос монсеньора заставил ее прекратить наблюдение.
Одновременно встрепенулась и неизвестная гостья. Ее поистине черные глаза, словно две огромные черные дыры, с испугом уставились на Джес, а потом на священника. На нем она слегка задержала взгляд, а после снова опустила угольные ресницы.
– Я пришла исповедаться, – неохотно произнесла Джес, – идите первая, я подожду, – обратилась она к хрупкой незнакомке.
Не хотелось это делать при свидетелях.
– Что? Нет, – девушка отчаянно замотала головой, и ее косички пришли в движение, – извините, я просто задумалась, я…
Она поднялась со скамьи и Джес смогла полностью оценить ее.
Ее черное платье не было траурным, и скорее всего, оно не видело ни одних похорон. Свободный крой слегка прикрывал коленки, и Джес показалось, что это, наверное, единственное приличное платье в котором можно было прийти в храм. Такие не продавали в этом городе. Такие в Самбервилле не носили.
Джес проводила девушку взглядом, оценила ее длинные ровные ноги, когда она зашагала к выходу, словно по подиуму.
«Идеальная кандидатура в жены мистера Самбера», – пришла в голову мысль и ударила уколом ревности в самое сердце.
– Тебя не было на службе, что-то случилось? – поинтересовался монсеньор.
– Кто это? – кивнула в сторону выхода Джес.
Странная незнакомка не шла из головы.
– Я не знаю, – пожал плечами святой отец, – она пришла сюда, когда все уже разошлись. Я не решился к ней подойти, мне кажется она хотела побыть наедине с Богом. Без посредников.
– Очень странно что есть люди, которые приезжают сюда по своей воле, – ухмыльнулась Джес, но тут же поймала на себе осуждающий взгляд, – прошу прощения.
– Не место делает нас, мы вселяем в него душу, – Кристиан взял ее руку в свою ладонь, – это могло случиться где угодно. Не город отнял у тебя его. Так было угодно Богу.
– Богу угодно наблюдать за моими мучениями. Чтобы я проклинала все, что меня окружает. Каждый камень под ногами.
– Ты должна отпустить его. Я уверен, он хочет, чтобы ты была счастлива здесь. Он ждет пока ты проживешь долгую, счастливую жизнь, и в глубокой старости покинешь свое тело. А там, вы будете вместе.
– Так
– Что ты такое говоришь? – взгляд молодого монсеньора стал серьезным, – ты сама знаешь, что самоубийство – страшный грех, которому нет прощения. Бог вдохнул в тебя жизнь – это самое дорогое что у тебя есть. Ты обязана переступать через все испытания, преодолевать их и идти дальше. До победного конца. Пока Господь сам не позовет тебя к себе.
– Я согрешила. Вы знаете, что я носила траур, не только внешне, но и сердцем. Оно затянулось в черные шелка, обливаясь слезами. Я молилась о том, чтобы ему там было хорошо. Ставила свечи каждую неделю и заказывала мессу.
– Джес, мне не в чем тебя упрекнуть, кроме того, что твой траур затянулся. Ты должна жить дальше. Заполни свое сердце иными чувствами.
– Об этом я и хотела поговорить. Мне нужно покаяться. Мой грех ужасен, святой отец.
Джес опустила взгляд. Стыд подступил комом к горлу и не давал высказаться.
– Я изменила ему, – шепотом произнесла она, и слезы потоком хлынули из глаз, – я предатель. Мне нет прощения. Наложите на меня епитимий, прошу.
– Джес, послушай меня.
Монсеньор приобнял ее и тут же пожалел о том, что начал исповедь не в стенах конфессионала. Там все было по-другому. Там, он чувствовал себя отцом церкви и слугой Господа.
А здесь, он ощущал себя простым смертным, которому не чужды ни чужая скорбь, ни раскаянье.
– Твоя жизнь продолжается, ты молодая девушка, у которой есть желания. Как и у всех людей на земле. Скажи мне, ты встретила того, с кем готова быть до конца своих дней?
– Я не смогла справиться со своей похотью. Она завладела мною, а я не смогла воспротивиться. Мне так стыдно.
Джес громко всхлипнула и ее возглас раздался эхом по храму.
– Мы с тобой беседовали неделю назад. Все было иначе, – монсеньор воспроизвел в памяти их прошлый разговор.
Тогда он говорил с Джес, которая наложила на себя пожизненную печать вдовы. Ее мысли были только о работе и об усопшем муже. Ему было жаль девушку, и каждый раз он пытался вселить в нее веру в будущее. В светлое, счастливое будущее.
– Он вдохнул в меня что-то неизвестное. Я не знаю этих чувств. Но я понимаю, что это неправильно. Так нельзя. Я боюсь его с невероятной силой, но и хочу его не меньше. Он заполнил все свободное пространство вокруг меня, вселился в мысли, и кажется, я влюбилась.
– Любовь – прекрасное чувство. И отнюдь не является грехом, Джес, – улыбнулся монсеньор, – я рад, что скорбь отступила. Этот мужчина, он знает о твоих чувствах?
– Нет. Я никогда не смогу произнести это вслух. Он… Он…
– Откройся ему. Если ты выговоришься, тебе станет легче. Сколько ты будешь давить в себе то, чем должен быть наполнен человек до остатка? Твое признание не грех, и не нужно говорить об этом, как о чем-то постыдном.
– Наверное, вы правы, – Джес вытерла слезы, – я расскажу мистеру Самберу о своих чувствах, потому что не смогу иначе.