Шрифт:
Посвящаю моей жене.
“Счастливой мошкою летаю.
Живу ли я иль умираю.”
На свой день 50-летия я с удовлетворением созерцал свой пройденный путь. Пусть у меня не было больших богатств, но первая половина жизни была прожита интересно и не напрасно. Ещё подростком я увлёкся физикой. Это была первая любовь. В окружающем мире вдруг обнаружились закономерности. Хотя, этого могло бы и не быть. Чайник остывает по экспоненте. И такая зависимость будет и у нас, и в любом другом месте со сходными условиями. То есть в мире всё определяется начальными условиями (квантовую механику пока в расчёт не берём). А каковы самые начальные условия? Где начало? Есть ли оно? Как и конец? Всё это завораживало, это были, как тогда казалось, самые главные вопросы.
Программирование, вычислительная техника меня также, естественно, интересовали, так как позволяли моделировать внешний физический мир. После окончания ВУЗа по компьютерной специальности я пошёл работать в крупную компанию программистом, работал также некоторое время в институте, занимаясь научной работой. Закончил аспирантуру, защитился (остепенился, как любят шутить кандидаты наук). Женился, родились сын, дочь, жизнь удалась. Так продолжалось до 2020 года, когда началась эпидемия коронавируса.
В начале марта 2020 года в мире было всего около 100 тыс. инфицированных, причём большая часть из них приходилась на Китай. В Китае ввели жёсткие ограничения, что позволило именно в Китае затормозить рост заболевания. Поэтому и в общем казалось, что рост заболевания во всём мире замедляется.
Однако, это было обманчивое впечатление. Если не учитывать Китай, то рост был, причём примерно по той самой экспоненте, по которой остывает чайник. Только наоборот: здесь было не остывание, а взрыв. Доля остального мира в заболеваемости была пока много меньше, чем вклад одного Китая. Но очень скоро это маленькое облачко должно было превратиться в грозовую тучу. Я смоделировал развитие ситуации, и у меня получилось, что уже ко 2 апреля 2020 года количество инфицированных во всём мире достигнет 1 млн. человек. Это было в то время для многих не очевидно, так как уже несколько дней количество заболевших было около 100 тыс. человек, лишь немного подрастая день ото дня. Я даже заключил пари с одним товарищем, и у меня до сих пор хранится его расписка. Честно говоря, я и сам немного удивился, когда именно 2 апреля количество инфицированных в мире достигло 1 млн. человек.
Работать в компании, общаясь с большим количеством людей, становилась рискованно. Поэтому я ушёл из компании и нашёл работу программистом на удалёнке.
Прошло два года. Жизнь налаживалась. У меня уже рисовалась в воображении перспектива, как мы с женой, наконец, поедем отдыхать в Сочи, и я обязательно свожу её в хороший ресторан. Как она будет счастлива!..
На 50-летие я сам себе решил сделать подарок – заказал хорошие очки, так как зрение было уже не то, что раньше, а я решил, что буду теперь больше читать книг. В конце концов, могу уже позволить себе такую роскошь!
Я давно себе наметил план, что после 50 лет резко изменю свой образ жизни – буду больше времени проводить с семьёй, читать, займусь спортом и так далее. Однако, работа не отпускала. Я продолжал сидеть перед компьютером по 12 часов в день, писал программы, совершенствовал коды. Так прошла ровно ещё одна неделя после моего юбилея. И внезапно всё изменилось. Правда теперь уже не совсем по моей воле.
Я проснулся ночью от боли в животе. Сначала я не придал этому значения, перевернулся с живота на спину и снова заснул. Утром меня пронесло. Ну, с кем не бывает. Немного болело в правом боку. Я, конечно, знал про аппендикс, но слышал, что боли при его воспалении невыносимы. А у меня болело только при подъёме с кровати и при надавливании. Наверное, растянул мышцы, подумал я и с головой погрузился в свою обычную работу программиста, то есть снова весь день провёл, сидя за компьютером. На следующее утро дискомфорт в животе усилился. До меня стало доходить, что это всё же может быть и аппендикс, так как боль была именно в месте его теоретического расположения. Далее у меня поднялась температура, начался озноб, и я вызвал скорую. Скорая доставила меня в больницу, где в тот же день мне сделали операцию по удалению аппендикса. Причём хирург сказал, что, если бы ещё немного протянул, было бы намного хуже – могло начаться воспаление брюшины – перитонит. А боли сильной я не чувствовал из-за отмирания нервных клеток аппендикса. Век живи, век учись.
Я уже было вздохнул спокойно, мол, снова пронесло. Но, как оказалось, на этот раз это было только начало.
В больнице, где меня прооперировали, был стандартный подход к послеоперационной реабилитации больных – таким, как я, например, 2 раза в день ставили капельницу с метрогилом, а вечером кололи внутримышечно ещё какой-то антибиотик. У метрогила есть много побочных эффектов, в том числе спутанность сознания, галлюцинации и так далее. Конечно, это проявляется не у всех и в разной степени. Анализы крови у меня взяли всего 2 раза – до операции и после. А дальше просто вливали антибиотики, ничего уже не контролируя. Наверное, именно поэтому и произошли события, описанные ниже. Зачем я вообще всё это решил описать? Дело в том, что я считаю себя исследователем. И меня всегда восхищали учёные, которые, даже зная, что они погибают, находили в себе силы вести дневник наблюдений до самого конца. Как, например, тот самый исследователь., который до последнего момента вёл записи, пока его стратостат падал из верхних слоёв атмосферы. Поэтому, даже находясь в состоянии полной депрессии, я обещал себе, что обязательно опишу всё, что со мной происходило, при первой же возможности. Ведь такое максимально точное описание своих ощущений и состояний может помочь науке облегчить страдания пациентов. Естественно, имена и некоторые незначительные детали здесь не совпадают с реальностью, но всё, что на мой взгляд имеет значение, я попытался передать с педантичностью ученого.
Итак, меня после операции привезли в палату, где я и проспал до утра. Утром я сдал на анализы мочу и кровь. Это был последний раз, когда у меня брали анализы. В дальнейшем было лишь измерение температуры утром и вечером. Также в коридоре на столе у медсестры лежал тонометр, и все желающие могли сами измерить себе давление. Затем мне поставили капельницу с метрогилом. Возможно, метрогил или ещё что-то мне вводили и после операции вчера вечером, но этого я не помню. Метрогил с тех пор мне ставили дважды в день – утром и вечером, а также кололи внутримышечно ещё какое-то средство, по словам медсестры, тоже антибиотик.
Я интересовался тем, что мне вводят, просто по привычке научного работника – протоколировать весь ход эксперимента. Никакого беспокойства по поводу возможных побочных эффектов я не испытывал, да и не знал о них. Я был благодарен врачам за то, что они фактически спасли меня в последний момент времени. И с благодарностью принимал дальнейшее лечение. Поэтому, когда у меня началось расстройство сна по ночам, я это списал на свою впечатлительность и смену обстановки. Однако, каждую последующую ночь ситуация усугублялась – у меня поднималось давление, сердце учащённо колотилось, я не понимал, из-за чего это происходит. Подсознательно я стал побаиваться приближения ночи, хотя днём я себя ещё полностью контролировал, с интересом общался с другими обитателями нашей палаты. Ещё меня позабавило то, что номер нашей палаты заканчивался на цифру 6. Я так и говорил своим соседям: – Мы не зря собрались все здесь – в палате номер шесть!
К слову сказать, все пациенты, которых я встретил в этой палате, были очень интересными людьми. Помню, у нас зашёл как-то спор о том, какой носитель информации является самым надёжным. Компакт-диск? Винчестер? SSD? В итоге пришли к выводу, что самый надёжный носитель информации – человеческая память. Если человек хороший – о нём будут помнить всегда.
Нет, конечно, были и исключения из правил. В нашей палате побывали не только интеллигенты. На третий день моего пребывания в больнице нам в палату положили парня с аппендицитом, как у меня. Но затем в тот же день парня перевели в другую палату, а нам на его место привезли отнюдь не интеллигентного вида детину с щетиной после операции по удалению грыжи. У него из мочевого пузыря была выведена трубка, на конце которой висел мешок для сбора мочи. Его переложили на кровать, при этом он не вполне культурно выражался. Немного отдышавшись, он объявил на всю палату: – Здорово, мужики! Меня зовут Пётр.
В палате повисла неловкая пауза. Слишком велик был контраст между нашими интеллигентными разговорами и таким бесцеремонным поведением. Тем не менее, человек поздоровался, и я первый нарушил немного затянувшуюся тишину: – Я – Глеб.
– Глеб, понятно, – услышал я удовлетворённый голос.
Представились и другие. Правда один дедушка, похоже забыл своё имя: – Меня зовут… Меня зовут, – повторял он.
– А меня, когда надо, тогда и зовут! – подвёл итог детина. И добавил, как бы невзначай: – Ох, как курить охота.