Исповедь Сумасшедшего

Эта книга будет непростым чтением для тебя, читатель. Здесь развернётся борьба разума и сердца, души и холодного расчёта. Долгое время, почти всю жизнь, я глядел на мир и понимал, что в этом месте нужно что-то менять. А для того чтобы что-то поменять, начать, конечно же, с себя. Вот я и начал это делать, думать, переставлять всё с места на место. Трогать, что запрещено, чтобы окунуться и узнать, а потом оказывалось, что узнать-то можно было и так, не залезая. Это так, на заметку себе и вам. Вообще, проще говоря, ходил кругами, наматывал леску на удочку без крючка, окунался в мир книг и не вылезал из него годами. Это предисловие, и оно не подготавливает, а углубляет ваше сознание, надеюсь, как и вся книга.

Начну с детства, ведь так положено. Родился я с волосами на спине, о чем папа с мамой напоминали мне не один год. Рос я в Москве и деревне летом. Во-первых, хочу рассказать о первых шагах. Первое, что я, наверно, понял, был такой момент: я иду по парку с родителями, они держат за руку меня каждый и подтягивают вверх, я смотрю на прохожих и удивляюсь, какие все разные, у всех своё лицо, свой голос, свой взгляд, и у меня появляется вопрос: каким образом

Бог воссоздаёт из, казалось бы, простого макета столько разных черт, которые схожи одними деталями, но при этом отличаются. То есть, например: у одного глаза и уши такие же, как и у другого, но вот нос и рот у них разные. Чудесно, не правда ли?

Дальше я помню моменты те, что представляют образ паренька, который настраивается на ощущение весны. То есть, когда холод уходит и возвращается тепло. То есть период, когда страх превращается в бесстрашие, но при этом то бесстрашие, которое хочет оставить эту весну навсегда. Я разбирал по частям мысли других, ставил рядом со своими и смотрел, что же это: больше, чем надо, или нормально. У меня в тот период очень часто появлялась мысль, которую я обязательно должен рассказать, например маме, шёл, шёл, а потом бац! И та мысль исчезает перед миром образа других людей. И что я делал? Я шёл обратно по тем местам, где был, и там мысль за мыслью, слово за словом вытаскивал эту реальную мысль, реальную потому, что я без неё не мог существовать, существовать там, где и мысли других. Боялся я, но тем страхом, что не в груди, не в пятках, а в благоразумии. Ведь жизнь преподала мне важный урок. В тот раз я был у бабушки в деревне. Мы с младшим братом баловались, играли и придумывали. Но вдруг после того, как я сказал свою неокрепшую мысль, ко мне подходит его отец, мой дядя, и говорит: «Что ты делаешь с моим сыном, он станет таким, как ты, дураком!» Я, ещё не сталкивающийся прежде с подменой понятий и утаиванием истины, стушевался. И, так подумав, что дядя прав, что я такой плохой, сделал то, с чем тоже раньше не сталкивался, со злом. Я пошёл наверх нашей избушки и там, каков есть, сел на брата, и я не хотел бы поддаться искушению, как и мой брат, я помню, но тучи тогда сошлись, солнце исчезло, и была только эта комната, которая притворилась правдой (дядина ложь) и которую в нас использовали на миг, но миг был ужасен. Я не буду рассказывать подробности того, что произошло, но этого не выносит моя душа до сих пор. Из этого случая я вынес урок, именно на плечах вынес. Я ушёл за деревню и по дороге Бог дал лицезреть эту ситуацию, я поверил лжи.

И когда любовь к семье и брату пересилила эту подлость и зло, я раскаялся и почувствовал то, что прежде мною не читалось, это высокое чувство, и называется оно прощение, себя и других в этой ситуации. Я пошёл дальше, впереди оказалось много места поиску себя как личности, с которой общаются другие люди. Сначала я был деревенским пацаном с верой в просторы и дома с людьми, что стоят по всей России. Пока не защемила тоска, я стал интеллигентом, учтивым и внимательным к другим. По правде, мне сейчас не хватает тех чувств и образов. Эти метания привели меня к родному детскому саду. Меня звали на прогулке, если кто-то раскопал многоножку, и заворожённо смотрели, как она ползает по моей руке.

По весне мы ловили кораблики, те ростки, что падали с деревьев. И наудачу совершали тайный обряд, тебе не расскажу, потому что он тайный. Зимой глядели на звёздное небо и удивлялись, что темнеет уже к четырём-пяти часам, времени выхода на прогулку. Я собирал новости и свои мысли, ожидания и чувствовал их отдельно друг от друга. Например, я сидел после обеда в тихий час и ждал маму, которая обещала что-то купить, такое ценное для меня, да и для всех моих сверстников. И вот тогда один, сидя в игрушках разных ребят, я видел лучи моего ожидания новой части «Пиратов Карибского моря», а отдельно висел луч размышления о судьбе какого-то человека, где его ущемили, и какое право у него есть ответить. Главное, что это было у меня без удержки и приходило само собой. Думаю, это гармония. Но было другое время, такое, что приходил домой и там неуверенно толкал себя к разговорам с сестрой и родителями об истине, что чувствовал всей душой и боролся, даже ночью (под кроватью с казаками), за право вести истину с собой в любых местах, где бы ты ни был. И появлялось чувство аскета. Например, я не мечтал до лет пяти и первый раз дал себе помечтать, как учитель ученику, то есть по правилам: мечтают дети о машинке, значит, и я буду о ней. Научиться мечтать – вообще сложная наука. Мечтать именно от своего сердца я научился лишь в школе и то не в первые четыре года. Но мечта была у нас верою, верою в то, что замечают лишь дети и дураки (юродивые), она черпалась из мультиков, книжек, маминых колыбельных и игр в пиратов. Вера в чудо сотворения живого в каждую мелочь, каждую пылинку на этом свете.

Ведь только в школе говорят и учат: смотри, человек – это живое, а камень – это неживое. И тут надо правильно воспринять: да, камень неживой, но он часть мира, в мире которого человек ходит по этому камню, стучит им или, в общем, просто замечает!

Первая любовь моя перешла из сада в начальную школу (они были совмещены) и длилась пять лет, но чувствую, в сердце, там, она-то есть. Её звали Катя, она была самой красивой девочкой в классе, и чувствовалось, что не одному мне так кажется (по секрету). Я хотел сидеть с ней за одной партой и разговаривать. Какое-то время так и было, я, безусловно, счастлив был. Но из-за этих как раз разговоров нас рассадили. Но появился как раз ВК, там было клёво тогда. Граффити на стенах, статусы: влюблён, свободен, в поиске, все сложно. Я решил, что это моя любовь на всю жизнь. Мы переписывались там почти каждый день, а в школе не разговаривали. Ну-ну-ну, что-то я слишком увлёкся про садик. Дальше. Я признался ей в чувствах только на выпускном из начальной школы, в самый последний день, когда мы виделись.

Начало сегодняшнего периода: сон-вдох-сон

Переезд

Я ни перед кем не отчитываюсь. Но это будет звучать, как льготная карта «Мир» для пенсионеров. Не было звука поезда или шума самолёта. Всё пришло в один миг, я здесь. Вот тут, ни друзей, ни родственников, ни знакомых. Я был ещё аскет, поэтому новая жизнь – лишь новые испытания. Непросто. Кто тут, в селе, поймёт образ мысли коренного москвича? Оторванный от родного, ты прижимаешься

к земле. Оказалось, всё так, в принципе, в новой школе сельские ребята были грубы и фамильярны. Им казалось, что я просто дурак, а я считал дураками их. Тогда столкнулся именно с тем, что называется мышлением толпы. Когда мне казалось, что я классно подстригся, кто-нибудь да показывал: не, дурак ты. Я чувствовал гнёт их мыслей и иногда тушевался. Что случилось и в тот день. Был уже конец октября, и уже выпал первый снег. Мы играли в снежки, и я попал в голову парню на пару классов младше меня, он разозлился тем, что над ним начали дразниться. И начал драку со мной. И я стушевался, ведь не хотел, чтобы его дразнили, но и сам неловко выглядел бы в лице одноклассников. И тогда я настучал ему по голове, он разозлился ещё больше. Что же это? И, взяв огромный камень, захотел в нас его пульнуть. Мы разбежались, а он кричал нам вслед что-то обидное. Мне стало стыдно сразу. Но что делать, не идти же к нему в таком настроении, и пошёл домой. На следующий день оказалось, что он сын полицейской по делам несовершеннолетних. И тогда мне дали выбор: иди и извинись или полиция. Я решил извиниться, набравшись смелости, пошёл в другой корпус. И перед первым уроком зашёл к нему в класс. Все смотрели на меня и ждали, что я сделаю. Я подошёл к его парте и извинился. Как ребёнок ребёнку. Он сказал: прощаю, и мы пожали друг другу руки. Я вышел, чувствуя прощение и отпускающее меня давление. Одноклассникам ничего сильно не рассказывал и через пару недель перешёл в другую школу.

Новая школа была в городе. Я с энтузиазмом ждал её, чувствуя, что здесь мне понравится больше. (Ред.)

Я начинал каждый новый путь с большим волнением и трепетом. Так было и в этот раз. В школе, она мне показалась очень динамичной и переполненной, я пришёл на первый урок. Это был ОБЖ, меня встретил ряд дружных глаз и маленький человек с усами. Да, он был необычайно серьёзен. Я спросил, какой это класс, мне ответили 5 «а», я сел, куда мне сказали, и так поехало-полетело. Лицей был одной из немногих школ этого города, и в нём чувствовалась эта гордость. Но жизнь тем не менее была непроста, у меня уже был родной брат. Он был смешной, маленький и как-то по-особенному круглый, поэтому мы называли его Пузыр"eк. Думаю, он скрасил нашу жизнь. Когда столько перемен на всех фронтах. Папа же построил магазин в нашем селе. И много сил и времени было направлено туда. Так, например, я один раз после школы ждал отца пять часов, чтобы он меня забрал (ещё из сельской). Но всё было неплохо, правда. Наш дом не был достроен, и мы жили в двух комнатах, хотя их было не меньше пятнадцати, если считать цоколь. Ну да ладно. Дальше важным событием стал шестой класс. Тогда к нам перевелась новенькая, она мне сразу понравилась, но не только мне (по секрету). И тут я уже начал общаться вживую больше, чем в ВК. Она мне казалась необычной и чем-то похожей, она тоже переехала из другого города. Она показала мне разнообразность мышления, у неё были крутые фантазии и мысли. Так протёк шестой класс, она знала о моей привязанности, но была тактична и не говорила об этом (то есть не отвечала взаимностью). Следующий год как бы выпадает из этого города, но не из моей жизни. Родилась ещё одна сестра (да, у меня есть и старшая). Папа с мамой поссорились, и мы переехали к бабушке обратно в Москву. Это было интересно, ведь жили мы в том же районе, что и раньше, просто на другой улице. Там были и мои старые друзья, но и опять новая школа, хоть в ней учились и одноклассники из начальной. Всё проходило неплохо. Мы баловались, играли в футбол в школе и во дворе. Особенно мне нравилось в школе. Там я был одним из лучших. Интересное положение после долгих лет аскетства. Я играл вдохновенно, просто повинуясь сердцу, финтил, давал классные пасы, красивые голы. Там моё сердце воспаряло и отдыхало. Мы с школьной командой даже пробились на какую-то стадию соревнований среди округов Москвы. Кстати, в той школе была и первая любовь Катя, но тех чувств, что раньше, уже не было. Мы классно дружили и даже опять сидели за одной партой, но просто как хорошие друзья. Папа звонил изредка, и я был рад с ним пообщаться. Росли мои сестры и брат. По телевизору было много каналов, штук четыреста. И я, в общем-то, был милым простым пареньком. Но следующее лето было трагичным, бабушка с дедом решили продать наш дом и переехать ближе к Москве. Какое-то неприятное чувство я испытывал со старшей сестрой. Чего-то неприятного, понимаешь, читатель?

Иногда это что-то сложное, то есть заплываешь за буйки, и тебя никто вроде и не должен охранять теперь. Так же было и со мной в восьмом классе, мама с папой помирились, и мы вернулись в наше село. В лицее есть система распределения по профилям после седьмого класса. Надо сдать экзамен по своему выбору и поступить в физико-математический, социально-гуманитарный или в химико-биологический. Я выбрал физико-математический, хотя и хотел в социальный. Мне нравилось название и то, что там были подруги. Но быть с пацанами перевесило эти весы. Они стали моими пацанами не сразу. Каждый был внутри себя и не сразу привык к другим. Например, шёл урок географии, и я сел с Вовой. Он мне показался закрытым и всё больше погружающимся в себя человек. Но как бы не так, мы играли с ним в крестики-нолики. И тут он говорит: «Я вижу, ты хочешь пообщаться с другими пацанами, но, сори, сейчас ты со мной, подожди немного». Меня это удивило, и таких ситуаций становилось всё больше. Мы смеялись, смеялись, ленились и снова смеялись. При этом я старался никого не задевать, но в моментах вовлекался в те времена в пошлые и обидные шутки и становился более наглым, кровожадным до смеха человеком. Это отразилось и на футболе, как только я пришёл на первые тренировки городской команды. У меня многое получалось так же, как и в Москве, по сердцу и я чувствовал, как тренер в меня верит, в мою неординарность на поле. Но все хотели быть круче друг друга, и это не способствовало продвижению своей игры, и я стал мельчать, мельчать и в итоге оказался на вторых ролях. Этот период в жизни был прерван одним удивительным событием. Меня и сестру отправили в платный лагерь на весенние каникулы. Я ощутил поддержку, внимание и поле для себя, как показ того, что накопилось внутри. Эта неделя пролетела очень быстро. И немаловажной точкой, вдохновившей меня, была победа в командном турнире пения, где я сыграл и пытался петь под фонограмму (конечно, ведь английский для меня не разговорный язык) парня, потерявшего навсегда девушку в несчастном случае. Злость и эго пытались во мне пробиться в той неделе, но если и сыграли роль, то очень маловажную. Горько, да?

Конец ознакомительного фрагмента.