Исповедь Зверя

Говорят, на земле не было зла, пока люди не придумали добро. До того момента, как стали разделять свет и тьму, всё было едино. Но появилось добро — то, что правильно, и соблазн быть не таким, как прочие возобладал. Чаша весов склонилась не в ту

Но разве всё так однозначно? Разве мы можем сказать: вот это добро, а вот это зло? Разве так просто найти границу между двумя крайностями? Порой кажется, что добро и зло это практически одно и то же но показанное с другого ракурса.

Как, например, оценить поступок врача, который ввёл яд неизлечимо больному человеку. Сделал ли он добро, прервав муки больного, или совершил зло, отняв жизнь.

По сути, вся человеческая жизнь — это путь через мост над пропастью — отклонись вправо, туда, где добро, и ты сорвешься вниз — влево, и исход будет аналогичным…

А кто-то, стоящий по ту сторону ущелья так и норовит столкнуть вас с пути…

Зона живёт по законам джунглей — выживает сильнейший, но каждый сам находит для себя допустимый баланс доброты и жестокости. Такие люди собираются в кланы, устанавливают правила и законы, по которым живут. Для них эти правила — страховочный трос, но поможет ли он, когда мост качнётся?…

Это было зимой прошлого года. Он помнил даже дату и время, когда это произошло. Помнил, какой была погода — впервые за всё время существования зоны, над ней кружили хлопья сырого снега, и дул пронизывающий ветер. Не спасал от него ни тёплый свитер, ни шапка, ни даже теплые сапоги, которые Макс выменял у Сидоровича на артефакт «Слюда».

Было холодно. Приклад автомата обжигал ладони, а пальцы уже ничего не чувствовали.

Под маску набился снег, мешая обзору. Да и какой мог быть обзор, когда в трёх метрах перед ним уже ничего нельзя было разглядеть.

Макс Зверев тогда подумал, что самая страшная смерть — остаться истекать кровью на снегу, посреди дикой территории. Лучше бы он остался.

Обрывки воспоминаний вновь начинали выстраиваться в цельную картину, и из них складывались чувства — страх, боль, злость. Без воспоминаний того дня он бы чувствовал злость и страх совсем по другому, как боятся войны люди, никогда не бывавшие в бою.

Там, под пронизывающим ветром, он ждал приказа командира группы, и думал, что нет ничего хуже.

Он ошибался. Зверев понял это когда где-то вдалеке вскрикнул один из его попутчиков. Крик оборвался на высокой ноте, и набатом застучал пистолет-пулемёт.

— Грех! — Рявкнул Макс, сам удивляясь громкости своего голоса. — В ружьё!

Под слоем мокрого снега зашевелились замерзшие люди, и один за другим в пустоту выпалили два автомата. Но в кого они могли попасть при такой-то погоде?

В ответ им бил снайпер. Сначала повалился назад один стрелок, потом второй, и в голове Макса промелькнула та пророческая мысль: как же страшно умирать, истекая кровью в снегу.

Теперь их оставалось лишь четверо — Макс Зверев по прозвищу Зверь, Гребень, которому Макс доверял как себе, и двое новичков. Против Грешников шансов не было никаких.

И зачем, спрашивается, они подписались на это задание?

Сейчас Зверь понимал, что их просто отправили на убой, но тогда для него было загадкой, почему сектанты прознали об их приближении.

— Сидорович, тварь! — Прошептал Макс и мысленно вернулся к обстоятельствам того рейда.

Их наняли. Наняли, как это обычно бывало в зоне — обещали заплатить за устранение лидера сектантов. Расчет был прост — отряд из десяти сталкеров пробьется к месту сектантских вакханалий и уничтожит адептов Греха. За успешно выполненное задание Сидорович обещал им астрономическую, по меркам Зоны, сумму.

Заказ был выполнен в срок, а на обратном пути группу рассекретили, и в бою на границы Милитари погибла половина отряда. Пятеро выживших бежали на Росток, не переставая гадать, как сектанты вышли на них.

Только теперь, год спустя, Зверь узнал причину смерти товарищей — их сдал заказчик. Не пожелавший платить за выполненную работу, Сидорович сдал их Греху за немалую сумму.

Макс вновь закрыл глаза, воскрешая в памяти все события той зимы. Он хотел помнить всё, за что спросит с Сидоровича. Что он скажет барыге перед тем, как разрядит в того обойму трофейного ПМ? Именно поэтому он сейчас вспоминал всё это. Каждое мгновение, каждая капля крови — он спросит за всё…

Тогда их оставалось четверо — четверо загнанных в угол ходоков, и ни один из них не знал, чем всё закончится. А если бы был выбор?…

Сейчас Зверь вспоминал тот холодный день, мириады мечущихся снежинок и неясные тени, то и дело возникающие по обе стороны бруствера.

— Гребень, они нас обходят! — Взвизгнул один из новичков, но ему уже никто не отвечал. Напарник просто шагнул во тьму и испарился. Ни крика, ни звука падающего тела. Ничего. Не звякнула даже фляжка, прикреплённая к разгрузочному жилету.

А потом появились они — полтора десятка сектантов, одетые в просторные балахоны, возникли перед беглецами. Шансов не было в принципе…

Зверев всегда думал, что месть — это единственный выход, но каково же было его удивление, когда сектанты оставили его в живых. Он думал, что его пожалели. Нет, ничего подобного. Воины Греха знали, что смерть станет для сталкера слишком легким выходом из ситуации. Они хотели его сломать, и сломали.

Кто он сейчас? Человек, или животное?

Максим Зверев протянул руки к теплому артефакту. Его сломали, выжгли из него всё человеческое, и теперь ни один костёр не согреет замерзшие руки. Даже в сорокоградусную жару он чувствует холод…