Испытание любви. Случай в Гаване

Рид Томас Майн

«Изабель, вы считаете меня мертвым. Как бы я хотел, чтобы так и было! После того, чему я стал свидетелем – ибо я присутствовал на церемонии вашего пострижения – смерть меня не пугает; больше того, она принесла бы мне облегчение. Я знаю, что ошибся, согрешил, оставив вас. Но если бы вы знали, как я страдаю, вы бы меня простили. Ах! Неужели так все кончится? Неужели мы никогда не встретимся в этом мире? Если так, то я тоже вскоре покину его. Без вас жить не стоит, и я подыщу самый верный и скорый способ прервать свою жизнь. Да, Изабель! Вы понесете в своей душе – не вину, но сознание, что из-за вас я умру преждевременно. О, любимая и утраченная! Неужели вы это допустите?

В вашей силе предотвратить такой конец. Да, вопреки всему, это возможно. Есть еще способ нам соединиться. Нужно ли мне говорить вам, каков этот способ? Это будет напрасно, если вы в глубине души его не одобрите. Но я рассчитываю на вашу любовь; я надеюсь, что вы все еще меня любите; эта надежда подкрепляется сознанием, что только любовь заставила вас предпринять такой шаг. Такое самопожертвование – и ради меня, недостойного его! Слабое утешение, если я скажу, что по-прежнему вас люблю, что остаюсь верным вам и не утешусь теперь, пока мое сердце не перестанет биться. Так скоро и произойдет, если вы откажете мне в моей просьбе – в моей искренней мольбе. Я прошу вас оставить монастырь, вернуться в мир, ко мне, и стать – на что я когда-то так надеялся – стать моей женой. Если вы так сделаете, в этом не будет греха. Обет, который вы дали, дан по недоразумению, и Бог, если не люди, освободит вас от него. Я придумал план вашего бегства, и вам остается только дать согласие. Ответьте на этом же листке и выбросьте ответ из окна кельи. Снаружи ждет человек, который подберет его и отдаст мне. Помните, Изабель! Согласившись, вы спасете мне жизнь; отказавшись – погубите ее. Отвечайте, любимая, и скажите «да». Если не ответите или скажете «нет», я сойду в могилу с такой печалью, какой никогда не знало сердце человека.

Чарлз Торнтон»

Еще не дочитав это необычное послание до конца, девушка в глубине души возблагодарила небо за то, что ее любимый жив. Дочитав, она восклицает:

– Сантиссима! Он любит меня! Он по-прежнему любит меня!

Никогда в груди женщины не возникали такие противоречивые чувства, какие боролись в Изабель Мейсон. Борьба между двумя видами любви, имеющими мало общего: любви к Богу и любви к мужчине. Но в ее случае эти чувства не были враждебны друг другу. Она выполнила свой долг по отношению к одному; и будет грехом, если она не сделает того же по отношению к другому. Она хорошо знает характер человека, который к ней обратился; знает его решительность; она верит, что он говорит искренне, что отказать ему – все равно что совершить убийство. Человеческая любовь побеждает, и дрожащими пальцами девушка отрывает чистую половину листка и пишет на ней:

– Я согласна!

Подойдя к окну и осторожно выглянув, она видит старика, который прохаживается внизу. Она узнает в нем привратника монастыря. Взгляды, которые он украдкой бросает на ее окно, говорят о его цели красноречивей слов. Убедившись, что старик внизу один, девушка перебрасывает листок бумаги через подоконник. И, не дожидаясь, пока внизу ее подберут, снова встает на колени перед изображением Девы и просит прощения за то, что сделала и собирается сделать.

* * *

Хотя главный вход в монастырь святой... находится спереди, есть и задний, выходящий в сад. Тень прекрасных широколиственных деревьев свидетельствует о тропической растительности. За высокой стеной монастырского сада узкая улица, ее почти закрывают ветви деревьев. В стене калитка с прочной дверью на железных петлях; она всегда закрыта. Хотя за стеной городская улица, на ней редко показываются прохожие и еще реже – экипажи. Тем не менее в одну из последних декабрьских ночей на этой улице появляется

экипаж – но не движется, а стоит в тени стены и нависающих деревьев в двадцати или тридцати ярдах от ведущей в монастырь калитки. Экипаж закрытый, с одной лошадью; впрочем, некому его разглядывать, потому что ночь темная, и уже почти полночь. В экипаже никого нет, на облучке сидит кучер – человек, лицо которого удивительно напоминает Кристофоро Кулареса. Иначе и быть не может, потому что это он и есть. Он здесь недавно, и был не один: два джентльмена, которых он привез, только что выскользнули из экипажа, своим ключом открыли калитку – ключ раздобыл для них комисарио – и ушли внутрь, закрыв калитку за собой. Оказавшись внутри, они направились к темной задней стене монастыря, держась в тени деревьев и кустов. Оба в плащах, лица у обоих закрыты широкими полями шляп; в таком виде их не узнают самые близкие знакомые. Но читатель легко узнает в них сэра Чарлза Торнтона и его друга майора Лоуренса. Легко догадаться и о цели их проникновения в женский монастырь – похитить недавно постриженную сестру Мерседес. Благодаря Кристофоро Куларесу и его деду, старику привратнику, влюбленные обменялись еще несколькими письмами и обо всем договорились; план был обсужден в самых мелких подробностях. Теперь остается лишь искусно его осуществить.

Идя по темному саду, бесшумные, словно призраки, они не обращают внимания на сладкие трели кубинского соловья, льющиеся с вершины пальмы. Если им и приятно слышать ночного певца, то только потому, что его пение заглушает звуки их шагов, когда они ступают по усыпанным морскими раковинами и песком дорожкам монастырского сада.

Вскоре майор останавливается – ему предстоит выполнять роль часового; сэр Чарлз идет дальше и подходит к самой стене здания. Он ищет в темноте каменную лестницу с дверью наверху. Он знает, что она должна быть здесь.

В тот момент как он ее обнаруживает, монастырские часы своим большим колоколом и тяжелым языком начинают отбивать двенадцать – полночь. Первый удар вспугивает соловья, который перестает петь. Но почти в то же мгновение сэр Чарлз слышит другой звук, более резкий, чем птичье пение, хотя ему он кажется гораздо слаще, – скрип петлей двери. Посмотрев вверх по лестнице, он видит, как в верху ее осторожно отворяется дверь, появляется закутанная в белое фигура, заполняет отверстие и начинает неслышно спускаться. И вот сэр Чарлз, у которого сердце готово выскочить из груди, принимает в объятия свою возлюбленную Изабель. Сестры Мерседес больше нет; руки его смыкаются, и крепко, словно тигр, но осторожно, как будто девушка стеклянная, он несет ее по саду и на улицу; майор выходит следом, тщательно закрывает калитку и уносит ключ, который будет возвращен Куларесу.

Все заканчивается меньше чем за полчаса; еще через полчаса баронет вместе с невестой на борту яхты; тут же поднимают якорь, ставят паруса, и яхта выходит из Гаванской бухты. Еще не начинается рассвет, а она уже уходит от Кубы.

* * *

Стоит ли рассказывать о завершении этой маленькой драмы? Читатель без труда догадается, что заканчивается она счастливо: Изабель Мейсон становится леди Торнтон вскоре после прибытия в Англию. Иерархи Гаваны никак не могут догадаться, куда девалась монашка. В некоторой степени загадку разъясняет рассказ монаха, исповедника ее матери. Ужасное разочарование – держать почти в руках такое состояние и лишиться его! Потому что сеньора Мейсон, уступая просьбам дочери с противоположной стороны океана, вскоре продает свои кубинские владения; и, прихватив с собой деньги, присоединяется к своей единственной дочери в стране, где священники пользуются гораздо меньшим влиянием.