Испытание на верность(Роман)
Шрифт:
Матвеев рывком повернулся, откинул одеяло, завешивавшее прихожую, где помещался его писарь.
— Побудьте в штабе, пока я вас не позову, — приказал он ему и проследил, чтобы тот не мешкал. Когда дверь за ним закрылась, он прошагал к своему столу, крепко сцепил пальцы худых рук с набрякшими, резко обозначившимися венами. Жестом пригласил сесть Сидорчука. — Я должен с вами объясниться…
— Не надо, Вася…
Эти слова больно резанули Матвеева по сердцу, столь больно, что он закрыл глаза рукой. Так, по именам, они называли себя в молодости, когда были дружны, когда ничто не омрачало их жизни. Или,
— Не надо, Вася, — повторил Сидорчук. — Я все знаю, и у меня было достаточно времени, чтобы разобраться во всем не спеша. Меня обвиняли в работе на японскую разведку, но следствием эти обвинения сняты. В свое время мы о многом с тобой говорили, пытались предугадать будущие события. Это в порядке вещей: жизнь требует всегда, чтобы мы смотрели немного дальше. Ты, конечно, помнишь о наших спорах.
— Но ведь ты пострадал. Значит…
— Ничего это не значит, — резко оборвал его Сидорчук, и в голосе его прозвучали так хорошо знакомые Матвееву непреклонные нотки. — Разве пострадал только я, а ты не страдал вчера, позавчера, месяц назад? Жизнь всегда чему-нибудь учит, и пусть этот урок пойдет нам обоим на пользу.
Резким движением он отнял руку с глаз Матвеева:
— Глянь мне в глаза прямо. Разве мы перестали быть друзьями, сообщниками в деле партии? Так зачем понапрасну изводить себя?..
Сидорчук устало опустился на стул.
— Знаешь, давай побережем нервы, они еще нам пригодятся. Неужели ты меня так плохо знаешь, что можешь допустить мысль, будто я только затем и явился, затем и добирался до своего полка, чтоб сводить с кем-то счеты или доказывать свою правоту! Есть дела поважнее, надо думать о том, как спасать Родину.
— Без доверия не может быть и речи о хорошей совместной работе, — сказал Матвеев. — Иначе лучше разойтись сразу, чем наживать конфликт. Я еще не очухался после Исакова…
— Думаю, мы достаточно знаем друг друга, и у нас хватит ума не копаться в прошлом, — ответил Сидорчук. — Я требую одного: правды, прямоты во всем, в большом и малом. Вот и решай сам, способен ты на это или нет!
Матвеев молчал, и Сидорчук опять сказал:
— Что ж ты не спросишь, какая погода в Аяре, как там живут? Или тебе неинтересно, как живет твоя Варя?
— Интересно, но это сейчас не главное.
— Что ж, ты прав, всему свое время. Ты знаешь, пока тебя не было, я стоял у окна, все смотрел, не покажется ли кто из старых служивых, и так никого и не увидел.
— Мало осталось старослужащих, — ответил Матвеев. — Полк прошел через большие бои.
— Горелов мне говорил…
— Говорил — это мало. Вот увидишь сам, тогда поймешь. Скажи, что ты намерен сейчас делать?
— Прежде всего хочу увидеть полк. Можешь ты мне дать бойца или командира, который провел бы меня по всей обороне так, чтоб я случайно не забрел к немцам в лапы?
— Найдем. Но сначала надо помыться, пообедать.
— Вот это как раз и успеется. Я слышал, что ты должен выступить перед пополнением,
Матвеев крутнул ручку телефона:
— Штаб. Лузгина. Товарищ Лузгин? Найдите человека, которой мог бы провести нового командира полка по всей обороне. Рядовой? А он знает? А, это тот! Можно. Пришлите его ко мне и заодно моего писаря. Жду.
Через несколько минут дверь в избе хлопнула, кто-то вошел, спросил зычно:
— Можно?
— Да. Заходи! — пригласил Матвеев.
В кабинет вошел высокого роста боец, опрятно одетый, подтянутый. Глянув на петлицы незнакомого подполковника, он обратился к Матвееву:
— Товарищ батальонный комиссар, по приказанию начальника штаба прибыл в ваше распоряжение. Рядовой Крутов.
— Вот что, Крутов, поведешь этого подполковника куда он скажет. Понял?
— Все понятно. — Крутов достал из сумки свернутый лист карты с нанесенной за полк обстановкой. — С возвращением вас, товарищ подполковник!
Сидорчук вскинул на него удивленный взгляд:
— А ты откуда меня знаешь?
— Вы у нас выступали на снайперских сборах. Помните, еще ползать нас по-пластунски учили? А потом вас взяли… Только мы не верили, что вы враг…
— Кто это — мы?
— Ну, мы, бойцы. Если б вы были враг, зачем бы вам надо было учить нас? Наоборот… Так куда прикажете вас вести?
— Да, логика, — покачал головой польщенный Сидорчук. Всмотревшись в карту, сказал: — Думаю, что удобней всего начать с правого фланга. Здесь ближе, к тому же дорога. Пройдем?
— Пройти можно, только… — Крутов замялся, но подполковник требовательно смотрел ему в глаза. — Если прижмет и придется выбираться ползком, прошу не обижаться. Место тут открытое, бывает, что обстреливают дорогу.
— Ну, это ничего, это не страшно, — сказал Сидорчук. Ему было приятно, что его узнал вот этот простой боец, который сумел схватить самую суть всей его, Сидорчука, деятельности: «А зачем бы вам надо было учить нас? Наоборот…» Этой короткой фразой сказано все. Радостное волнение перед первым выходом на передний край охватило его. Как долго он ждал этого момента, сколько раз пытался мысленно представить, как это произойдет, рисовал в своем воображении самые невероятные картины, а выходит все проще, но куда значительнее для него именно из-за этой простоты и душевности. Теплая волна подкатила к сердцу. Боясь, что не сдержится, покажется сентиментальным с этими переживаниями, он рывком натянул на плечи шинель, нахлобучил на глаза шапку, сказал глухо, обращаясь к Матвееву:
— Так я не прощаюсь. Часам к одиннадцати вечера вернусь, тогда и поговорим о деле! — И кивком пригласил Крутова следовать за собой.
Глава шестнадцатая
Удивительной чистотой и покоем веяло от земли, накрытой белой пеленой снегов. Каждый кустик, каждая былинка, не приникшая к земле, были одеты в снеговую шубку. Ветки казались ручонками в белых варежках. Чисто и бело, и, может, поэтому дышится глубоко, вкусно, как бывает вкусна ключевая водица. Только вдали чернеют леса: те, что поближе, кажутся выше, словно островки, а дальние сливаются в темную однообразную полоску. Деревни заметны по белым пятнам крыш и по дымкам из труб, подымающимся свечками в сизое небо.