Испытание огнем. Сгоравшие заживо
Шрифт:
— Никого в воздухе нет?
— Пока нет, товарищ генерал, — ответил руководитель полетов.
— Тогда я вас попрошу: оставьте нас минут на пятнадцать.
Руководитель полетов и радист моментально исчезли. Генерал отошел от печки, сел во вращающееся кресло.
— Ну, рассказывайте, майор, как воюем, как выполняем приказ Ставки и лично товарища Сталина?
— Неплохо воюем, товарищ генерал. Два дня назад на железнодорожной станции Чаплино серией бомб разрушена казарма и столовая немцев. По имеющимся у нас данным, там погибла не одна сотня солдат и офицеров. Двенадцатого января наши бомбардировщики в Павловграде накрыли
— Так… А сколько экипажей планируете сегодня для удара по Мариуполю?
— Пять, товарищ генерал.
— Почему так мало?
— Не успеваем подготовить. Техсостав и сейчас трудится. Не хватает подогревательных печей, маслогрейка мала. И самолеты, сами знаете, битые-перебитые, требуют особого ухода.
— Какие будут пожелания, просьбы? — Вот теперь тон генерала спал.
— Пожелания, просьбы, разумеется, будут, — отозвался на доверительность Меньшиков. — Главное пожелание — пополнить полк новыми боевыми машинами. И летаем очень уж далеко, товарищ генерал. Фрицев за Миус отогнали, а мы сидим здесь, за полтысячи километров, по три часа моторы греем, чтобы запустить их. Какая уж тут боевая отдача?
Генерал отошел от окна, глянул на полковника, словно в чем-то его осуждал, потом на Меньшикова.
— А это вот дело говорите: больше на борьбу с морозом сил уходит, чем с фашистами. Где вы раньше базировались?
— В Михайловке. Недалеко от Ростова.
— Кто там сейчас?
Меньшиков пожал плечами:
— Наверное, никого.
— Хорошо. — Генерал повернулся к начальнику политотдела. — Вы тут работайте, Виктор Иванович, а мы займемся вопросом перебазирования. Что же касается новых самолетов, — это снова к Меньшикову, — придется пока подождать. Но будут, будут новые самолеты.
2
…За 17 января уничтожено 15 немецких самолетов…
Ли-2 летел над самой землей, и Меньшиков, глядя в иллюминатор, видел ровные покрытые снегом поля без конца и края, наметенные кое-где сугробы, клубящуюся поземку. Редко попадались небольшие селения с приземистыми, крытыми соломой хатенками, занесенными почти под самые крыши снегом, безлюдные, пустынные. И ни клочка леса — снежная пустыня, да и только.
Но чем дальше тянули моторы самолет и подгонял его ветер, тем чаще попадались селения, тем холмистее и неровнее становилась земля; у домов — это уже были не хатенки, а дома, крытые железом или черепицей, — начали появляться палисадники, сады. И это волновало Меньшикова, казалось более близким, родным.
Они летели на старое место базирования, можно сказать, к себе домой. Правда, Михайловский аэродром не Сакский, это даже не аэродром, а большой, с чуть заметным покатом луг с неширокой речушкой-переплюйкой без названия, в которой воробью по колено. На лугу до войны размещалась районная МТС. Излишком жилплощади работники машинно-тракторной станции не располагали — три домика, клуб да мастерская, но их хватило для сильно поредевшего полка и БАО: в клубе разместился летный состав, один дом занял штаб, другой отвели под столовую, в третьем посменно отдыхали авиаспециалисты. Вырыли еще несколько землянок под складские и другие нужды.
Травяной покров луга и покатость, не задерживающая воду, позволяли летать с этого аэродрома
От одной только мысли о тихой погоде с щедрым солнцем ему захотелось как можно быстрее вырваться из Сальских степей от сухих трескучих морозов, от пронизывающих ветров. Здесь и земля щедрее, и люди позажиточнее, подобрее, и все артерии снабжения войск проходят. А у сытого бойца и настроение лучше, и воюет он азартнее…
Не опередили ли их? Аэродром мог приглянуться фронтовой авиации — истребителям, штурмовикам, легким бомбардировщикам. И согласится ли на перебазирование командующий фронтом?
Впереди показалась длинная, вытянутая вдоль реки станица. «Михайловка», — узнал Меньшиков. В трех километрах от нее — их бывший полевой аэродром.
Ли-2 накренился и стал виражить над станицей. Меньшиков на окраине увидел мальчишек, катающихся с горки на досках: санок здесь не строят из-за малоснежной зимы. Только этот год выдался необычно холодным, метельным.
Вот и аэродромное поле. Все пусто, припорошено чистым белым снегом. Пустить трактор с волокушей, а потом с катком — и через сутки взлетно-посадочная полоса будет готова… И домики стоят целехонькие, манящие теплом, уютом. С каким наслаждением Меньшиков поспал бы сейчас на пахнущем сене, которое тогда было настелено прямо на полу клуба, на сцене, где разместился командный состав.
— А что, — прокричал генерал, кивнув за иллюминатор, — приятное местечко! Станица, правда, близковато, разве удержишь своих орлов?
— Удержим. Не такие они уж разгильдяи, товарищ генерал. Сами знаете, сколько на их счету вражеских самолетов, эшелонов, танков, переправ, — возразил Меньшиков.
Ли-2 сделал круг над бывшим аэродромом и взял курс на юг. Приземлился чуть ли не на окраине Ростова, где, прикрытые невысокими капонирами с натянутыми сетками, стояли истребители.
Генерала встретил худощавый энергичный капитан, командир БАО, отдал рапорт и, выяснив, что генералу требуется машина для поездки к командующему фронтом, отправился ее искать. Вернулся минут через семь на помятой, обшарпанной полуторке с «лысыми» колесами.
— Вот, товарищ генерал, грузовая; другой, к сожалению, нет. Зато шофер — экстра-класс, в два счета домчит до штаба, и Ростов знает как свои пять пальцев.
На лучшее генерал, видно, и не рассчитывал. Заглянул в кабину, поздоровался с шофером. Поблагодарив капитана, спросил у Меньшикова:
— Не замерзнете в кузове? Или, может, здесь, на аэродроме, меня подождете?
— Не замерзну.
Полуторка, гремя своими поизносившимися железками, катила по искалеченным снарядами и бомбами улицам мимо груд кирпичей, мимо каменных коробок с пустыми глазницами окон, и у Меньшикова сердце сжималось от жалости к еще совсем недавно одному из красивейших городов, которые ему довелось видеть, который он любил за зелень каштанов, акаций и лип, за великолепную архитектуру, за ровные широкие улицы. Теперь все было черно, затхло, удручающе. Будто и не росли по обочинам деревья, не сияли мрамором колонн белокаменные здания. Следы войны виднелись всюду, редкие строения не были посечены осколками, пулями.