Испытания любимого кота фюрера в Сибири
Шрифт:
Голубокрылая сойка, пилотажно спикировав с макушки сухостоины на хвойную широкую упругость, издала панический крик.
Рыжая кукша плавно спланировала над кустарником и поддержала гвалт.
Последней к тревожному хору присоединилась вздорная сорока. Разорительница гнезд и прирожденная воровка стрекотала без умолку, сея панику среди мелких птах.
Аристократ, незнакомый с лесной жизнью, не обращал внимания на отлаженную систему оповещения и заполошные птичьи комментарии.
Аристократ двигался
Интуиция подсказывала, что останавливаться нельзя.
Элитный тевтонец действовал как опытный беглец, уходя все дальше, дальше, дальше и дальше от ненавистного забора.
Сводная рота дятлов под командованием важной красно-головой желны беспрерывно выстукивала бравый марш в честь потомка любимого кота фюрера, сменившего казарменную строгость на бесконтрольное лихое бродяжничество.
И даже ворон, обитающий на скале пятый десяток лет, разделавшись с остатками падали, громче всех поприветствовал нового прибайкальского эндемика.
Но тевтонский гулон вряд ли стремился попасть в Красную книгу.
Аристократ подныривал под низкие ветки, перепрыгивал валежины, огибал кусты, пни и стволы.
Аристократ уходил все дальше, дальше и дальше.
Чтобы не догнали, не поймали, не вернули…
4. Дырявые негодяи
В пыточной филармонии кислотная убийственная капель иссякла быстро, но трио в полном составе успело получить внутренние повреждения, несовместимые с жизнью.
– Леди и джентльмены, будем считать, что эстрадно-химический эксперимент удался.
– Опыт подтвердил, что проклятые тварюги, как это ни прискорбно звучит, имеют здоровье, намного превосходящее человеческое.
– Да, прожженные насквозь, продолжали драть глотки.
– Поучительный номер.
– Надеюсь, все получили дополнительный импульс ненависти к этим избранникам эволюции?
– С таким жизненным потенциалом тварюги вымрут на Земле последними.
– Ничего, как ни крутились, все равно испустили дух.
– Постоянное шипение реактива чуть портило эстетический момент.
– Кости давали больше пузырения, чем шерсть.
– А я угадал, что центральный артист протянет дольше всех.
– Жаль, боковые замолкли одновременно.
На одиннадцати экранах крупно, в мельчайших деталях, повторялись самые запоминающиеся моменты истязания реактивами.
Капля за каплей…
5. Мирная флора
Достигнув ручья, Аристократ ощутил приступ жажды.
Устроившись на плоском замшелом камне, отведал холодной чистой минерализованной воды.
Непривычный вкус напомнил о том, что здесь не особняк, защищенный со всех сторон бетонным забором, а бескрайнее, пока неизведанное пространство.
Чуть выше основного русла в тихой заводи, поросшей осокой, сновали мальки рыб и головастики.
Тевтонец перепрыгнул бесшумной тенью через прозрачность, отражающую безоблачное небо и колышущиеся от легкого ветра кроны.
На влажном песке остался четкий след четырех лап.
Вспугнутая оляпка, мелкая птица, умеющая бегать по дну, с разгону нырнула поглубже.
Тевтонец не отреагировал на шелест крыльев и бульканье, нарушившее мерное урчание безымянного ручья.
Еще не настала пора для удовлетворения любопытства и наблюдения за натуральными феноменами, совсем не похожими на игрушки.
Аристократ не стал менять ранее выбранного направления, но умерил бег, перейдя на шаг.
Чужое окружение и неизвестное будущее вызвали небывалое ощущение, которое затмевало и привычные чувства, и врожденные инстинкты.
Вместо коридоров, лестниц и комнат – проплешины, чащоба и поляны, окантованные кустарником.
Мебель заменили деревья.
Старые кедры, с ветками от самых корней.
Голоствольные сосны, усыпающие почву мелкими шишками, шелухой коры и сухими, неизменно парными, иглами.
Лиственницы, обновившие хвою и сочащиеся густой смолой.
Пихта была представлена в двух видах: древесном и низкорослом – стланике.
Ели встречались только в пойме ручья.
На местах былых пожарищ торжествовали солнцелюбивые береза и осина.
Тевтонец приспособился и к высокой траве, и к оголенной земле, присыпанной отзимовавшим подгнивающим опадом, и к торчащим валунам, и каменным россыпям, и глинистым скатам.
По сильно пересеченной местности двигаться приходилось совсем по-иному, чем по вощеному паркету, ровным ступеням и фигурным плиткам садовых аллей.
Немецкий кот находился в полной гармонии с прибайкальским растительным сообществом, избегая контакта с чересчур колючими, ветвистыми, раскидистыми экземплярами.
Особенно страшно выглядели торчащий между камней шиповник – дикая роза – и боярышник, занимающий средний лесной ярус.
Но все-таки таежное разнообразие нанесло Аристократу ощутимый урон.
Беглец теперь не мог доверять нюху.
Хвойная щедрость и тотальность разнотравья, масса неизвестных ароматов и незнакомых запахов излишне перегрузили нос и память новыми оттенками.
Аристократ, продолжая движение, напряженно вглядывался, настороженно вслушивался.
Аристократ перемещался со всеми предосторожностями от дерева к дереву, от куста до куста, избегая открытого пространства редких просек.
Лиственная пышность и хвойная роскошь могла таить неожиданную опасность.
В любой момент беглый кот мог напороться на смертельные неприятности.
За рябиной, за таволгой, за багульником, за ивняком поджидали не услужливые обитатели усадьбы золотого магната.