Исследователи Гора
Шрифт:
Я застонал, и она радостно посмотрела на меня, довольная, что ей удалось исторгнуть из меня сладостный звук.
— Доведи дело до конца, рабыня, — сказал я.
— Конечно, господин!
Мои руки непроизвольно вцепились в ее волосы. Я прижал девушку к себе. Потом я ее отпустил.
Подтянув девушку поближе, я посмотрел на ее лицо в тусклом свете нового дня, пробивающегося в альков сквозь щель между шторами на дверях. Потом я вытер рот невольницы ее волосами.
— Уже утро, господин, —
— Да, — сказал я.
Она преданно смотрела мне в глаза.
— Говори, — приказал я.
Прижавшись губами к моему уху, она зашептала. Прошлой ночью я научил ее этим словам.
Он — Господин, а я — Рабыня
Он — хозяин, а я — собственность
Он командует, а я подчиняюсь
Он получает удовольствие, а я его доставляю
Почему это так?
Потому, что он — Господин, а я — Рабыня.
Я положил ee на спину спину и улыбнулся:
— Доброе утро, рабыня!
— Доброе утро, господин! — радостно откликнулась она.
— Хорошо ли ты спала? — спросил я.
— Ты почти не позволил мне спать, но в те маленькие промежутки, которые у меня были, я спала самым крепким и счастливым сном в моей жизни!
— Снились ли тебе сны?
— Мне приснилось, что я рабыня. А потом я проснулась, и оказалось, что это так и есть. Я улыбнулся.
— Я — рабыня, — радостно произнесла она. — Представляешь, как это здорово! Сегодня утром я проснулась с ощущением огромного счастья. Ты подарил мне это чувство вчера ночью.
— Как по-твоему, способна свободная женщина пережить такое? — спросил я.
— Никогда, — решительно ответила Эвелина. — Потому что свободные — не рабыни. То, что я пережила, может чувствовать только рабыня, лежащая в объятиях господина. Свободной женщине эти чувства недоступны.
— Пока ее не закуют в кандалы, — заметил я.
— Конечно, господин, — согласилась она. — Если бы ты знал, как мне жаль свободных женщин! Какие они невежественные! Неудивительно, что они враждебно относятся к мужчинам. Впрочем, если мужчина недостаточно силен, чтобы надеть на женщину ошейник, он действительно достоин ненависти.
— Может быть, — задумчиво проговорил я, вспомнив женщину, которая некогда была моей свободной спутницей. Я вспомнил, какую жестокость она проявила по отношению ко мне в доме Самоса, когда ей показалось, что я слаб и беспомощен. Некогда она была дочерью Марленуса из Ара, но он от нее отказался после того, как она попала в рабство. Вместо того чтобы смириться с пятном на своей чести, славный убар Ара торжественно отрекся от дочери на мече и медальоне, который украшал его покои. Теперь эта девушка свободна, но лишена гражданства. А все потому, что на левом бедре у нее красовалось клеймо Трева, ибо однажды она стала рабыней Раска из Трева, капитана и тарнсмена. Интересно, успел ли он ее подчинить себе? В принципе я в этом не сомневался. Тогда мне казалось, что клеймо Порт-Кара будет хорошо смотреться поверх клейма Трева. Мне очень хотелось увидеть, как она будет танцевать, прикрытая крошечным отрезом алого невольничьего шелка.
— Ошейник — наша судьба, — сказала Эвелина. За шторами раздавались утренние звуки: двигали столы, — кто-то подметал пол. Подобную работу, как правило, проделывают помощники хозяина. Девушки в это время спят, закованные в цепи, в своих пеналах.
— Уже утро, — сказал я.
— Ты собираешься уходить? Хочешь оставить свою рабыню?
— Естественно, — ответил я. — Девочка из таверны.
— Подожди немного, — взмолилась она. — Побудь со мной еще чуть-чуть.
— Хорошо, — улыбнулся я.
— То, что ты сделал со мной ночью, что-то для тебя означает?
— Для меня это была обычная ночь с рабыней.
— О! — воскликнула она.
— Такое проделал бы с тобой любой горианский мужчина.
— Любой заставил бы меня так уступить? — недоверчиво переспросила она.
— Естественно, — ответил я. — Рабыня. Скажи-ка лучше, что ты теперь думаешь о своем ошейнике?
— Я его ненавижу. И люблю одновременно.
— Любишь?
— Да! — воскликнула она. — Мне так понравилось быть рабыней! Мне так понравилось уступать и подчиняться!
— Похоже, на тебя не зря надели ошейник, — заметил я.
— Конечно. Потому что я — настоящая рабыня.
— Правильно, — сказал я. — Рабыня.
— При этом, — добавила она, — я остаюсь женщиной Земли. — Она схватилась руками за ошейник. — Как это все-таки жестоко — надеть на женщину стальное кольцо! Неужели его никогда не снимут?
— И не надейся.
— Никогда?
— Если и снимут, то чтобы тут же надеть другой.
— О! — произнесла она и посмотрела на крюк, на котором висел невольничий кнут. — Ты меня так и не выпорол…
— Время еще есть, — сказал я.
— Нет! Нет, что ты! — Она уже познала кнут. — Мне кажется, что меня будут часто продавать и перепродавать.
— Я в этом не сомневаюсь.
— Как ты думаешь, кто-нибудь меня освободит? — спросила Эвелина.
— Нет.
— Почему?
— Ошейник тебе очень идет. Она погладила ошейник.
— Да, — произнесла она наконец. — Ты прав. А ведь ты сразу это понял, животное, — сказала она неожиданно резко. — Поэтому ты заставил меня подавать пагу обнаженной?
— Твоя рабская натура просто бросается в глаза, — заметил я.
— Конечно, — улыбнулась она. — Ты же горианский мужчина.
— Любой мужчина Гора, глядя на тебя, решит, что ты прирожденная рабыня. Независимо от того, есть на тебе ошейник или нет.