Иссык
Шрифт:
– Здесь что-то случилось, так? – она вцепилась взглядом в Димаша.
– Сель.
Он помолчал.
– Над озером Иссык было ещё одно. Жара, июль, интенсивное таянье снега. Верхнее озеро прорвало. Вода, огромные камни, грязь – десять миллионов кубов – всё рухнуло в нижнее озеро. Несколько валов было. Естественная плотина Иссыка также не выдержала. Сель пошёл дальше по реке вниз. Смывал пионерские лагеря, дома отдыха. Ещё ниже стоял городок. После селя от него почти ничего не осталось.
– Когда это было? – Лена чувствовала, как
– В шестьдесят третьем.
– Димаш, а здесь не опасно? – в её голосе дрожала тревога.
– Ну что ты! – Димаш улыбнулся краешком губ. – Верхнего озера давно уже нет. Сам Иссык заполнен водой в десять меньше, чем до катастрофы. Вставай-ка! На вышку полезем.
Поднимаясь по ржавым, гнущимися под ногами ступеням лестницы, Лена судорожно цеплялась за иссохшие перила. Они, как и столбы ротонды, были сплошь покрыты надписями горе-курортников.
Вася Москва 1961
Иванов 1962
Толик Куйбышев 1963
– Смотри, – Лена позвала Димаша, – вот эта надпись, – показала она на последнюю, – как будто вчера сделана. А ведь почти шестьдесят лет прошло.
– Угу, – кивнул Димаш. – спустимся, я тебе ещё кое-что покажу.
Спустившись, Димаш пробрался к раскинувшейся неподалёку россыпи мусора, выдернул из неё бутылку – обычную на вид бутылку, как из-под напитка «Байкал», оглядел её и подошёл к Лене.
– Глянь.
На донышке бутылки, среди прочих цифр и аббревиатур, значилось: 1963.
– Как? – поразилась Лена. – Это она столько лет здесь лежит?
– Это что, – Димаш забрал у Лены сосуд, и покрутив в руке, метнул его восвояси. – Бутылка-то и тысячу лет пролежать может. Я тут обёртки от мороженного находил. Бумажные. От шестьдесят третьего года. Вот как они сохранились, этого я объяснить не могу.
Тишина сделалась оглушительной. Замерли лапы елей, ветви осин и берёз. Будто окаменел каждый стебелёк, каждая травинка на малахитовых гребнях. Димаш не шутил. Время в этом месте и вправду остановилось. Оцепенело на роковой отметке 7 июля 1963-го. Вместе со временем оцепенела и Лена.
– Эй! – Димаш потянул её за руку. – Пойдём на крест поглядим.
– Какой крест? – сознание Лены медленно выбиралось из летаргии.
– Поклонный. – Димаш продолжал тянуть Лену за руку.
– Зачем крест? Для чего?
– Да ты знаешь, сколько народу здесь погибло?
*
На чисто выметенной, выложенной плиткой площадке, раскинул позолоченные руки в стороны громадина-крест. Рядом плита из чёрного мрамора. На ней бесхитростная эпитафия.
Трагедия ваша
История наша.
Сель вас унёс.
Бог в вечность принёс.
В водах потока вы полегли.
За муки свои покой обрели.
Лене стало неловко, будто бы она пришла на могилу к близкому человеку не взяв цветов.
– Надо бы цветочков нарвать.
Благо
Димаш протянул ей букетик, от которого веяло пряной свежестью. Лена не смогла удержаться, поднесла букет к носу, жадно втянула воздух. И закашлялась. С хрипом, со свистом. Димаш побледнел.
– Что с тобой? Ты в порядке?
– Баллончик… в рюкзаке… – Лена выдавливала слова, борясь со спазмами, – в левом кармашке… достань.
Через пару минут, к великому облегчению Димаша, всё закончилось. Лена запаковывала баллончик с сальбутамолом обратно в рюкзак.
– У тебя астма что ли?
– Да. Но это не страшно. Такие приступы редко бывают. Только когда цветёт что-нибудь этакое. Хорошо, что баллончик взяла.
– Да уж, – выдохнул Димаш.
– Ладно. Не грузись. Всё нормально будет, – она подмигнула и опять поглядела на крест. О чём-то задумалась.
– Ты чего?
– Христианский крест на мусульманской земле. Неожиданно.
– Хм, – Димаш почесал нос. – Мусульманской-то мусульманской, только вот… в душе каждого казаха, на глубоком архетипическом уровне, укоренён степной дух тенгрианства.
– Вот ты завернул! – Лена рассмеялась. – Пафосно как!
– Да это не я завернул, – Димаш грустно улыбнулся, – это дед мой. Он историк. Всю жизнь тенгрианство своё изучает.
– А что за вера такая?
– В верховного бога Тенгри. Это бог неба. В злого подземного бога Эрлика. В кучу других богов и богинь. Но главное – в души предков, с которыми мы якобы связаны навсегда. Муть, короче, языческая. Ты точно в порядке?
– Абсолютно.
– Ну тогда под рюкзаки, и вперёд!
*
Они поднимались, по уже потерявшей весь свой асфальт дороге, на огромную, перегородившую ущелье перемычку.
– Это плотина, – пояснял Димаш. – Её восстановили искусственно. После той катастрофы. А сейчас, – они, тяжело дыша, приближались к кромке, – ты увидишь то, чего никогда не забудешь.
Лена ахнула. Её изумлённому взору открывалась фантастическая панорама. Там внизу, в обрамлении покрытых мохнатым лесом гор, над которыми в неприступной вышине парили ледяные башни острых вершин, величаво раскинулось исполинское зеркало непредставимого цвета.
«Цвет голубого бриллианта?» – подумала Лена, пытаясь найти сравнение.
– Цвет забайкальского берилла, – подсказал Димаш, будто бы прочитав её мысли. – Пётр Тян-Шанский так о нём написал. Это из-за горной муки. Ледники тают и приносят с собой частички скальной породы.
– Господи! Красота-то какая! – Лена достала смартфон.
Набежал ветерок, пахнущий лугами и снегом. Он вернул с собой звуки. Зачирикали птицы, застрекотали в траве кузнечики, загудел над ухом бархатный шмель. И время снова пошло.