Истина

Вячеслав Демин

И С Т И Н А

«..Сначала ничего не было. Даже мысли. Истина лежала как зерно, затоптанное в груду шелухи. Она лежала в темноте, в душном смраде и сама не способна была прорасти, пробиться на поверхность – к людям, к свету. Для этого нужна была помощь людей, света, а они, не зная истины, не могли ей помочь. Заколдованный круг…

Карандашные записи имеют свойство со временем стираться. Я пишу карандашом, ничего другого у меня нет под руками. Значит…Значит все написанное мной скоро исчезнет, превратиться в прах, в едва различимые каракули, в которых уже никто ничего не разберет, если…если только они не будут написаны…Чем же? Ну да, конечно, что же мне еще остается?! Если они не будут написаны моей кровью!

Эти чернила долговечнее всего того, что до сих пор придумало человечество. Разрушатся стены этой темницы, ржавой пылью рассыплются решетки, а написанное мной останется. Останется и увидит свет, увидит людей и тогда узнают они истину. Хотя бы эту – одну. Одна вытекает из другой. Круг разорван – Свобода!»…

………………

Стив задумчиво повертел в руках тетрадь и с сожалением отдал лаборанту.

– А что, Нэд, – спросил он, – дальше этот безумец действительно писал кровью?

– К сожалению. Это установлено абсолютно точно. Четвертая группа. Да, вся тетрадь до последней страницы заполнена ей. Откуда ему было знать, что карандашные записи мы легко восстановим, а вот написанное кровью…Все это расплылось сплошным розовым пятном и утрачено навек. Теперь уже ничего не сделаешь. Вот если б лет сто назад…

– Не городите чепухи, Нэд! – сегодня начальник не склонен был шутить,– вы прекрасно знаете, что нашей лаборатории всего 5 лет. А на шестой нас разгонят, если будем работать такими темпами. УЗИ, УЗИ!…Установление забытых истин! Откровения пророков, тайны Атлантиды, Трои, Тибета…Проверка сотен таких вот невзрачных с виду документов…А что говорят эксперты об искренности автора, о времени написания?

– Это писалось искренне, с надеждой, что найдут, прочитают, помогут. Но обращался автор явно не к согражданам, которым почему-то не доверял. Несомненно, также, что он был обречен и знал это…

– Откуда такая уверенность?

– Вы разве не обратили внимания на группу крови – четвертая. Людей с такой группой очень мало. От всех остальных их отличает то, что даже небольшая рана, учитывая плохую свертываемость крови, может стоить им жизни. Тетрадь заполнялась примерно в течение двух недель, никакой медицинской помощи автору не оказывалось. В конце он совсем обессилил. Последнюю страницу дописывал уже карандашом, благодаря чему мы узнали год и место написания.

– Благодарю, Нэд. А как вы смотрите на то, чтобы отправиться туда и все выяснить на месте?

– Просто так тетрадь кровью не исписывают. Я заинтригован, и, конечно, согласен.

– Хорошо. Тогда это будет вашим первым крещением, проверкой того, насколько вы усвоили знания, полученные в этих стенах. 18 часов на сборы вам будет достаточно?

– Вполне.

«Дорогой Стив. Я выполнил ваше задание. В назначенный срок капсула с информацией вернется, и, вы узнаете о тех истинах, и той жизни, о которой хотели узнать. Я стал невольным бытописателем этого народа…Но, вот еще, что, Стив: меня вы больше не увидите. Я не появлюсь у вас в 22-м веке. Я остаюсь здесь – в конце 20-го, поскольку считаю обязанным вмешаться в происходящие события.

Я знаю – это запрещено нашим Уставом. Но Устав – это инструкция, а инструкции надо время от времени пересматривать, иначе они начинают действовать во вред составителям. Обещаю, что ничего плохого для человечества я не сделаю. У меня нет никаких технических средств нашего века – я все отправил назад. Со мной останется мой опыт и знания, которые вы мне дали. Вы были хорошим учителем, Стив, благодарю вас. Наверное, это будет единственный случай, когда ученик уходит от учителя в прошлое, а не в будущее. Но, я так решил. Решил остаться. Разыскивать меня бесполезно, да вы и сами в этом убедитесь,

****************

Сначала ничего не было. Даже мысли. Пустота, чернота, вакуум. Постепенно сознание возвращалось ко мне, вытесняя анабиоз двухвекового обратного скачка времени. «начала ничего не было» – я вспомнил, что это были первые слова рукописи, а вспомнив, начал действовать. Рука машинально нащупала вентиль выходного люка. Три поворота, щелчок и я на свободе. Место было выбрано мной идеально. По старым картам здесь должен быть лес. Так оно и было. Я слегка развеселился. Вспомнив, что через 200 лет на этом месте будет центр городской площади и чтобы отправиться с него пришлось на пол часа останавливать движение воздухопланов.

Надежно спрятав капсулу, которую при необходимости можно будет превратить в палатку, избушку лесника, дворец, крепость, любой марки автомобиль или корабль – во что угодно – я отправился к месту своего исследования – городок, конца 20-го века.

Первое впечатление редко бывает верным. Это все равно, что изучать озеро по карте или с высоты птичьего полета: получаешь самое общее представление – размеры, площадь, наибольшие глубины. В общем – статистику. При этом душа скрыта. В каждом предмете должна быть своя душа и чтобы понять ее нужны время, желание, самоотречение.

Вот и АБСУРДАК с самого начала произвел на меня удручающее, но как потом оказалось все же верное впечатление. Так называемый райцентр с 10-12 тысячами жителей. Есть двух-трех и даже пятиэтажные здания, но большинство одноэтажных частных домов про которые язык не повернется сказать, что это особняки, хотя отдельные «изысканные» по своей архитектурной безвкусице экземпляры попадались. Для начала нужно было устроиться, что я и сделал без особого труда в единственной местной гостинице «Веселый ячмень».

Паспорт мой не вызвал никаких подозрений, командировочное удостоверение геолого-разведочного НИИ – тоже. Для всех я – Сергей Куренёв, насмешливый парень, технарь с научной степенью, производящий одному мне ведомые изыскания в смысл и суть которых, надеюсь, совать нос никто не будет.

Здесь же в фойе, просмотрел подшивку местной газеты за последний год. Большинство статей начинается с банальной фразы «несмотря на». «Несмотря на сливаемые отходы, наша красавица-речка…», «несмотря на непролазную грязь, самоотверженные дорожники…». Кстати, откуда взялась непролазная грязь в городе, имеющем асфальтовый и бетонный заводы?

Итак, первое впечатление: тоскливый грязный городишко, захолустье, сонная размеренная жизнь, социальный и эмоциональный застой. Судя по газеткам, никакой особой общественной, научной, культурной или какой другой деятельности. Никаких феноменов, рецидивов, отклонений, потрясений. Похоже, ничего не может вывести это дремлющее болото из состояния прочного равновесия. Отдельные всплески брошенных камней быстро затухают и появившаяся на миг чистая поверхность тут же затягивается серо-зеленой ряской прозябания. Такое впечатление бывает от лампочки, светящейся в половину накала, от испорченного двигателя, работающего только на минимальных или холостых оборотах…

**************

В гостинице мне дали номер на первом этаже, напротив служебного помещения, так что я поневоле услышал разговор двух женщин обслуживающего персонала и счел нужным записать его. Сначала говорили обо мне.

– Слышь, Фроськ, а энтот новый, которого сейчас поселили, скалолаз?

– Доктор он.

–Врач что ли?

– Да нет. Каких-то там наук доктор или кандидат. Геолог…

–Ученых нынче развелось, плюнуть некуда! Тьфу! От них все беды. Дырку, говорят, озоновую в небе просверлили. Оттуда и прет всякая нечисть – пакость. Васька мой вон тоже пришел вчера – лыка не вяжет. Я, говорит, в читальном зале был, лекцию о вреде пьянства слушал. Оч-чень содержательная. Здорово нашего брата жучили. Ну мы, с другом это дело и обмыли. У лектора на квартире, говорит, и обмыли. Брешет, кобель, а поди проверь. Уж и деньги отбираю и одежду прячу, а он выскальзывает. Словно змея какая…гадюка.

–Может он того…зазнобу нашел?

– Ой, девка, насмешила! Да пусть он хоть десять зазноб найдет, лишь бы пить бросил. Добьешься от него, пропойцы, как же…

– Ты, Фроська, неправильную политику ведешь. Мужика уважать надо, а ты его в строгости держишь. Вот я со своим Федором Степановичем как нищая с торбой ношусь. Придет он с работы уставший, а я – пожалуйте, муженек, дорогой – стопочку с морозца! Огурчиком закусите, будьте любезны! Вот он и не троит по подворотням…

–Ага, он от бабы чужой притащится, дома налакается и давай тебя же тузить. Нет, кума, я Ваську в ежовых рукавицах: чуть что – цыц! Один раз так скалкой отходила, что он потом неделю прощения просил, все пить бросить зарекался. Антихрист окаянный…И пошто я замуж за него пошла?..

– И, правда, Фроська, пошто? Ведь одна фамилия чего стоит: О-ка-ян-ный?! Тьфу! Правда говорят, какая фамилия, такой и человек. И ты, Фроська, не обижайся, через него окаянной сделалась. Вот, мой, совсем другое дело. Нежная фамилия – Птичкин. Он и комара за зря не обидит. А что дерется, так это от ревности. Это он так любовь свою выражает. Я читала: так может быть. Смертным боем бьет, но когда трезвый – золотой человек. Уж знаешь как после он извиняется, подарки иногда делает…Говорю: иди, Федя, ты же за главного в зоопарке, иди, проследи за кормежкой, а не то сторожа все звериное мясо растащат. «Всё не растащат – смеется, – и нам хватит»! Право слово, золотой человек, когда трезвый. Ты не думай, он на работе почти не пьет, нельзя. Хозяйство вон какое! За всеми ведь глаз нужен, особенно за людьми. Вон вчерась Мачвеич, сторож, хотел обезьяну, гиббону какому то хмырю за поллитровку сплавить. А это очень ценная обезьяна. Гиббона. Разве ей такая цена? Федя ее уже Дорофеичу за машину шифера обещал. Так и подвел бы человека. А потом, их ведь кормить надо. Неровён час, передохнут. А кто отвечать будет? Не твой Васька ведь, Окаянный?

–а ты, Вероока, моего Ваську не трожь! За своим мужиком следи, да смотри, чтобы он крокодильим мясом не подавился!

– Да что ты, Фроська! Что ты такое говоришь?! Нет там никакого крокодильего мяса. Да я бы и есть его не стала. Оговорят ведь без вины…

–Вот и не трожь! Васька ей плох! Да он, если хочешь знать, не хуже твоего Федьки – вора мог бы жить. Образованность его спортила. Характер у него такой мечтательный. На кучу золота наступит, а не подберет. Твой то уж непременно бы захапал.

–Да нет, властям бы отнес. За четвертую часть. Закон такой есть…

–Так я и поверила! Что твоему бугаю законы, когда судьи знакомы. А вот мой бы не подобрал, хотя сроду больше рваного рубля в кармане не имел. Прынципиальный, собака! Как прынц! Он ведь мне сначала принцем и показался. Не всегда ведь он ханыжничал. Сначала он вообще: ни-ни! Тоже из принципа. А я все его этим корила. Какой ты, говорю, мужик, если и в праздник не пригубишь? Неинтересно с тобой на люди выходить. Сидишь как сыч, лимонад кушаешь. Как дитя неразумное. И так раз за разом. А под Новый год у Зинки в гостях, муж ее окосел и начал за мной увиваться. И я подмигиваю, думаю, проучу Ваську. А он бедняга, терпел-терпел, все увести меня пытался, а потом хлобыстнул хрустальную стопку водки, да и втёр ее Степке в лоб! Три дня где-то прятался, а на четвертый приполз домой пьяней вина и с тех пор как подменили человека. Я, говорит, Ефросинья, выпил, да и то из-за тебя, один раз, а с тех пор лишь похмеляюсь! Да как посмотрит на меня, что аж мурашки забегают. И то, правда: сама виновата. Дорого мне этот праздничек обошелся. Дело замяли, но жизни уже не было. Отрезвитель у Васьки, что второй дом стал. А когда дед Плеверий, санитар их, загнулся, Ваську моего туда на его место взяли…Ладно, Вероока, покалякали мы с тобой, а дело делать надо. Пойду на этаже приберусь…

*******

Это информация меня обескуражила. Поступки требовали объяснения. Почему так происходит? Ведь это следствия. Где причина? Я кое что знал о людях ХХ века. В нашей лаборатории считался даже одним из лучших специалистов, ко мне приходили именитые ученые и я во многом им помогал. Они с напряжением слушали мои объяснения, изо всех сил пытались проникнуть в логику поступков и решений людей атомного века. Перелистывая пыльные энциклопедии, фолианты философских книг, просматривая кинофильмы и телепередачи тех времен я сам больше всего на свете хотел узнать в чем заключается их клубок противоречий, набрести на незримую нить общения с ними. И…ничего не понимал. Кажется, я искал логики там, где ее не было. А может в отсутствии логики как раз и была своя особая логика? Случай правил жизнью. Казалось, что случай. Трудно, почти невозможно по прошествии стольких веков найти разумные объяснения поступков наших предков. В летописях истории было много неясного, противоречивого, а то и просто абсурдного. Постепенно мы докопались до действительных, как нам казалось, исторических истин, нашли правдоподобные объяснения поступкам. ..

Историю делают массы людей. Но вот когда мы попытались проникнуть в логику отдельного человека – с хода зашли в глубокий тупик и были вынуждены лишь разводить руками. Чем они руководствовались и руководствовались ли вообще чем? Конечно, мы хорошо изучили их нравственные нормы, законы, кодексы, конституции и манифесты. Правдивые книги, правильные слова, красивые лозунги. Но почему тогда так противоречивы их поступки, почему они, исповедуя одно, делали совершенно другое –противоположное? Где объяснение, в чем истина?

Тогда то и была создана наша лаборатория с шутливым, а после прикипевшим названием УЗИ – «Установление забытых истин». Благодаря ее деятельности нашли мы ответы на многие вопросы. Ведь истина не меняется оттого, что люди не различают или забывают ее. Меняются сами люди, их жизнь, они придумывают новые лжеистины. Для каждой эпохи, а иногда и для каждого поколения – свои. Ее проводниками является культура, включающая как лже, так и настоящие истины. Часть их передается от отцов к детям неизменными, другая видоизменяется настолько, что приобретает противоположный, почти первоначальный смысл («лже»-становится правдой, а правда – ложью), а часть навсегда утрачивается, забывается, вычеркивается из памяти. Но мы, помня про все, должны докопаться до нее одной, самой важной – с чего все начиналось…Истина – это не правда, поскольку правда у каждого своя. Истина – это простота. Согласен. Истины принятые на веру – недороги. Недороги? Может в этом источник наших бед? Да, истины высказываются людьми на основании опыта. Но опыт может быть ошибочным. На основании опыта поколений? Но и он может быть отрицательным. Значит – что? Истина – это жизненно необходимая мысль, утверждаемая действием и прошедшая проверку временем? Опять нестыковка, учитывая ошибочный опыт…Может быть все-таки – откровение? Может быть принятое на веру – и есть самое дорогое?,,.

*******************************

Я решил выйти из гостиницы, пообедать и поподробнее осмотреть город. По карте я его достаточно изучил. Главной была улица Абсурдовая, начинающаяся от реки Летицы-Сурдинки и заканчивающаяся площадью с безобразным серым зданием так называемого райисполкома. Напротив, стоял памятник человеку, судя по всему давшему название городу. На этой же улице находилась гостиница, школа, столовая, универмаг, редакция газеты «Заря Абсурдака», а также железнодорожный вокзал.

За зданием исполкома, отделенный от него аллеей Передовиков и Тупиковым переулком, находился парк, с примыкающим к нему зоосадом – гордостью райцентра. Далее – обрывистый берег Летицы-Сурдинки. Город находился внутри излучины реки, охватывающей его полукольцом. С 4-й, северной стороны, находилась железная дорога.

Город был небольшой, за два часа его можно было обойти во всех направлениях. Но прежде чем этим заняться я решил зайти в привокзальную столовую. Перекошенная дверь на ржавых петлях долго не открывалась. Наконец я понял, что ее держат изнутри и постучал.

– Ну, кого еще там черт несет! – сразу же послышался недовольный женский голос – столовая на обеде. Читать не умеете?

Толпа у двери зашевелилась и быстро перегруппировалась в некое подобие очереди.

– Обед уже пять минут как кончился! – хмелея от собственной смелости заявил кто-то из середины. Голос за дверью прокашлял что-то невнятное.

– Она говорит, что откроет еще через пять минут – перевели в первых рядах страждущих.

– Вот всегда так,– уныло забормотал другой мученик, – я уже третий день сюда прихожу и хоть бы раз вовремя открыли…Ладно б дела какие, а то ведь стоит Шурка за дверью и специально народ не пущает. Ждет когда мы разнервничаемся…

– Ах, так! – донеслось из-за двери мелодичным контральто, – ты у меня очкарик еще волокардин пить будешь!

Одна из женщин робко поскреблась в дверь.

–Это еще кто? – тут же среагировала мучительница, чтоб без фокусов у меня, а то до двух продержу. Но через пять минут она сменила гнев на милость.

– Ладно уж, входите, черт с вами.

Люди, едва веря в свершившееся, толкаясь и давясь, хлынули к кассе. Шура, пышнотелая блондинка лет тридцати, виртуозно крутила ручку кассового аппарата, успевая лыбиться сальным комплиментам мужчин и отрыкиваться на колкие замечания женщин. Когда очередь дошла до меня, она присвистнула.

– Новенький? Давно в городе?

–Только приехал. Мне, пожалуйста, тоже самое – не доверяя собственному выбору, я указал на поднос впередистоящего пенсионера.

–А у нас ничего другого и нет. Комплексные: суп, второе, компот, – взгляд ее, всего на секунду задержавшись на мне, дал понять, что она не прочь продолжить знакомство. Но сзади напирали и я поспешил отойти, сделав вид непонимающего Иванушки-дурачка.

Что такое «комплексные» мне пришлось вскоре убедиться. Это было что-то непередаваемо-гнусное. В тарелке, засиженной мухами, плескалась какая-то серо-зеленая, с запахом половой тряпки, с масляными разводами жидкость. Ее я сразу отставил в сторону. Пытаясь разрезать кусок жареного якобы мяса, предложенный на второе, я вывалил из тарелки почти всю порцию слипшихся макарон, впрочем, также непригодных к употреблению. Нож был тупой, мне пришлось внутренне сосредоточиться, и, вспомнив свои прежние навыки, взглядом разрезать кусок на 4 части.

–Как это вам удалось? – услышал я удивленный голос очкастого. К счастью он не видел моих манипуляций с мясом и свершившийся факт его расчленения принял за счет остроты моего ножа.

–Можно ваш нож – просительно потянул он. Я передал. У бедняги, конечно же, ничего не получилось

–Ну вот всегда так – привычно заканючил он, давясь целым куском – другие режут, другим можно…

– как это, режут?! Кто? Где? – в столовой заволновались. Людям захотелось узнать и объяснить непривычный феномен. За своей спиной я почувствовал любопытные взгляды. Кое-кто поднявшись со своего места уже направлялся к моему столику. Поняв, что сейчас буду разоблачен я, взяв у очкастого свой нож, за долю секунды сумел взглядом отточить его до остроты бритвы. И когда плотный мужчина с красным лицом подошел вплотную с интересом уставившись на меня, я протянул ему нож.

–Острый – сказал я – Возьмите, мне уже не нужен.

Попробовав пальцем острие, он тут же обрезался и громко зачертыхался.

–Дьявол! Черт знает что такое! Разве можно в общественной столовой держать такие острые ножи! Где у вас книга жалоб? – вопрос был обращен к Шурочке.

– А, что? – отвлеклась она от чтения толстенного романа.

–Что, Что! Нож слишком острый! – размахивая пальцем у нее перед носом горячился раненный гражданин – дайте книгу!

Шурочка насмешливо протянула ему роман.

–Черт побери, да не эту!

–А чего это вы здесь лаетесь, как кобель? Чего лаешься то, индюк?! – кассирша перешла в наступление – то им тупые ножи, то острые – никогда не угодишь! Иди кА ты отсюда, мужик…Ну чего уставился? Топай, топай. И не просто топай, а вприпрыжку!

Чертыхаясь, под насмешливые взгляды и шепоток краснолицый покинул столовую, а нож перешел на кухню, где его моментально затупили, несколько раз проведя о плиту.

Инцидент был исчерпан, но тут я обратил внимание на маленькое всклокоченное существо, похожее на облезлую обезьяну, шныряющую между столами и торопливо поедающее остатки еды. Первой мыслью было, что эта странная обезьяна – робот, предназначенный для наведения чистоты. Он смахивает в мешок хлебные корки и куски резинового мяса, торопливо дохлебывает остатки супа, дожевывает размазанные по столу и тарелкам макароны. Но зачем бы ему тогда так дико и затравленно озираться, для чего эти лохмотья, снятые, видимо с самого захудалого пугала?..Нет, решил я, это не обезьяна и не робот. Но кто же? Неужели это…Неужели это существо…Трудно было договорить последнее слово, но это был человек!

–Тебе чего, Микешка? – видя что я заинтересовался страшилом, Шурочка через него попыталась привлечь мое внимание – а ну, пошел вон! Микешка, ты слышишь меня!?

Существо съежилось и попятилось к выходу.

–Вот возьмите, – протянул я кассирше деньги, – выбейте для него.

–Для кого? Для Микешки?!

Но под моим взглядом она видимо почувствовала что-то для себя непривычное и больше перечить не стала. Она недоуменно пожала плечами, сердито щелкнула аппаратом и протянув чек, демонстративно отвернулась. Микешка застыл в выжидающей позе. Он ничего не видел сейчас кроме подноса с едой, который я установил перед ним. Повсюду роем кружились мухи, одна плюхнулась в тарелку и судорожно забила лапками. Старик не обратил на нее никакого внимания. Он даже не вытащил ее из супа. Есть он привык быстро и жадно. За несколько секунд он выхлебал первое и вопросительно оглянулся на меня, ожидая подтверждения неслыханной щедрости. Я дружелюбно кивнул и он накинулся на мясо. Он проглотил его не разжевывая. Макароны соскальзывали с ложки и он стал запихивать их в рот руками, они застревали в спутанной бороде, жирный соус тек по щекам…

Больше я не мог вынести этого жуткого зрелища и поспешно вышел на улицу. Пройдя несколько шагов я очутился в пропыленном вокзальном сквере и тут почувствовал, что кто-то тянет меня за рукав.

– Гражданин, у вас прикурить не найдется? – полуобернувшись я увидел своего недавнего сотрапезника. Не курив, я все же предупредительно носил с собой зажигалку, которая в случае необходимости могла также изолировать меня от внешней среды специальным защитным полем.

– Губошлеп, Никифор. – представился мой случайный знакомый. Зажигалка его явно заинтересовала. Повертев ее в руках он авторитетно изрек:

– Японская. 10 рублей. Или даже 15. Вот вещь… – и тут же привычно заныл – везет некоторым. А, почему везет, – не пойму. А я сейчас спички в лужу уронил – сообщил он доверительно.

Я молча посочувствовал и присел рядом.

– Везет людям – продолжал философствовать он, – у кого то стенка рижская, у кого телевизор цветной, а у кого то и гарнитур японский! За 60 тысяч! Слыхали про такой? Там все есть, даже шлепанцы на меху! Ну, посудите сами: могу я купить такой гарнитур?

– Думаю, что нет – сделал я смелое предположение.

– Правильно, не могу, – обрадовался собеседник – Это вы здорово подметили. Вы в гостинице остановились?

–Да.

– Очень приятно. Я тоже. 13-й номер. Даже с номером мне не повезло. А вы обратили внимание на шабашников со второго этажа…

–А это кто такие?

– Ага! Вы не знаете! Я так и думал. Вы их еще не успели увидеть, раз сегодня утром приехали. Они рано, обычно в 5 уже уходят. Новую танцплощадку в парке строят. Так что вы думаете – сколько они хапнут? Тысяч по 30 на нос! Вот для таких и стенка японская. А я бы их самих к стенке поставил и своими руками…да!

– За что вы их так не любите? Работают же люди. По 15-18 часов. – я немного знал это движение.

– А за что их любить? – он как бы не слышал второй фразы. – 30 тысяч! – Губошлеп закатил глаза и защелкал языком – вы можете представить что это за деньги? То-то! – он даже не дал мне ответить – а я представляю! Потому, что я всю жизнь их считаю. Я – бухгалтер! Знаете, сколько миллионов прошло через мои руки? Не знаете? А я знаю. Я все записываю, вот… – он достал из кармана мятый листок.

– Да…985 с половиной миллиона. Почти миллиард! Это то, что я насчитал на зарплату в том числе таким как эти залетные молодцы. Вот всегда так – миллионами ворочаю, а сам носовой платок купить не могу…Вот вы по виду наш брат, интеллигент…

–Геолог.

–Ну да, я и говорю – интеллигент…а какая, к примеру у вас зарплата?

– 150 – соврал я

–Ну, это терпимо…это еще по нашенски, – обрадовался он – хотя конечно на червонец больше моего. Но ведь не 200?

–Нет, нет – поспешно уверил я. Лицо его слегка прояснилось, он успокоился, но потом снова заволновался.

– Вот, вот, таким людям как мы и надо карты в руки. Такие массы двигают историю. А им 140 рублей – пожалуйте. Это справедливо? Да если я даже целый стольник в месяц откладывать буду мне на эту чертову стенку 50 лет копить придется. А нужна она мне будет?! – он зло сплюнул и достав новую папиросу попросил прикурить. Затянувшись, продолжил.

– Да…люди мелки, жадны, трусливы и завистливы. Вы думаете кто-нибудь из этих шабашников поделится с вами своими тысячами? Черта с два! Копейки не дадут. А вот вы, к примеру, можете продать мне свою зажигалку за пятерку?

Я испуганно замотал головой.

–Нет? Ну что я говорил! А мои сослуживцы лопнули бы когда я у них вот так как вы у меня перед носом – щелк! Японская…вещь! Ну да ладно. Я не гордый…Так о чем я? А, о шабашниках. Да, работают они и правда как волы. Наш Ванек однажды к ним в бригаду затесался. Им как раз подносчик кирпичей был нужен. Так он два дня и осилил всего, потом сбежал и месяц отлеживался. Да, работают они как черти, но за такие деньги можно работать. За такие и я бы не отказался. А чтоб я за 140 вкалывал – извините. Бабам у нас хорошо, они кофточки на работе вяжут, а мужикам стыдно. При прежнем главбухе мы хоть в шахматы резались, в козла, по маленькой иной раз пропускали, а при нынешнем – ни-ни! Только и разрешает, что чай пить. Сидишь целый день чаи распиваешь, да для вида костяшками щелкаешь. А там на машинке то посчитать – на пять минут хватит. Скучища. Время тянется – жуть. Минут за 10 до окончания все уже одеты, стоят у двери, что твой спринтер перед забегом, а по звонку в коридор только в рыцарских доспехах высунуться можно, иначе затопчут! Да…вот такие дела…а ты говоришь…Вдруг его лицо приняло еще более плаксивое выражение:

– Ну, вот всегда так, – он натурально завсхлипывал, – снова в папиросу какое-то бревно сунули – не горит.

Я дал ему прикурить и поинтересовался:

– А что это за Микешка такой? В столовой объедки собирает.

– Нищий. Он тут всегда вертится. Уж гоняет его милиция, гоняет, а все толку мало. Что с него взять – обмылок общества.

– Ну ты не скажи – к нашей беседе давно прислушивался сидевший на соседней лавке краснолицый гигант, дебоширивший в столовой. Воспользовавшись случаем он пересел к нам.

– Микешка личность известная, – важно изрек он, – знаменитейший я вам скажу, бомж. Последний из могикан, может быть. Да, гоняют Микешку все кому не лень, все норовят в соседний район сплавить, а оттуда грозятся, что в суд на нас подадут. А ведь этого оборванца пуще ока беречь надо. Вот сдохнет где-нибудь под забором, тогда узнаете что потеряли. Ведь это городская реликвия. Его в музей, под стекло. С табличкой: «руками не трогать»! его детям показывать надо. Вот мол, детки, какими будете, если работать не захотите. Тогда мигом захотят. Все разом! И не будут Ваньку валять, легких путей в жизни разыскивать…да, тяжелый физический труд облагораживает человека…

– И делает его горбатым – хихикнул очкастый.

– Такого как ты может и сделает, – краснокожий презрительно сплюнул, – вагоны грузить это тебе не на счетах для понта щелкать, да чай распивать. Эх ты, кренделёк!

– Нахал! Что вы имеете в виду?

– Я вот тебе сейчас по физии проведу! – грузчик потянулся было к оппоненту, но понял, что через меня это сделать трудно, опять сплюнул под ноги и продолжал, как ни в чем не бывало.

– Микешка, – это не только паразит, паразитов и без него хватает, это ходячая история. Ведь он – ровесник этого города.

–Расскажите, пожалуйста! – я ловил каждое слово. Странное название города уже давно не давало мне покоя,

– Абсурдак – почему такое название? – Грузчик с любопытством оглядел меня.

– Приезжий? Ну, тогда слушай, коль есть время и охота. А заодно и хлюпик этот пусть послушает…

Я сделал умоляющий жест готовому взбрыкнуться бухгалтеру и тот оставил готовые сорваться колкости при себе.

– Я то в этом городе почитай уже 40 годков живу. Каждый камень здесь знаю. а вы хотите историю? Что ж, извольте. В 20-х годах не было здесь никакого города – деревня деревней. А за рекой Летицей стоял небольшой кирпичный завод. Он и сейчас там стоит. С тех пор, правда еще цементный и асфальтовый появились, но это так, к слову…до революции завод принадлежал местному кулаку Петру Козлоногову. Ну, а когда ихнего брата погнали по этапу в Сибирь, стал он вроде как государственной собственностью. Только собственность, собственно уже почти не осталось. Чего-то Козлоногов со зла раскурочил, чего-то местные мужики потаскали. В общем, одни стены, почитай и были.

Когда инструктор из энтузиастов двадцатипятитысячников приехал, хозяйство подымать, аж ахнул. Ну, ахнуть то он ахнул, но мужик он упрямый был, а главное кирпич срочно понадобился, тут всем миром навалились и восстановили заводишко. Жил в ту пору здесь середняк один Василий Николаевич АбсурдОв. Вот так и запомните – ударение на последнем слоге. А то у нас все приезжие норовят переиначить, а нам, сами понимаете, обидно…да…ударение это великая вещь. Если его правильно приложить – он с сожалением потер кулаки и искоса глянул на вжавшего голову в плечи бухгалтера – ну, запомнили, пойдем дальше…Этот Василий оказался легендарной личностью. Это нам после, конечно объяснили, а тогда-то мы его немного чокнутым считали. Вычитал он из какой-то книги историю возникновения городов российских. Особенно ему понравилась легенда о Петербурге. Ну и начал он практику под теорию подводить, да еще применительно к местному колориту. Для начала всем уши прожужжал, что вот мол, раньше города волею царей строились, а теперь каждый волен свой город основать. Ему говорят: ну и основывай. А он: ну и осную! Надо сказать, упрямство у него ослиное было и что в башку втемяшится, то уже ничем не выбьешь. Ну а когда его бригадиром на кирпичном поставили – еще и заважничал. Заложу, – говорит, – здеся город и баста! Деревенские, конечно, ходят, посмеиваются, а ему и горя мало. Сын родился – Трактором назвал. Дочь – Аэлитой, по роману Толстого. Говорю же – не от мира сего. Но на работу злой был. Не в том смысле, что обозлился и не работал, а в противоположном…Когда мода на рекорды пошла он первым в нашей области пять норм дал!

– А может норма была маленькая, ненормальная? – осмелился встрять бухгалтер.

– Норма не может быть большой или маленькой, – авторитетно изрек грузчик, – норма всегда в норме. Ну, так слушайте дальше. Когда он рекорд установил совсем его дела в гору пошли. В газетах пропечатали, прославили. Статья была такая нашумевшая: «Ровесник века». Ему ведь повезло на рубеже веков родиться. Ну, а когда интервью у него брали, он и брякнул сдуру про мечту свою. Ему нет, чтобы рубашку с длинными рукавами предложить, с Петром Великим сравнивать стали. Областное начальство приехало. Планы-карты какие-то привезли. Оказалось, что невдалеке тут железная дорога и станция были запроектированы. Только все это за излучиной хотели сделать, но Василий как уперся – здеся, говорит, – и всё! И то сказать – в центральной прессе печатался. Мечта простого трудящегося человека наружу вылезла. Поспорь с таким! Место, надо сказать, дрянь. В половодье почитай весь город воду из подвалов вычерпывает. Но тогда про это не думали. Василий пророком Ильей руку простер – вот здесь закладывать будем!

–А почему? – спрашивают.

– А хочу так! Имею я право хотеть? Имею! Нутром чую – не пожалеете!

Ну, специалисты посмеялись. Им, специалистам-то, что? Им здесь не жить. А потом, может указание сверху получили, в общем изменили проект и с тех пор пошло-поехало. Через год железная дорога была проложена, станция построена – тогда быстро строили. А станция оказалась лучшей в области, грех к такой станции еще чего не прилепить. Я еще пацаном был, в деревне за рекой жил, мы только рты разевали тогда. Василий Николаевич Абсурдов знай кирпич штампует, а тот ни минуты не залеживается, сразу в дело идет. Какае-то геологи пришли, мел, известь и еще чего то откопали, а через два года цементный и асфальтовый заводы появились. Люди понаехали. Сначала застройка стихийно шла, потом в области под контроль это взяли. Появились всевозможные конторы, тресты, ОРСы, МоРСы, директора, замы, помы, снабы – все как на дрожжах пошл.

Абсурдов больше всех шевелился. Говорят, что он поставил своей целью 10 норм дать, но это его и погубило. Надорвался человек, не осилил. А жизнь то уже как юла раскрутилась. Кипела-бурлила вовсю. Новые бюрократы понаехали. Так все запутали-перепутали, где уж об основателе помнить? Никуда его не приглашают, не вызывают, не советуются. Да, нет пророка в своем отечестве. По крайней мере, живого… в общем, обидели человека смертельно. Слег он и лежал целыми днями. Все думу горькую думал. А когда на площади клумбу разбили и кто то предложил назвать город Цветогорском, он и совсем затосковал, написал свое последнее письмо и отошел в мир иной.

А тут праздник приближается, символическое открытие города. Ключи заказали, название на утверждение отправили. И вдруг как гром с неба! Приезжает тот самый корреспондент из столицы, который абсурдовую мечту изложил. И как пошел он наших бюрократов чехвостить, как пошел хвосты им крутить – никого не пощадил! И исполкому досталось и стройконторе и даже клубу со школой. Они еще недостроенные стояли. Собрание за собранием. И он там со всевозможных трибун: чему детей учим? Человек, можно сказать за вас голову положил, кто о нем вспомнил, пожалел, приласкал?

Спохватились тут все, но поздно – мертвеца не воротишь…И полились запоздалые слезы раскаяния. Здешний поэт взялся его автобиографию в стихах писать, скульптора с области пригласили. Такому человеку памятник не грех и живому поставить, а уж покойнику-то… А как памятник отлили, тут и с названием дело решилось: по просьбе трудящихся получил город название Абсурдак. Увековечили, прославили так сказать безвестного героя, идейного мученика. У нас ничего не забывается. По заслугам и честь, по Сеньке и шапка. Да, недавно вот и музей открыли в его бывшей избе. Туда и пресс кирпичный приволокли на котором он 10 норм дать пытался и все, что связано с Василием: лапти, одежда там разная, грамоты, письма, вырезки из газет…а директор музея, между прочим, его сын Трактор Васильевич. Ныне пенсионер районного значения. Общественник. Почетный мэр города.

–А про Микешку то…– робко напомнил бухгалтер.

–А что, Микешка? Я уже говорил – ровесник города. Когда газетчик центральный приехал, то на постой у бабки Феклы остановился. А у той дочка Матрена была. Ничего, справная девка. Втюрилась она в этого газетчика по самое немогу, да и он воспылал к ней страстью. Культуре городской обучил. Стихи такие читал, что бедная девка в обморок падала и он после в чувство ее приводил какими то особыми способами, ёгой что ли…Сам все в позе лотоса стоял. И ее позам разным обучил. Главное, говорит, внутреннее сосредоточение. Тело – тьфу, оболочка, дух совершенствовать надо.

Ну, с неделю они этот дух совершенствовали, а после засобирался столичный. Гостинцев деревенских понабрал: мед там, сало, картошку…у бабки Феклы зачем-то иконку и лапти стребовал. Бога, говорит, нет, зачем тебе иконка? Хотел еще прялку увести, да не осилил, оставил…а Матрена забрюхатила с чего-то… Да, так вот и появился Микешка. Как раз в тот день, когда название новому городу присваивали…

Потом Матрена разыскала-таки столичного. Приехала к нему с прялкой и с Микешкой, да куда там – у того оказывается жена законная и еще семеро по лавкам. Прялку взяли, а Матрену с приварком эдак вежливо, по городскому выпроводили. Все честь по чести. С деньгами на дорогу подсобили. Корреспондент то еще говорит:

– Слышь, Матрен, ты уж прости, что так получилось. Жили б мы в Турции, я тебя бы взял и еще кого-нибудь…но у нас, сама понимаешь, законы не позволяют…а детей любить надо. Дети – цветы жизни. Ты береги нашего-то…

Матрена со стыдухи сразу к нам не воротилась. Ходила, говорят, там года три по рукам, назло газетчику хотела в люди выбиться. Чтобы он увидел ее роскошной, богатой, в полном так сказать блеске и покусал ноготки, что пренебрег ею. Но только кусать-то ей самой пришлось. До того опустилась, что и ремесло свое потеряла. Тогда вернулась. Работать нигде не работала, жила людской милостью. Где ей подадут, где сама стащит. Феклы то уже не было – не дожила до позора. А Микешка с детства у нее того был…один из ухажеров его в младенчестве с люльки выбросил, когда тот плачем зашелся…

Потом она и Микешку стала к попрошайству приучать – калеке кто не даст? сама то как вернулась еще лет 10 прожила, а он, горемыка, и по сию пору мается…ну ладно, заболтался я с вами – выдал без всякого перехода рассказчик, и, ловко поднявшись, затопал по аллее…

Бухгалтер Губошлеп тоже заторопился в гостиницу. Я решил его проводить. Еще на подходе мы почувствовали, что там не все в порядке. Дверь с треском распахнулась и на тротуар крылатым Серафимом вылетел маленький тщедушный человек неопределенного возраста, лопоухий. С дико выпученными глазами. Он весьма ловко приземлился на руки и, перебирая ими, словно такса лапами, благополучно добрался до цветочной клумбы, после чего, пропахав носом небольшую грядку, остановился. Чувствовалось, что этот «маршрут» им был изучен до тонкостей. Тут же на пороге показалась подбоченившаяся горничная Ефросинья, жена страдальца.

– Что б ты сдох, окаянный! – привычно заголосила она – ишь чего, леший удумал – денег ему! Я тебе, козел драный, таких денег выпишу, что всю жизнь на врачей работать будешь! Убирайся отсюда!

Нисколько нас не смущаясь она еще немного поласкала благоверного подобным образом, после чего демонстративно захлопнула дверь у нас перед носом видом своим постаравшись выразить свое великое пренебрежение представителям противоположного пола.

– Па-а-думаешь! Ну и катись колбасой! – процедил санитар сквозь зубы, когда дверь, захлопнутая его энергичной супругой перестала вибрировать – дурра, не в деньгах счастье.

Тут он, кажется, обратил на нас внимание.

– О, мужики! Вот вас-то мне и надо…видели как она со мной, вернее я – с ней! Ну, что, мужики, по рублику?

Бухгалтер явно замешкался и нерешительно затоптался на месте.

– Да мне бы в гостиницу надо…

–А чего там делать то? Деньги, небось с собой носишь? Пошли, братва.

– Так ведь нет тут у вас ничего, – Губошлеп явно склонялся к предложенной авантюре.

–Для нас все будет! Пошли, мужики. Ну, этих баб к такой-то матери…Место одно знаю, – доверительно наклонился он, – решайтесь же, не тяните!

– Ну что, Серега, – бухгалтера от окончательного решения удерживала природная трусость и отсутствие третьего компаньона – может примем по маленькой, ты как считаешь? – Губошлеп торопливо вынул из бокового кармана раскладной пластмассовый стаканчик.

Я сделал вид, что клюнул.

– Ну что ж, я не против.

– Вот это по нашенски! – санитар с терпеливостью рыболова осторожно подсекал улов – вот это я понимаю. Это настоящие друзья. Давайте, мужики отсюда побыстрее слиняем. Моя Ефросинья глазастая баба. Потом и вам житья от нее не будет.

–А чего нам, мы люди вольные, – опасливо оглянувшись, высказался бухгалтер вдвое убыстряя шаги.

– Вот и я говорю: человек должен быть вольным. А он, дурак, норовит сам себя в кабалу упрятать. У одного это жена, у другого – любовница, у третьего – работа, четвертый хобби какое-нибудь придумает…вот мой начальник в отрезвителе коллекционирует автографы алкашей. А вдруг, говорит, среди них личность какая знаменитая объявится. Поэт какой или ученый. История немало таких примеров знает…у меня самого, если хотите, почитай кандидатская в клюве была: я сельскохозяйственный с красным дипломом кончил. Все водка проклятая. Ну что, мужики, пришли. Давайте деньги. По пузырю на нос!

– По бутылке? – ужаснулся бухгалтер.

–Успокойся. Червивка же…примем опохмелонского, поговорим…как раз по таблетке для затравки.

– По таблетке чего? – насторожился Губошлеп.

– Как чего? Бормотулина, конечно!

–…А-а-а…Ну держи – бухгалтер покопавшись в кошельке выбрал подклеенный трояк из тех, что позатрепанней.

Я пить не собирался, но также с готовностью протянул взнос. Окаянный оборотнем шмыгнул в какую-то подворотню – только его и видели.

– Вот черт! – запоздало заполошился бухгалтер,– он же нас нагрел! Ну вот, всегда так…думаете меня первый раз греют? Главбух делишки какие-то с липовыми счетами провернул, а в ревизию – на меня повесил. Нашел, значит, крайнего. Козла. И докажи после, что не верблюд…нет справедливости на свете. Я всегда говорил: прав тот, у кого больше прав! Вот стану я главбухом, тогда запоете у меня! А этот Окаянный…

Будущий борец за справедливость так и остался стоять с отвисшей челюстью: санитар вынырнул также внезапно, как и исчез, и тряхнув рваным пиджачишком, произведенным звоном дал понять. Что мы имеем дело с человеком чести.

– Здесь пить неудобно – доверительно сообщил он, – айда в зоопарк, там у меня одна свободная клетка есть – никто не найдет. А для вас и закусь какой на базаре раздобудем. Мой то всегда при мне – Окаянный хихикнув, показал отворот пиджака, где у него суровыми нитками был пришит покрытый тонкой плесенью сухарь – очень удобно, – похвалился он, – как говорят: все свое ношу с собой. Нюхнул – и сыт. Много ли мне надо? Я это рацпредложением по месту своей работы хотел оформить. Зарубили, сволочи, червонец пожалели, хотя план по рацухам такой же важности, как по алкашам. Вот лейтенант Бледных предложил душ из алмазных шариков устроить – мигом отрезвляет. Он и на себе пробовал. Правда, вместо алмазов дробь восьмого калибра выписал. Месяц испытывал, три ящика водки извел (он малопьющий), сам извелся, и вот, когда уже было добился приемлемых результатов, его на принудиловку отправили…хороший был человек…нет, не ценят нашего брата, изобретателя…Или вот я еще кресло специальное придумал – опрокидывающееся. Для определения степени опьянения. Сажаешь на него алкаша, нажимаешь кнопку, он и брякается. А дальше самое главное и ответственное: визуальное наблюдение: на руки упадет, проползет метра два, материться начнет, в морду норовит дать – слабая степень. Тоже самое, но без проползания и мата – средняя, а если как куль шмякнется и никакой реакции – сильная! Правда – гениально! Я и полезные советы подавал. Про иглотерапию слыхали? От всех болезней избавляет, но где столько специалистов и иголок взять? Вот я и придумал ежовую терапию – специальный диван с двойным дном. На верхнем, матерчатом, клиент лежит, а по нижнему десяток голодных ежей ползают. Колючки материю протыкают, и…Каково?!

–Да, это очень ценное предложение, – согласился Никифор – я бы своего шефа на такой диванчик уложил на пару недель…нет, месяцев! И привязал бы еще. И ежей добавил!

–А вы думали! – Окаянный слышал лишь самого себя, – голь на выдумку хитра. Да у меня столько идей зреет! Куда там Черепановым и Кулибиным! Вот у меня еще мысль была… – но досказать он не успел – мы как раз подходили к базару.

Резкий запах шибанул в нос, гвалт тысячами децибел ударил по ушам. Где продавцы,где покупатели – не разберешь. Но торговаться умели и те и другие. Какая-то бабка, сидевшая на кирпичах, борцовским захватом ухватила Губошлепа за ногу:

– Мила-а-й! Купи поросенка!

Бухгалтер дернулся и наступил на товар, который заверещав благим поросячьим матом, кинулся прочь, но далеко не ушел, поскольку был с ошейником и на поводке.

–Видишь какой резвый и справный – наседала старуха, подтягивая беглеца – почти даром уступлю – бери! Ну, хочешь – за пол-цены?

–Да не нужен мне поросенок – отмахнулся Губошлеп, очищая ботинок.

–Тогда свинью!

–И свинья не нужна…

–Выручи касатик. Я за тебя свечку в церкви поставлю…

–Нет.

– Две свечки…Ну хочешь – три?

–Нет!

–Экий ты несговорчивый! Ну чего же тебе тогда надо, дьявол тебя побери?

– Отстань бабка, – походя бросил Окаянный, и что-то прошептал ей на ухо. Та истово закрестилась и замахала на бухгалтера – сгинь, ирод! А-а-нафема антихристу!

–Что вы ей наплели, – всполошился Губошлеп.

–А…Ничего особенного. Сказал, что ты мусульманин и свинину не употребляешь…