Исток (сборник)
Шрифт:
– Грейся, – предложил Мозель штурману и сам первый протянул руки к теплу; не хватало лишь пламени, чтобы вокруг стало совсем уютно.
Штурман покачал головой не то с сожалением, не то с усмешкой: и в самом деле, не совсем обычным казалось греться у невидимого огня, когда кругом было сколько угодно материала для настоящего, яркого, доброго костра… Командир осуждающе сказал:
– Ты не прав, штурман. Или ты все еще уверен, что здесь царит благополучие?
– Не знаю, – задумчиво проговорил штурман. – Просто у меня такое ощущение… Знаешь, мы, штурманы, привыкли верить интуиции, когда логика не может помочь. Вот и тут – с самого начала…
– Стой! – перебил его командир и даже схватил штурмана за руку; для этого ему пришлось перегнуться вперед, он обжег запястье о невидимо раскаленную печку и сердито охнул от боли. – Давай, штурман, – продолжил он, подув на обожженное место, – отложим рассуждения об Истоке до возвращения на корабль. Будем лишь оценивать факты, без обобщений. Мы, я считаю, оказались на нормальной планете, которая живет приблизительно по ритму начала нашей эры. Афины, Спарта… Кроме того, здесь есть и люди, живущие по законам каменного века. Помнишь, нам приходилось встречаться с такими культурами.
– А следы? – спросил штурман, устраиваясь поуютнее в предвкушении спора.
– Дождемся дня, рассмотрим их как следует, и тогда начнем строить гипотезы. Пока ясно, что здесь сосуществуют разные уровни цивилизации. На заре, надо полагать, развернется сражение – бронзовые мечи против каменных топоров – и с этой точки зрения мы находимся, пожалуй, не в самом выгодном месте. Как ты думаешь, навигатор…
Штурман, усмехнувшись, перебил его:
– Я не могу думать без привлечения гипотезы Истока.
Командир не то застонал, не то коротко засмеялся:
– Ох, есть предел терпению… Но – хорошо. Поговорим на эту тему в последний раз. Слушай. Когда мы прилетели, еще можно было думать, что это – Исток, бывший Исток, то ли покинутый людьми, то ли переживший катастрофу и успевший оправиться от нее, но уже без людей. Мне показалось слишком тяжелым сообщить на Земле, что цивилизация Истока не дожила до наших дней, и все же в тот момент такая гипотеза могла возникнуть. Через некоторое время мы убедились, что на планете есть люди. Каменный век. Даже и это еще можно было бы объяснить с твоей точки зрения, предположив, что какая-то часть людей уцелела после катастрофы, но деградировала, превратившись в дикарей. Но теперь я категорически говорю: нет! Цивилизация, откатываясь назад, не могла задержаться на античной стадии, а начав снова с нуля, не успела бы дойти до нее. Согласен?
– Логично.
– И еще. Принять твою гипотезу – значит признать, что великая цивилизация Истока погибла. Но скажи: разве на Гиганте, на предпоследней по развитию ступени перед Истоком, хоть что-нибудь указывало на приближение катастрофы? Разве были там антагонизм, вражда, скрытые противоречия в развитии общества? Не было! И неудивительно: даже на нашей Земле это давно уже не грозит обществу, а ведь между нами и Гигантом – немалая дистанция. Я прав?
– Ты был бы прав, – сказал, помолчав, штурман, – если бы я хоть словом обмолвился о гибели цивилизации.
– Но ведь если цивилизация не погибла, и ее нет – значит ее и не было? Тогда это не Исток!
– Не согласен… Гибель цивилизации – не единственное, что может с нею приключиться. Я, конечно, не думаю, что человечество может мирно скончаться в своей постели не от недостатка, а от изобилия. Помнишь эту теорию?
– От обжорства, что ли?
– Можно и так сказать. От обжорства знанием, от изобилия информации. Общество, развиваясь, успешно преодолело все мели и рифы, обошлось без ядерной войны, добилось изобилия, передоверило производство материальных ценностей машинам и получило наконец возможность всю свою энергию направить на познание мира, – познание все более глубокое и всестороннее…
– Мы на Земле все это проделали, – сказал командир, – и пока что живы и здоровы. – Он согнул руку, напрягая бицепс. Штурман кивнул.
– Ты атлет, это известно. Но послушай дальше. Сторонники этой гипотезы говорили, что главная беда в том, что темп развития ускоряется, науки же дифференцируются. Если что-то возникает на стыках, то и такая новая отрасль не становится объединяющим звеном, а напротив, сама начинает углубляться и отходит все дальше от соседей. Проведи из центра окружности любое количество радиальных линий – и они чем дальше, тем больше будут расходиться. Простая геометрия.
– Ну, дальше?
– А дальше вот что: познание – основное содержание жизни. Машина общества закручена и пущена, идет без сучка без задоринки, внимания не требует, а значит, исчезает общность интересов: какой смысл интересоваться тем, что действует само по себе, как хороший автомат, даже смазки не требует, а совать ему палки в колеса в наше время никому и в голову не придет. Значит, у каждого есть полная возможность жить только своими интересами, а интересы-то у всех разные, наука требует человека целиком, если заниматься ею всерьез, а не всерьез у нас уже не бывает. И вот, говорили они, может получиться, что люди перестанут понимать друг друга. Но в то же время человек – существо общественное и вне общества жить не может. А общество перестает существовать в тот миг, когда исчезает связь, элемент общения. И вот…
– Все, – сказал командир. – Дальше я понял. Теория эта мне активно не нравится; я в нее не верю.
– Я тоже. Не потому не верю, что этого не могло бы произойти, но по двум причинам: во-первых, кроме науки, у человека есть искусство, а оно всегда объединяет, его функция – находить и создавать общее между людьми. И во-вторых, люди умнее, они свернут своевременно, как только заметят, что назрели противоречия.
– Погоди, – не согласился командир и обвел взглядом всех сидевших вокруг маленькой печки и внимательно слушавших. – Погоди, мы же согласились, что в обществе – даже на Гиганте – противоречий нет. Значит, нет и нужды в изменениях!
– В обществе противоречий нет, – медленно проговорил штурман, – твоя правда. В обществе. А вообще-то… У тебя хорошая память, командир. Так вспомни, например, как мы захотели взять какие-то вещицы, безделушки, чтобы на память о великолепной планете осталось хоть что-нибудь, кроме воспоминаний и дневников. Он у меня в каюте, этот сувенир. Нам позволили выбрать, конечно; но ты помнишь, при этом нас заинтересовала одна деталь: люди Гиганта, беря то, что им нужно, показывали какие-то жетоны. Мы спросили; что нам объяснили, ты помнишь?