Истоки (Книга 1)
Шрифт:
– Понимаешь, Марфуша, подъехал я на "газике" с моим Петруниным в десять часов прямо к парадному, а там стоит молодой человек в шикарном костюме - твой, значит, Юрий Денисович. "Здравствуйте, товарищ заведующий автогаражом, - говорит твой моему.
– Часы у вас, - спрашивает, правильные?" Заторопился мой, полез в карман, а часы на руке. "Точные у вас часы, - говорит твой, - ровно десять. Почему же вы опоздали на работу? Как обслуживают рабочих ваши автобусы? Не знаете?" И дальше, окаянный, спокойно, с улыбкой: "Ну вот, чтобы вы знали лучше, как работает парк, прикажите шоферу отогнать
– Парень засмеялся. Так вот и получил я внеочередной отпуск!
"Говорят, Крупнов пошумливает, командует. Коммунисту рядовому трудно попасть к нему на прием", - вдруг вспомнились Иванову слова Тихона Солнцева. И он вежливо осведомился у своего румяного соседа, часто ли донимают парторга личными делами. Тот ответил не сразу:
– Это еще вопрос, кто кого донимает. Руки у Денисыча длинные, достанут тебя в любой дыре. Не проходит дня...
– румяный, пахнущий сдобными булками, не договорил: Марфа велела ему зайти в кабинет.
Она посмотрела на Иванова так, будто выбирала в женихи, и, закинув полные руки, поправляя уложенные на голове русые косы, сказала:
– Вас не сможет принять Юрий Денисович. Да, да, я доложила, как вы просили: рядовой коммунист из транспортного цеха по личному делу.
– Тогда я сам войду!
– сердито сказал Иванов.
Человек пять рабочих и румяный сидели за столом, напротив них худощавый, горбоносый, с желтой головой. Он пристально взглянул на Иванова быстрыми глазами, потом повернул лицо к Марфе.
Она пожала плечами: "Я сделала все от меня зависящее, и я не виновата. Вот он сам своей персоной, что хотите, то и делайте".
– Моя фамилия Иванов, из обкома партии. Странно, к вам не может попасть рядовой коммунист. Некрасиво, мягко выражаясь.
– Но вы же не рядовой член партии, товарищ Иванов. А вообще-то у вас оригинальный прием - прикидываться рядовым. Позаимствую, - с улыбкой сказал Юрии.
"Зачем он так прямо в глаза?
– тревожно подумала Марфа, выходя из кабинета.
– Эх, Юрий Денисович, не в меру ты прям и горд! Вот снимут с работы - каяться будешь.
– Она подумала и спросила себя: - А будет ли каяться? Умеет ли?"
Юрий отрезал ломоть от кривобокой непропеченной буханки, предложил румяному с недоброй любезностью:
– Закусите, не стесняйтесь.
Достал из ящика стола фигурки различных животных, вылепленных из хлеба, расставил все это стадо по зеленому полю стола.
– Полюбуйтесь скульптурой! Рабочие делают из вашей стряпни.
– Юрий старательно выпрямил ножку свиньи, покудрявее завернул хвост собачки. Рабочие захохотали:
– Эх, пастуха забыли сделать!
Румяный, пахнущий сдобными булками, с энтузиазмом заговорил о печах, о тестомесках, о поддувалах, о том, какое значение для трудящихся имеет хороший хлеб...
– Немного знаем, что такое хлеб, едим не первый год, - перебил его рабочий.
Румяный сказал, что будет сдвиг, перелом.
– Тут без наших стараний хватает сдвигов: поселок ползет, того и гляди, завод поедет в Волгу!
– сердито сказал другой рабочий, обращаясь к Иванову.
– Проще, без катастрофических слов "сдвиг", "перелом", скажите: долго ли будет дремать ваша гражданская совесть?
– сказал Юрий румяному. Договорились: пышным хлебом будете кормить нас. Механика пришлем, поможем.
Румяный завернул в газету фигурки из хлеба, вышел.
– А я-то думал, что самое трудное - сварить качественную сталь, а тут, оказывается, булки тоже дуриком не испечешь, - сказал рабочий.
Все засмеялись.
Юрий, покачивая на ладони стальную плитку, заговорил с рабочими о мартенах, о томильных колодцах... И хотя Иванов не понимал многих слов, он чувствовал, что речь идет о новых, очень важных государственных заданиях заводу. Армии и флоту нужна качественная сталь, несокрушимая броня. А времени в обрез. Нужно днем и ночью экспериментировать. Послать мастеров на уральские заводы. А главное, самим действовать смелее. Нет сейчас у завода, у рабочих более важного дела.
Когда рабочие ушли, Юрий пристально взглянул на Иванова.
"Видимо, это тот самый Иванов, с которым мачеха Юли хочет породниться", - подумал он.
"Рыжие, носатые, пожалуй, нравятся женщинам. Тем более такой своенравной, как Юлия", - думал Иванов, пуская кольцами дым из-под усов. Встретился с взглядом Крупнова, почувствовал: говорить нужно только начистоту или вовсе не говорить. Рассказал о цели своей командировки: изучить агитационно-пропагандистскую работу в городе, особенно на заводах; помочь в меру своих сил. Есть и личные интересы - поближе познакомиться со старыми рабочими, участниками революционной борьбы. Откровенно говоря, давно мечтается записать рассказы, воспоминания бывалых людей. Если хватит умения и способностей, попытаться повесть написать. Но это в том случае, если удастся освободиться от партийной работы, что вряд ли возможно.
– Я слабо знаю производство, рабочих... Помогите мне, а?
Эта смиренная просьба тронула и насторожила Юрия, и он сказал:
– Не будем щеголять показной скромностью. Казанские сироты ныне не вызывают жалости. У меня опыта меньше вашего. Что же поделаешь, назвался груздем - полезай в кузов! Какой у вас план, Анатолий Иванович?
Иванов сказал, что ему хочется несколько дней следовать за парторгом, как нитка за иголкой, если это не стеснит...
– Нисколько. Поедем на стройку.
И в машине Юрий говорил все о том же: нужна броневая сталь в самый короткий срок.
На северной окраине города, повыше завода, нарядив берега старыми плакучими ивами, блестело озерцо. Давно когда-то утопилась в темном омуте разнесчастная душа-девица Маришка. Городская молва поэтизировала ее неразделенную любовь. Местные поэты, в том числе сам Иванов, начинали свое поприще с описания Маришкина озера. Плачет Маришка зимой и летом, горючие слезы ее прожгли огромный овраг, разрубивший город пополам. Горожане вбивали в берега оврага сваи, бутили камнем, заваливали землей. Но светлые родниковые слезы Маришки упорно пробивали путь к Волге.