Историческая диалектология русского языка
Шрифт:
Правда на сей раз поцеловаться мы не успеваем.
Наши губы находятся близко-близко, когда я слышу громкий хруст сухой ветки за спиной. Пугаюсь моментально, дергаюсь и разворачиваюсь.
Вижу без преувеличения бешеные черные-черные глаза брата – Бекира и теряю дар речи.
Он смотрит над моей головой. Его челюсти стиснуты, виски пульсируют. Кулаки сжимаются.
Когда брат опускает взгляд на меня – холодею. Хочу что-то сказать в свое оправдание и в защиту Мити, но язык не ворочается. Слышу:
– Пшла отсюда, Айка…
И бессильно захлопываю
Глава 3
Глава 3
Айлин
Я испортила свадьбу лучшей подруги. Опозорила себя, свою семью, унизила всех, кого люблю.
Я мечтаю провалиться сквозь землю, но вместо этого послушно возвращаюсь в зал, как приказал брат.
Я пыталась что-то мямлить, но он бы не послушал. Сделал шаг ко мне, дернут за руку и толкнул туда, откуда пришел сам.
Теперь у меня саднит запястье, но я отвлекаюсь на эту боль, чтобы не сойти с ума. Тру кожу и мысленно прощаюсь с жизнью.
Нет смысла пытаться кому-то что-то объяснить. Бекир поговорит с Митей. Митя не будет сглаживать конфликт, он совсем не такой. Он — смелый, это я трусиха. Потом брат расскажет всё отцу.
Я захлебываюсь накатившим отчаяньем. Жалостливо скулю и отворачиваюсь от толпы гостей, которые даже не подозревают, какая драма сейчас разворачивается неподалеку. А у меня жизнь рушится. После такого папа нас никогда не благословит. Даже если Митя совершит хадж. Даже если подарит мне самый щедрый в мире махр, на который у него элементарно нет денег. Даже если будет любить меня так, как никто не полюбит. Все испорчено. Я все испортила.
И даже на Митю с его дурацкой затеей злиться не могу. Он там сейчас борется за нас двоих. А я… Просто тварь, стравившая любимого брата с любимым же парнем.
Всхлипываю еще раз, до крови закусывая изнутри щеку. Смотрю в стену и стараюсь выровнять дыхание, но какой смысл? Мое спокойствие ничего не изменит. А вот у паники есть все основания.
На мои плечи ложатся чьи-то руки, я подпрыгиваю и даже вскрикиваю. Далеко не сразу осознаю, что это Лейла. Смотрю на ее теплую улыбку и еле сдерживаю слезы. Моя дорогая, ты же еще не знаешь, что я натворила… А когда узнаешь – не коснешься больше.
Глаза наполняются влагой. Я — на последнем волоске, а Лейла хмурится и подается навстречу.
– Эй, Айка… Ты чего?
Ответить не могу, просто мотаю головой.
Она раскрывает объятья, я в них тут же ныряю.
Какая я ужасная… Я этого не заслуживаю…
Но вопреки своим же мыслям прижимаюсь к подруге еще плотнее. Кладу щеку на ее плечо, через пелену слез смотрю в гудящую толпу. Позволяю себе маленькую слабость, помечтать, что а вдруг пронесет? Но нет же. Нет…
Нахожу глазами папу и практически захлебываюсь от стыда. Еще сильнее, когда осознаю, что рядом с ним стоит тот самый чертов прокурор. У меня кровь вскипает, я решаю его ненавидеть. Почему-то кажется, что это он дал наводку Бекиру. Иначе как брат оказался там, где мы с Митей?
Зря думаю об этом – снова хочу провалиться сквозь землю. А еще вернуться и как-то повлиять. Но как?
Успокаивающие поглаживания Лейлы с каждой секундой действуют все хуже. Мне становится откровенно плохо… В голову проникают мысли о побеге. Только куда? От себя же не убежишь…
Смотрю на незнакомого мне мужчину в дорогом костюме со строгим лицом и раз за разом повторяю про себя: «зачем ты это сделал? Скажи… Зачем ты это сделал? За то, что путалась под ногами?».
Я не жду ответа. Спросила бы – он мне в лицо посмеялся, потому что глупости. Потому что сама виновата. Потому что мне не хватает смелости спросить честно: зачем это сделала я…
Кое-как беру себя в руки и отстраняюсь. Ловлю ласковый взгляд Лейляши и вымучиваю улыбку.
Напоследок я хочу успеть ей показать, что люблю искренне и несмотря ни на что.
– Кто-то тебя обидел, ручеек? – Она тепло улыбается, тянется к моей щеке и гладит. Снова сбивает меня с ног.
По одному из трактований, Айлин – это ручеек в раю. Но сейчас такое обращение звучит по-особенному кощунственно. Сегодня мой ручеек пересох. Вход в рай точно закрыт.
– Сама себя, – неумело отмахиваюсь и отступаю.
Сжимаю руки в тугом-тугом замке.
Бекир с Митей наедине на заднем дворе уже минут пять. Господи, пусть они просто говорят, а не дерутся. Пожалуйста…
– Мы торт сейчас будем резать. Идем поближе?
Лейла не настаивает на том, чтобы я тут же выкладывала ей причину своего странного поведения. Вообще удивительно, что нашла на меня время.
Подруга протягивает мне руку, я хватаюсь за нее, как за спасательный круг. Семеню следом, пока у нас над головами потихоньку гаснет свет.
На наших свадьбах традиции нежно вплетены во вполне стандартный сценарий. Я была на нескольких не крымскотатарских празднованиях. Не могу сказать, что впечатление они произвели на меня неизгладимое. Нет, то же самое, просто другая музыка, алкоголь, отчасти еда, более развязные конкурсы и танцы.
Но и у нас муж с женой разрезают торт.
Лейла отпускает меня рядом с остальными своими подружками. В отличие от меня, их не нужно было собираться по залу. Я становлюсь в маленькой группке за спиной молодоженов.
Продолжаю отсчитывать последние секунды своей жизни без позора. Поглядываю на пугающую дверь. Жду, когда в ней покажется Бекир и пойдет к отцу. А я даже в ножки к нему не упаду. Нет смысла умолять. Он слишком честный…
Музыка сменяется на очень торжественную. Становится совсем темно, а будущую дорожку для торта освещает прожектор. Из ведущей на кухню двери вывозят огромный, сияющий белизной торт.
Гости восторгаются зрелищем, достают телефоны, ведь сейчас самое время снимать. И я тоже с удовольствием сняла бы, не тошни меня от того, что натворила.