Исторические портреты. 1762-1917. Екатерина II — Николай II
Шрифт:
Можно догадаться, какое унижение и какую пропасть между собой и матерью должен был почувствовать преданный публичному осмеянию Павел — далеко уже не юноша, зрелый муж 35 лет от роду, отец многочисленного семейства.
Соперничество Екатерины II и Павла в правах на престол получило заметный отзвук и за пределами Зимнего дворца, Павловска или Гатчины. Выше мы уже касались этого сюжета, когда речь шла о влиянии на Павла самозванческих лозунгов Пугачева. Теперь остановимся и на других проявлениях реакции социальных «низов» на династическую борьбу в верхах.
Популярности Павла в этих слоях населения, несомненно, способствовало распространение в народной среде второй половины XVIII в. легенды о царе Петре III — «избавителе». И Павел закономерно воспринимался
Особо зримо расположение к Павлу на фоне недовольства Екатериной II проявлялось в Москве — древней, но опальной и строптивой столице империи, где фрондирующее дворянство не скрывало своего почитания Петра III с его манифестом о «вольности дворянской». Когда в 1775 г., после подавления Пугачевского восстания, сюда приехали Екатерина и Павел, то восторженная толпа устроила ему овацию, она же была встречена с подчеркнутой холодностью. «Павел — кумир своего народа», — доносил своему правительству в том же году австрийский посланник в России. В 1787 г. сам Павел в доверительном разговоре с прусским посланником Келлером рассказывал, что «каждый раз, когда выходит во время своего пребывания в древней столице, он видит себя окруженным народом». По этому поводу Келлер заметил, что если «голос народа провозгласил бы его своим избранником, то он не воспротивился бы желаниям народа». Андрей Разумовский, бывший свидетелем радушной встречи Павла жителями Москвы, в 1775 г. сказал ему: «Вы видите, как вы любимы, ваше высочество. Ах, если бы вы дерзнули…» Павел, однако, не «дерзнул», ибо занятие престола на гребне стихийной народной поддержки неизбежно сопрягалось с насильственным устранением Екатерины II. Да и в народной любви он вовсе не был так уж уверен. В том же разговоре с Келлером Павел признался: «Ну, я не знаю еще, насколько народ желает меня; я в этом отношении не делаю себе никаких иллюзий. Многие ловят рыбу в мутной воде и пользуются беспорядками в нынешней администрации, принципы которой, как многим, без сомнения, известно, совершенно расходятся с моими». Из этого следует, кроме всего прочего, что истоки своей популярности в народе Павел усматривал в глубоких расхождениях с матерью, в осуждении им «принципов» ее политики и беспорядков в управлении страной.
Народ тем не менее и в самом деле «желал» видеть его на престоле, и брожение в пользу этого в низовых слоях населения не прекращалось во все царствование Екатерины II, во все тридцать четыре года пребывания Павла наследником.
Важно при этом иметь в виду, что закулисные перипетии дворцового переворота 1762 г. и последующей борьбы вокруг трона, противостояние различных группировок, их намерения, расклад политических сил — все это, хотя и в искаженном глухими слухами виде, доходило до «низовых» слоев.
Так, уже в конце 1760-х гг. капитан одного из гвардейских полков Панов, хваля великого князя, говорил, что Орловы «батюшку его уходили, дай-ка ему покровителя, так отольются волку коровьи слезы. Мщения и ныне ожидать должно, потому что Панина партия превеликая». Примерно тогда же гвардейский корнет Батюшков распространялся среди сослуживцев: «Вот-де, когда цесаревич вырастет, то верно спросит, куда батюшку-то его девали, а там-де Бог Орловым за это заплатит». В гвардейских полках шли разговоры и о том, что «государыня венчана с графом Орловым» (или что она «хочет выйдти за муж» за него), а «Орловы хотят убить Павла», Екатерина же «на это согласна», что «у него очень много недоброхотов». «Великого князя хотят извести» — так говорили между собой и солдаты.
Неудивительно, что на почве таких настроений то и дело вспыхивали стихийные порывы к замене на престоле Екатерины Павлом.
Еще в 1763 г., в дни ее коронации, когда
В разгар войны с Турцией упомянутый выше корнет Батюшков уговаривал нижних офицерских чинов подписывать присяжной лист в верности «государю всероссийскому императору Павлу Петровичу, а нынешнему правлению быть противну». По свидетельству берейтора конного полка Штейгерса, тот же Батюшков говорил сослуживцам о Павле, что «он уже в лета приходит, так лучше бы ему государствовать, нежели женщине». В 1772 г. разговоры в пользу Павла велись офицерами среди нижних чинов гвардии. Раздавались предложения «возвести на престол великого князя Павла Петровича, к чему склонить солдат», а «два капрала» и подпоручик Семхов «согласились содействовать. Стали подготавливать других, рассуждать, как вывезти великого князя из Царского Села». Сходные намерения высказывались и гренадерами: «Мы его высочество поскорее императором сделаем». Солдаты решили даже через камергера Барятинского «разведать мысли его высочества», а «затем увезти Павла в полк». Сквозь эти смутные, казалось бы, слухи проступают и реально исторические черты эпохи — речь, несомненно, идет здесь об И. С. Барятинском, одном из приближенных к Павлу до первой женитьбы придворных, постоянном его собеседнике и советчике.
Как видим, наибольшая активность в движении за устранение Екатерины II и возведение на престол Павла в данном случае проявилась в столичной среде, в кругу гвардейских офицеров, увлекавших за собой и солдат. И дело было, конечно, не в каком-то исключительном почитании Павла-наследника именно в этой среде. В данном феномене, бесспорно, просматривается влияние весьма удачливой и всем еще памятной практики дворцовых переворотов предшествующих десятилетий, когда при опоре на гвардию сравнительно легко и безболезненно происходило низложение одного монарха и возведение другого, когда к власти приходили совершившие такой переворот лица и стоявшие за ними политические группировки. Кстати, упомянутый выше И. С. Барятинский — при Петре III его флигель-адъютант — был замешан в дворцовом перевороте 1762 г., а родной брат его, Ф. С. Барятинский, был, как уже отмечалось, свидетелем, если не соучастником, умерщвления Петра III.
Не менее симптоматично и явное оживление «пропавловских» настроений в начале 1770-х гг. — как раз в то время, когда великий князь достиг совершеннолетия и в придворно-правительственных верхах обострилось противоборство по поводу его прав на престол.
Однако подобного рода настроения (притом что об участи Екатерины II высказывались по-разному: то вообще ее «зарезать», то постричь в монахини, то оставить в покое) обнаруживали себя и в последующие годы, а географически охватывали не одну только столицу. Молва о явлении Павла-«избавителя» имела широкое хождение на Урале и в Сибири. Даже на далекой Камчатке отголоски этой легенды прозвучали достаточно явственно. Когда здесь в начале 1770-х гг. вспыхнул известный бунт русских и польских ссыльных, то возглавивший его М. Бениовский действовал именем Павла Петровича, говорил о возможной амнистии в случае его вступления на престол, местному населению проповедовал, что оно страдает за привязанность к великому князю, а весной 1771 г. восставшие привели жителей к присяге императору Павлу.
Но, быть может, особенно знаменательно, что толки и чаяния о возведении Павла на престол продолжали расходиться и в самом 1796 г. — буквально накануне его действительного воцарения.
Летом этого года во многих местах Украины, в Елисаветграде, в Новороссийской и Вознесенской губерниях вдруг разнесся слух о восшествии на трон Павла Петровича. Несколько подозреваемых было схвачено и отдано под суд, но виновников первоначального распространения крамолы так и не нашли. В официальных бумагах по этому поводу было весьма многозначительно замечено: «…от кого именно начало возымел сей слух, не доискано, а видно глас народа — глас Божий».