Истории, рассказанные у камина (сборник)
Шрифт:
– Вы спешите? – спросил он.
– Нет, я совершенно свободен.
– В таком случае я был бы вам очень благодарен, если бы вы еще ненадолго задержались. Дело в том, что я живу здесь настоящим отшельником. Не думаю, что в Лондоне сыщется еще хоть один человек, который вел бы такой же образ жизни. Для меня очень непривычно разговаривать с кем-нибудь.
Я обвел глазами маленькую комнату, почти лишенную мебели. Потом подумал об огромном пустом доме и о зловещей двери с выцветшей сургучной печатью. Было во всем этом что-то странное, даже гротескное, что пробудило во мне желание узнать больше. Может быть, если я останусь здесь еще на какое-то время, мне это удастся. Я ответил,
– На столике у стены найдете что выпить, сифон там же. Простите, что я не могу выступить в роли хозяина, но я не в силах передвигаться. Берите сигару, они вон там, на подносе. Думаю, я тоже закурю. Так вы, значит, адвокат, мистер Альдер?
– Да.
– А я никто. Я – самое беспомощное существо на планете, сын миллионера. Меня растили, думая, что я унаследую огромное состояние, и вот, как видите, теперь живу бедняком и не имею никакой профессии. И что самое интересное, на меня оставили этот огромный дом, который я не имею возможности содержать. Не правда ли, абсурдная ситуация? Мне жить в таком доме – все равно что уличному торговцу впрягать в свою тележку чистокровного скакуна. Ему больше подошел бы осел, а мне – какой-нибудь коттедж.
– Почему бы вам не продать его? – спросил я.
– Я не должен.
– Ну так хотя бы сдайте его.
– Я и этого не должен делать.
Я удивленно посмотрел на своего собеседника и увидел, что он улыбается.
– Если вам интересно, я расскажу, – сказал он.
– Конечно, мне ужасно интересно, – искренне воскликнул я.
– Мне кажется, что после того, как вы помогли мне, самое меньшее, что я могу для вас сделать – это удовлетворить ваше любопытство. Вы должны знать, что моим отцом бы Станислав Стэннифорд, банкир.
Банкир Станислав Стэннифорд! Я сразу же вспомнил это имя. Его побег из страны лет семь назад наделал много шума, об этом писали все газеты.
– Вижу, вы о нем слышали, – кивнул мой собеседник. – Мой бедный отец покинул страну, чтобы скрыться от своих многочисленных друзей, чьи сбережения он пустил на неудачную спекуляцию на бирже. Он был нервным, чувствительным человеком, и ответственность за это очень угнетала его. Ничего противозаконного он не совершил. Его просто мучила совесть. Ему даже было стыдно смотреть в глаза своим родным, и он умер среди чужих людей, даже не сообщив нам, где находится.
– Так он умер! – воскликнул я.
– Доказательств у нас нет, но мы в этом уверены, поскольку ставки на бирже снова поползли вверх, и он смог вернуть все деньги. Причин скрываться больше не оставалось, и он наверняка приехал бы обратно, если бы был жив. Но вот уже два года, как его нет в живых.
– Почему два?
– Потому что последний раз он дал о себе знать два года назад.
– И он тогда не сообщил вам, где живет?
– Письмо пришло из Парижа, но адрес указан не был. Тогда умерла моя бедная мать, и он прислал мне кое-какие инструкции и советы. С тех пор я о нем не слышал.
– А до того он вам писал когда-нибудь?
– О, да, он писал, и это как раз связано с загадкой той запечатанной двери, на которую вы наткнулись сегодня. Передайте мне вон тот ящичек, пожалуйста. Здесь письма отца, и вы первый человек, который, кроме мистера Персеваля, их видит.
– А позвольте спросить, кто такой мистер Персеваль?
– Он был доверенным лицом отца, а после его бегства остался другом и советчиком матери, а потом и моим. Не знаю, что бы мы без него делали. Он единственный видел эти письма. Это первое, оно пришло в тот самый день, когда отец сбежал, семь лет назад. Почитайте.
Вот что я прочитал:
«Дражайшая моя жена!
Поскольку сэр Вильям рассказал мне, насколько слабое у тебя сердце и как тебе опасно волноваться, я никогда не обсуждал с тобой свою работу. Но настало время, когда я просто обязан, несмотря ни на что, рассказать тебе, насколько плохи у меня дела. Мои затруднения заставляют меня покинуть тебя на некоторое время, но, поверь, мы обязательно очень скоро снова встретимся. Можешь в этом нисколько не сомневаться. Наше расставание не будет долгим, дорогая, поэтому не волнуйся, и самое главное, не дай мыслям об этом подорвать свое здоровье, потому что я больше всего не хочу этого.
У меня есть просьба, и я умоляю тебя всем, что нас связывает, выполнить все в точности так, как я прошу. В моей темной комнате (комнате, где я проявляю фотографии, в конце коридора рядом с садом) остались кое-какие вещи, и мне бы очень не хотелось, чтобы их кто-нибудь увидел. Чтобы уберечь тебя от тревожных мыслей, дорогая, хочу тебя уверить, что там нет ничего такого, чего мне стоило бы стыдиться. И все же я хочу, чтобы ни ты, ни Феликс туда не входили. Комната заперта, и я прошу тебя, как только прочитаешь это письмо, опечатай замок этой комнаты и оставь ее в таком виде. Дом не продавай и не сдавай внаем, поскольку в этом случае моя тайна раскроется. Пока дом принадлежит тебе или Феликсу, я уверен, что все будет именно так, как нужно мне. Феликс может войти в эту комнату, когда ему исполнится двадцать один год, но не ранее.
На этом, моя дорогая супруга, прощаюсь. В течение недолгой нашей разлуки по любым вопросам обращайся к мистеру Персевалю. Он пользуется моим полнейшим доверием. Мне очень жаль оставлять вас с Феликсом, даже на короткое время, но у меня нет выбора.
Вечно любящий и преданный тебе муж,
Станислав Стэннифорд.
4 июня, 1887».
– Я посвящаю вас в очень личное семейное дело, – извиняющимся тоном сказал мой новый знакомый. – Но вы – адвокат, и я прошу вас отнестись к этому профессионально. Мне уже много лет хочется поговорить об этом с кем-нибудь.
– Я очень польщен доверием, – ответил я. – И все это действительно очень интересно.
– Отец мой отличался почти нездоровой тягой к правильности и точности. Он во всем был аккуратен до педантизма, поэтому, когда он написал матери, что надеется ее очень скоро увидеть вновь и что в той комнате нет ничего дурного, мы не сомневались, что так оно и есть.
– Что же он мог там прятать? – вскричал я.
– Ни мать, ни я не имели ни малейшего представления. Мы выполнили его указания в точности и наложили печать на дверь. И в таком виде она до сих пор. После исчезновения отца мать прожила пять лет, хотя тогда все врачи говорили, что долго она не протянет. У нее было очень больное сердце. В первые несколько месяцев она получила еще два письма от отца, на обоих стоял парижский штамп, но без обратного адреса. Они были короткими и говорилось в них о том же, мол, они скоро снова будут вместе, и ей нечего волноваться. А потом наступило молчание, которое продлилось до ее смерти, после чего пришло письмо на мое имя, но оно носит такой личный характер, что я не могу его вам показать. В нем он просил не думать о нем плохо, давал наставления и упомянул, что теперь, после смерти матери, сохранение тайны опечатанной комнаты уже не столь важно, как при ее жизни, но все же вскрытие ее может быть неприятным для других людей, и поэтому мне лучше все-таки не входить туда, пока мне не исполнится двадцать один год, дескать, чем больше пройдет времени, тем всем будет проще. Пока же он поручал надзор за комнатой мне. Теперь вы понимаете, почему я, можно сказать нищий человек, не могу этот дом ни продать, ни сдать внаем.