Истории, рассказанные у камина (сборник)

Дойл Артур Конан

Теперь, когда наш молодой человек оказался без билета в одном купе с мужчиной и девушкой, вовсе не трудно представить себе дикую сцену, которая могла последовать. Возможно, эти двое тоже была американцами, тем более, что мужчина имел при себе оружие, что для Англии необычно. Если наша догадка о начальной стадии мании у молодого человека верна, можно предположить, что он первым напал на мужчину. Стычка закончилась тем, что старший из мужчин застрелил незваного гостя, после чего покинул вагон вместе с юной леди.

Допустим, что все это произошло очень быстро, и поезд все еще ехал так медленно, что сделать это было несложно. Женщине под силу покинуть вагон, движущийся со скоростью восемь миль в час. Более того, нам точно известно, что она это сделала.

Теперь нам предстоит включить в общую картину мужчину из купе для курящих. Если предположить, что пока что мы правильно восстанавливаем события этой трагедии, в этом человеке мы не найдем ничего такого, что могло бы заставить

нас пересмотреть наши выводы. Согласно моей теории, этот мужчина увидел, как парень перебрался из одного поезда в другой, увидел, как он открыл дверь, услышал пистолетный выстрел, увидел двух беглецов, выпрыгнувших из поезда на ходу, понял, что произошло убийство, и бросился за ними в погоню. На вопрос, почему с тех пор о нем не было слышно – погиб ли он, преследуя преступников, или же, что более вероятно, убедился, что в этом деле его вмешательство не будет уместным, – мы пока что не можем дать ответ. Я понимаю, что у этой версии есть и свои слабые стороны. Во-первых, может показаться маловероятным, чтобы в таких обстоятельствах убийца, покидая место преступления, стал бы обременять себя лишним грузом, я имею в виду коричневый кожаный саквояж. Мой ответ таков: он понимал, что этот саквояж мог помочь установить его личность, поэтому для него было крайне необходимо забрать его с собой. Вся моя версия зависит от одного единственного обстоятельства, и я обратился в железнодорожную компанию с просьбой проверить, не было ли 18 марта найдено лишнего билета в пригородном поезде, следующем через Харроу и Кингс-Лангли. Если такой билет сыщется, мою версию можно считать доказанной. Если нет, мои выводы все равно могут быть верными, поскольку вполне допустимо, что он ехал без билета, или что его билет был потерян».

В ответ на эту досконально продуманную и правдоподобную версию полиция и железнодорожная компания дали следующий ответ. Во-первых, такой билет не найден. Во-вторых, медленно идущие поезда не ходят параллельно с экспрессом. И в-третьих, этот пригородный поезд стоял на станции Кингс-Лангли, когда экспресс, следуя со скоростью пятьдесят миль в час, промчался мимо него. Так рассыпалась единственная удовлетворительная версия, и прошло пять лет, прежде чем появилась новая. И вот теперь, наконец, мы имеем объяснение, которое охватывает все известные нам факты и, следовательно, может считаться истинным. Пришло оно в форме письма, которое получил из Нью-Йорка тот самый детектив, чью точку зрения мы рассматривали выше. Я привожу это письмо in extenso [26] , за исключением двух вступительных абзацев, которые являются личным обращением и к делу отношения не имеют.

26

Полностью, без сокращений (лат.).

«Прошу меня извинить за то, что я не стану называть настоящих имен. Сейчас у меня на то еще меньше оснований, чем пять лет назад, когда еще была жива моя мать. Но я в любом случае предпочитаю не раскрывать наших следов. И все же я должен объяснить Вам, что произошло на самом деле, поскольку, если Ваша версия и не соответствовала действительности, она, тем не менее, была весьма изобретательной. Чтобы Вам было понятнее, мне придется заглянуть в недалекое прошлое.

Мои родители – англичане родом из Бэкинхемшира {325} . В начале пятидесятых они эмигрировали в Америку, где осели в Рочестере, что в штате Нью-Йорк. Там отец основал большой бакалейный магазин. В семье было только двое детей: я, зовут меня Джеймс, и мой брат Эдвард. Я был на десять лет старше брата и, как и подобает старшему брату, можно сказать, заменил ему отца, когда родитель наш умер. Он был жизнерадостным, бойким мальчишкой, к тому же просто сказочно красивым. Но у него имелся один недостаток, который, подобно плесени на сыре, разрастался, и ничего с этим нельзя было поделать – это его ужасный характер. Мать видела это так же ясно, как и я, и все равно продолжала портить его, и все потому, что он был из таких людей, которым просто невозможно отказать. Я делал все, что мог, чтобы сдерживать его, но за мои старания он только все больше ненавидел меня.

325

…из Бэкинхемшира. – Бэкинхемшир – графство в центре Англии.

Наконец Эдвард совсем потерял голову, и его уже ничто не могло остановить. Он уехал в Нью-Йорк и там пустился во все тяжкие. Сначала он завел дружбу с подозрительными людьми, а потом превратился в настоящего преступника. Прошло каких-то пару лет, а он уже сделался одним из самых известных в городе бандитов. Он близко сошелся с Воробьем Маккоем, опытным шулером, фальшивомонетчиком и злодеем. Тот сделал его своим сообщником, и они вместе стали объезжать лучшие гостиницы Нью-Йорка, где промышляли шулерством. Брат мой был прекрасным актером, он мог бы снискать себе настоящую славу на этом поприще, если бы захотел. Он изображал из себя то молодого знатного англичанина, то простого парня с запада, то студента – в общем принимал любой облик, который требовался Воробью Маккою для очередного плана. Однажды он переоделся в девушку, и все прошло так успешно, что впоследствии это стало их излюбленным приемом. Вся полиция и власти были у них подкуплены, и ничто не могло остановить их, так как все это происходило во времена, когда еще не существовало Комиссии Лексоу {326} , и, если у вас были нужные знакомства и покровители, вы могли делать все, что хотели.

326

…Комиссии Лексоу… – Созданная в Нью-Йорке в 1894 г. комиссия по борьбе с коррупцией в полиции и политике.

И они бы продолжали жить припеваючи, если бы оставались в Нью-Йорке и ограничились шулерством, но нет, им понадобилось приехать в Рочестер. Тут они подделали чек на крупную сумму. Это сделал мой брат, хотя все знали, что идея принадлежала Воробью Маккою. Я выкупил этот чек, хоть это и обошлось мне не дешево, пошел с ним к брату и пригрозил ему, что сдам его полиции, если он не уедет из страны. Сначала он просто рассмеялся. Если я сдам его полиции, сказал он, это разобьет сердце нашей матери, а ему было прекрасно известно, что я никогда не пойду на это. Но я дал ему понять, что сердце матери и так уже разбито и что я твердо намерен сдержать слово. Мне было бы спокойнее видеть его в рочестерской тюрьме, чем в очередной нью-йоркской гостинице. Наконец он сдался и дал мне честное слово, что больше не будет встречаться с Воробьем Маккоем, уедет в Европу и займется любым честным делом, которое я помогу ему подыскать. Я тут же отвел его к старому другу нашей семьи Джо Виллсону, который занимается экспортом американских часов, и упросил его сделать Эдварда своим торговым агентом в Лондоне с небольшим окладом и пятнадцатью процентами комиссионных от общей выручки. Внешностью и поведением Эдвард до того пришелся по душе старику, что уже через неделю он уехал в Лондон с целым чемоданом образцов.

Мне показалось, что это дело с чеком серьезно напугало брата и что теперь он успокоится и наконец займется честным делом. Мать тоже с ним поговорила, должно быть, и ее слова тронули его, потому что лучшей матери, чем наша, нет на всем свете, хотя он и причинил ей так много горя. Но я знал, что этот человек, Воробей Маккой, имеет очень большое влияние на Эдварда, и понимал: чтобы направить парня на путь истинный, в первую очередь нужно разорвать их связь. В полиции Нью-Йорка у меня был друг, он помогал мне следить за этим Маккоем. Когда через две недели после того, как брат отплыл в Европу, я узнал, что Маккой забронировал каюту на «Этрурии», я понял, что он хочет найти Эдварда и вернуть его в Америку, чтобы опять заниматься с ним своими грязными делишками. И тотчас я принял решение, что тоже отправлюсь в Англию и попытаюсь оградить брата от влияния этого человека. Я понимал, что это почти безнадежное дело, но посчитал, и мать в этом была со мной согласна, что это мой долг. Ночь перед отъездом мы провели вместе, молясь за успех, и мать отдала мне свое старое Писание, которой отец подарил ей в день свадьбы еще до переезда в Америку. Она хотела, чтобы я всегда носил его у сердца.

Я плыл на одном пароходе с Воробьем Маккоем и, по крайней мере, сумел испортить ему настроение на время плавания, чем доставил себе большое удовольствие. В первый же вечер я пошел в курительную и увидел его за карточным столом рядом с полудюжиной богатеньких юнцов, которые везли свои туго набитые кошельки и пустые головы в Европу. Он уже готовился приступить к игре и собрать богатый урожай, когда мое вмешательство расстроило его планы.

– Джентльмены, – сказал я, – вам известно, кто этот человек, с которым вы играете?

– А вам-то что? Займитесь-ка лучше своим делом! – сказал он и выругался.

– А кто он? – заинтересовался один из игроков.

– Это Воробей Маккой, самый известный в Штатах карточный шулер.

Он тут же вскочил и схватил со стола бутылку, но, видно, вспомнил, что плывет под флагом старой доброй Англии, где законы и порядок все еще что-то значат, и подкупами ничего не добьешься. Убийц и насильников здесь ждет виселица и тюрьма, а улизнуть через задний ход с океанского лайнера не удастся.

– Докажите свои слова, вы грязный …! – закричал он.

– Пожалуйста! – сказал я. – Достаточно будет попросить вас закатить правый рукав рубашки до локтя.

Он побледнел и не сказал ни слова. Понимаете, я кое-что о нем знал, и мне было известно, что он, как и остальные шулеры, использует для своей работы резинку с зажимом у запястья, которую надевают на руку. Именно с помощью этого зажима они прячут те карты, которые им не подходят, а нужные достают из другого тайника. Я предположил, что он пользовался этим механизмом, и, как оказалось, не ошибся. Он снова выругался, выскользнул из салона и потом почти не выходил из своей каюты до конца плавания. Хоть в чем-то я поквитался с мистером Воробьем Маккоем.