Истории СССР
Шрифт:
— Анна, — сказала бабушка священнику.
Я смотрел на Бога в алтаре. Он мне очень нравился. Бабушка взяла меня за руку и потянула куда-то в сторону, в толпу людей, которые от меня всё заслонили. Бога стало не видно. Потом бабушка подняла меня, чтоб я поцеловал икону Николая Чудотворца. В ушах у меня звенели голоса ангелов, из глаз катились слезы от схлынувшего, непонятного страха и неизвестности.
Когда мы вышли из церкви, в вышине раздался звон колокола. На душе было легко и радостно. Около входа стояли искалеченные люди и тоже радовались. Бабушка давала им копеечки, и они благодарили:
— Спаси Бог!
Мне было хорошо. Я теперь точно знал, что после смерти есть Жизнь Вечная, есть Царство Небесное! Красивое, уютное. И знал, где оно находится. За Невой. На Петроградской стороне.
Академия
Прерванное войной строительство коммунизма продолжалось с нечеловеческим, звероподобным рвением. Из черной тарелки радиорепродуктора с утра гремели трудовые марши и из каждой песни по слову, как по капельке, сочилась коммунистическая идеология — работать, работать, работать. «Москва-Пекин, Москва-Пекин! Идут, идут народы!» Папа строил, разрушенный фашистами, Ленинград, мама лечила зубы строителям коммунизма, которые крошились у них от непосильного труда. Репродуктор внушал, что перевыполнив пятилетний план восстановления народного хозяйства в четыре года, советские люди заживут как… люди.
Бабушка всю жизнь была крестьянкой и домохозяйкой, грамоте была не обучена и нашла себе дело неподалеку от дома, на Университетской набережной в детском саду № 25 Академии наук СССР. Здание Академии фасадом своим украшало берег Невы, а за ним тянулось каре двухэтажных зданий, образующих огромный двор. В одном из них находился детский садик для отпрысков ученых академии. Бабушке дали привилегию: можно было устроить в садик своего внука, то есть меня. Так, провидением я попал в высшее общество советской интеллигенции.
До этого счастливого момента я коротал свой досуг во дворе нашего дома, среди поленниц дров и обшарпанных стен. Теперь каждое утро мы с бабушкой шли пешком в Детский сад № 25 по третьей линии до Академии художеств. Пересекали Соловьевcкий сад и по набережной Невы мимо Меньшиковского дворца, мимо Университета, полюбовавшись Исаакиевским собором и шпилем Адмиралтейства, изгибом колоннады Сената и горделивой статуей Петра Великого, вскарабкавшись по ступеням крыльца Академии наук, любовались панорамой невских берегов и, завернув во двор Академии, оказывались в просторной зале младшей группы.
После сытного завтрака нас строили парами и вели через колоннаду биржи Томазо Таммона в сквер на стрелку Васильевского острова на прогулку. В ветреную погоду нас заводили в Академию наук, полюбоваться мозаичным панно Полтавской битвы. Вдоволь набегавшись, мы возвращались на обед. После обеда наступал «тихий час». В большой музыкальной зале, своими огромными окнами выходившими на Университет, бабушка с другими нянечками расставляли рядами раскладушки и укладывали весь детский сад спать среди бела дня.
Часть детского населения послушно закрывало глаза и начинало сопеть, наслаждаясь видениями снов. Но у другой части это мероприятие вызывало протест. Как? Среди бела дня отнимать время от бурной веселой жизни?! Разве мало для этого тёмной ночи? И мы придумывали всякие гадости.
Самым любимым занятием была демонстрация своих половых признаков — «глупостей». Смельчак или смельчака вставали в кровати и поднимали подол ночной рубахи. Это вызывало ликование окружающих. На шум появлялась воспитательница и после нескольких замечаний удаляла злоумышленника в изолятор, предназначавшийся для больных острой инфекцией. После так называемого «тихого часа» полагался полдник — чай с печением, а потом в этой же зале проводились музыкальные занятия с песнями и танцами под звуки рояля.
Любимой тайной игрой в детском саду была забава с «женитьбами». Все переженились пять раз. «Поженившаяся» пара стояла вместе на прогулке и играла в одну общую игрушку. Разведённые пары ревновали друг к другу и чинили бывшим супругам разные пакости. У меня «ушедшие жены» вызывали чувство обиды, и я их щипал. Они жаловались родителям и те проводили со мной воспитательные беседы.
На лето детский сад выезжал в Старый Петергоф и размещался в шикарной усадьбе царского банкира — Заячий Ремиз. Свадебные романы разгорались с новой, разогретой солнцем страстью. В очередную смену «жён» мне выпала царская невеста — Наташа Садикова, оказавшаяся ненароком дочерью заведующей детским садом Жанны Львовны. Она влюбилась в меня не на шутку и из боязни потерять меня игру эту прекратила, полагая, что прекратив игру, оставит меня своим «мужем» навсегда. Она сообщила об игре своей матери, та навела порядок и игра прекратилась. Я восстал. И не потому, что Наташа мне не нравилась. Нравилась. И даже очень. Но из принципа. Человек должен быть свободным. И в детском саду тем более. Так неслось из радиорепродуктора:
— Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек.
Чего только не предпринимала Наташа Садикова, чтобы оставить меня в сфере своего влияния. По ее просьбе Жанна Львовна организовала блатную группу, состоящую из друзей Наташи, которая была свободна и могла шататься по окрестностям. Мы играли в дочки-матери, где я был папой, а Наташа мамой. Мы ходили в Новый Петергоф на фонтаны, где Наташа просила меня укрыть ее от назойливых брызг Самсона. Мы купались в прозрачных водах прудов около Розового павильона, и в мраморной барской купальне заросшей белыми лилиями, которую нам под большим секретом показал в глубине заросшего сада, садовник Отто Мартынович. А потом подсматривали, как девчонки выжимают свои трусики.
Когда мы организовывались в поход на фонтаны, по пути обязательно заходили искупаться на Ольгин пруд. Он был очень мелкий, по берегам заросший тиной. Девчонки в тину лезть боялись, но просили нас принести белые лилии, из которых плели очень красивые венки. Посреди пруда возвышались два острова с развалинами старых зданий, разрушенных во время войны. Мы доплывали до ближнего к нам острова и лазали по развалинам. Однажды между камней показался размытый дождями кусочек мозаичного пола с красивым геометрическим орнаментом. Витька хотел справить на нем нужду, но я полез с ним в драку. Спор о правоте затянулся. Хлынул дождь, и мы побежали прятаться в церковь Петра и Павла, в которой находился склад молочных бидонов. Мы сидели на бидонах и любовались росписями евангельских сюжетов на стенах. На фонтанах в будние дни совсем не было народу, и мы вольготно слонялись от одного фонтана к другому. Многие фонтаны лежали в руинах.
Прогулки к Бельведеру тянулись дольше. Мы шли вдоль цепи озер, питающих водой Петергофские фонтаны, купались, отдыхали и, наконец, забирались на единственный среди ровных, бескрайних полей высоченный холм, усаженный липовыми аллеями. На самом верху холма красовалось здание в античном стиле с огромной парадной лестницей, колоннадами и таинственным названием Бельведер. Раньше, при царе Николае I, это был дом для отдыха царской свиты. На окрестных полях устраивали псовые охоты. Теперь во дворце была столовая для трудящихся и отдыхающих в доме отдыха. Если сильно везло, нас угощали компотом с пончиками и, набегавшись по холму, мы полями возвращались домой.