Истории Выживших (сборник)
Шрифт:
– Там Сопливый! – закричал Шурпан, бросившись в развалины. Внутри все заволокло пылью и гарью. В серой завесе мелькало пламя горящего хлама. Бросившись к раненому, Шурпан принялся разгребать обрушившиеся сверху осколки бетона и, наконец, откопал мальчишку.
Он был мертв. Лицо было серым от пыли. Она покрывала даже открытые, потухшие глаза. Огромная бетонная плита рухнула прямо ему на грудь.
Закрыв глаза, Шурпан схватил Сопливого за еще теплую руку и зашелся первобытным, звериным криком.
Когда сквозь наползающие тучи пробивались
Шурпан и Слепец вышли навстречу.
Остановившись посередине, они молча сверлили друг друга взглядами. Наконец Шурпан зевнул, постаравшись сделать это максимально беззаботно, и, потянувшись, сказал:
– Говорите, чего приперлись. У меня жратва в котелке остывает.
Кабан ухмыльнулся, блеснув золотыми зубами, но, будто вспомнив о том, что парочки из них недавно лишился, тут же закрыл рот, а потом процедил:
– Жнец предлагает вам милость. Уйдите и останетесь целы. Незачем дохнуть за соляру.
– Это не мои люди валяются здесь, как падаль, – ответил Шурпан, обведя рукой усеянное телами поле боя.
– У нас хватает людей, – ответил Кабан. – А у вас сколько еще? Трое? Пятеро?
«Меньше, чем ты думаешь», – мысленно ответил Шурпан, но вслух сказал другое:
– Думаю, мы поступим следующим образом. Вы сейчас развернетесь и отправитесь прямиком в задницу. Можете облить себя тем, что у вас еще осталось из горючего, и отправить себя к вашему любимому Огнебогу.
– Огнебог – сказочка для доверчивых кретинов, – ответил Кабан, и его обезображенное шрамом лицо еще сильнее исказила кривая ухмылка. – На самом деле после смерти нет ничего. Пустота. И ты сейчас с ней встретишься!
Должно быть, он рассчитывал на внезапность. И его расчет оправдался бы, если бы не Слепец. Кабан рванул из-под куртки пистолет и даже успел навести его на Шурпана, когда в его толстое бычье горло вонзился брошенный слепым нож. Второй боец Каганата вскинул дробовик и всадил заряд дроби Слепцу в живот. Выхватив пистолет из руки падающего Кабана, Шурпан застрелил человека в камуфляже и, подхватив Слепца, поволок его в укрытие. Вслед им раздались выстрелы, и Зубатка ответила им пулеметной очередью.
Дотащив Слепца до укрытия, Шурпан с надеждой посмотрел на друга… и сразу понял, что все скоро будет кончено.
Слепец умирал.
Ночью начался ливень, скрывший лагерь Жнеца. В бинокль Шурпан сумел разглядеть лишь огромный костер, в котором они по традиции жгли своих погибших соратников.
Они сидели внутри, у костра. Потоки дождя падали сквозь проломленную крышу, заливая обугленные горы мусора. Шурпан вспоминал, как Сопливый однажды сказал, что у них вместе с Зубаткой и Слепцом пять глаз на четверых. Все тогда ржали до упаду, и Зубатка сказала, что она и одним больше видит, чем Сопливый.
– Почему тебя называют Шурпан? Это твоя фамилия? – спросила Зубатка, докурив сигарету до фильтра. Шурпан тоже закурил и, выпустив облако дыма, ответил:
– После Пандемии меня приютил один старик, который готовил отменную шурпу. Я ее лопал сколько мог, и он меня прозвал Шурпаном.
– А как тебя на самом деле зовут?
– Никак.
– Да ладно тебе! У всех есть имя!
– Правда. Я детдомовский. Имя, которое дают в детдоме, такое же настоящее, как кличка. Так что пусть уж будет Шурпан.
Они замолчали, и Зубатка положила руку на лоб Слепого. Его губы иногда шевелились, лицо было белее первого снега, но смерть все никак не забирала его. Вдруг он прошептал:
– «Погремушка»…
– Что? – наклонился к нему Шурпан. «Погремушка» была артефактом, скрывавшим издаваемые владельцем звуки. Только отчего Слепец о ней вспомнил?
– Четверо… С «погремушкой»… В дожде… Там, слева, возле бензоколонок… – шептал он.
И тут Шурпан понял. Вскочив, он схватил оставшийся гранатомет и по пологой плите, обрушившейся сверху, вскарабкался на крышу. Уставившись туда, где дождь и тьма скрывали от глаз старые бензоколонки, он увидел крадущихся бойцов Жнеца, одетых в черное и почти слившихся с темнотой. «Погремушка» сделала их абсолютно бесшумными; еще немного, и они бы взяли их голыми руками.
Залп попал точно в цель. Каганатовцы разлетелись в стороны, как тряпичные куклы.
Вернувшись вниз, он посмотрел на Слепца и сказал:
– Эх, братишка. Чтоб мы без тебя…
Вдруг он увидел, как в темноте за спиной Зубатки что-то мелькнуло. Мгновением позже шея девушки окрасилась кровью. В глазах застыло бесконечное удивление, и когда ее тело упало на пол, голова осталась на месте.
Ее держал за волосы Жнец.
Он мог бы спокойно дождаться утра, но Шурпан знал таких: им вечно не терпелось. Хотелось триумфа.
Спрыгнув с подоконника, он плотоядно улыбнулся, отбросив в сторону «погремушку»; с серпа в его руке капала кровь. Следом за ним в окно забрались еще двое.
– А ты хорош, – сказал он и швырнул голову Зубатки в сторону. – Бросил мне вызов… Уложил столько народу… Я бы предложил тебе служить мне, да только вот знаю, что ты не согласишься. У тебя в глазах почти неоновая вывеска горит: «Моралист». Ох уж эта мораль… Последнее убежище трусов… Скольким достойным людям она испортила жизнь. Ну да ладно. Что-то я разговорился, как злодей в старых фильмах. Прощайся с жизнью, говнюк!
В эту секунду Слепец поднял руку, сжимавшую пистолет, и вышиб мозги одному из спутников Жнеца. Второй разрядил в него ружье, но секундной заминки оказалось достаточно: Шурпан сбросил с плеча дробовик и всадил одну из пуль в грудь второго бойца. Удар выбросил того обратно под дождь. Шурпан навел стволы на Жнеца, готовясь сделать второй выстрел, когда что-то обожгло руку.
Ублюдок метнул серп. Холодная сталь впилась в запястье, заставив Шурпана выронить обрез.
Прыгнув вперед, Жнец подсек его ударом ноги, и Шурпан рухнул на пол. Вождь Каганата потянулся ко второму серпу, висевшему на ремне. Его мерзкое белое лицо покрывала испарина, и Шурпан подумал: «До чего же мерзко умирать и в последний миг видеть эту потную гадость».