История амулета

Несбит Эдит

Его замечание не прошло мимо ушей королевы.

— А вот тут ты и не прав! — засмеялась она. — Ритти-Мардук — самый здоровый человек во всем вавилонском царстве. Кроме того, должен же кто-нибудь пробовать ваше питье на случай, если оно отравлено.

При этих словах детей пробрал невольный озноб. Но после того, как Ритти-Мардук отхлебнул и из всех остальных чашек, они немного успокоились. Напиток оказался поистине чудесным и напоминал прохладный лимонад, в который лишь совсем чуть-чуть подмешали рыбьего жира.

— А теперь оставьте нас! — приказала королева своим придворным дамам,

и те, неприятно шурша разноцветными, многослойными и неравномерно накрахмаленными платьями, медленно выплыли из павильона. Дети остались наедине с королевой.

— Ну что же, — сказала королева, — расскажите мне о себе.

Дети смущенно переглянулись.

— Валяй, Бобс! — сказал Сирил.

— Пусть лучше Антея! — отмахнулся Роберт.

— Нет уж, давай ты, Сирил! — взмолилась Антея. — Помнишь, как ты рассказывал о нас королеве Индии и как она была потом довольна?

Сирил пробормотал, что в Индии все было по-другому, но раз уж все так настаивают, то он согласен. Вообще-то, обычно он сам набивался в рассказчики, но на этот раз у него были причины воздержаться. Дело в том, что когда он рассказывал индийской рани историю Феникса и ковра, ему не нужно было говорить ничего, кроме святой и истинной правды, и потому его речь была живой и убедительной. Теперь же он не мог представить себе, как можно было сделать живой и убедительной историю амулета, если всякое упоминание об амулете было строжайшим образом запрещено. Более того, после его громогласных заявлений о том, что они являются гражданами несуществующей на самом деле Великой Западной империи, он не мог рассказать и о Лондоне. И, уж конечно, ему ни в коем случае нельзя было упоминать о том, что они явились из времени, отстоящего от нынешнего жаркого вавилонского дня на две с половиной тысячи лет.

Все, что ему оставалось, это рассказать об их удивительных прошлогодних приключениях, когда Псаммиад исполнял каждое их желание, а потом помогал выпутываться из возникавших вследствие этого неприятностей. Об этом дети тоже еще никому не рассказывали, ибо эта тема была намертво закрыта печатью волшебства, и Сирил изрядно удивился тому, что волшебство больше не работало и слова свободным потоком льются у него изо рта. «Наверное, это из-за того, что мы находимся в прошлом», подумал он.

— О, как это интересно! — сказала королева, когда Сирил закончил. — Нужно обязательно пригласить этого самого Псаммиада на сегодняшний банкет. Полагаю, что его фокусы изрядно повеселят публику. Так где он сейчас, этот ваш Псаммиад?

Антея объяснила, что они этого не знают. Кроме того, она объяснила, почему они этого не знают.

— Тоже мне проблема! — презрительно фыркнула королева (при этом трое детей испустили глубочайший вздох облегчения). — Ритти-Мардук сбегает к воротам и узнает, кто из стражников проводил вас к себе домой.

— А нельзя ли, — начала Антея дрожащим от волнения голосом, — нельзя ли послать его прямо сейчас — если, конечно, мы не оторвем его от еды или чего-нибудь в этом роде?

— Естественно, он побежит прямо сейчас! А когда же еще? Он должен быть счастлив, что я вообще даю ему еду, — сказала королева самым сердечным тоном и хлопнула в ладоши.

— Могу я послать с ним письмо? — спросил

Сирил, вытаскивая из одного кармана грошовую записную книжку в красном переплете и лихорадочно нащупывая в другом огрызок химического карандаша, который никак не давался ему в руки.

— Конечно. Сейчас я позову своего писца.

— О, спасибо, я и сам могу написать, — сказал Сирил, выуживая наконец карандаш из кармана и облизывая его кончик (кончик, кстати, ему пришлось не только облизать, но еще и обкусать, потому что грифель совсем стерся, а ножа у него под рукой не было).

— О, какой умный мальчик! Он даже умеет писать! — сказала королева тоном, в котором не было ни единого намека на иронизирование. — Пожалуйста, позволь мне посмотреть, как ты это делаешь.

Сирил вырвал из записной книжки листок и принялся писать. Нужно сказать, что листки записной книжки были сделаны из грубой волокнистой бумаги, причем эти самые волокна торчали из нее во все стороны подобно поросячьей щетине, и если бы Сирил писал не карандашом, а ручкой, то наверняка наделал бы не один десяток клякс.

«Перед тем, как прийти во дворец, спрячь ЭТО как можно тщательнее, — писал он. — И никому не говори об ЭТОМ ни слова. Да, и не забудь уничтожить эту записку. Можешь ее съесть. Шутка. У нас все тики-так. Королева просто прелесть. Ничего не бойся».

— Какие удивительные буквы! Какая замечательная, ровная бумага! — восхитилась королева. — Что ты написал?

— Я написал, — осторожно ответил Сирил, — что вы самая прекрасная и добрая королева, которую нам только доводилось видеть. Еще я написал, чтобы она ничего не боялась и поскорее приходила во дворец.

Ритти-Мардук к тому времени уже стоял у Сирила за спиной и изо всех сил старался удержать свои большие вавилонские глаза от того, чтобы они не выскочили из его большой вавилонской головы. Когда послание было готово, он с явной опаской принял лист бумаги из рук Сирила.

— О, королева, да живешь ты вечно, а вдруг это колдовские письмена? — робко спросил он. — А вдруг, о моя самая величайшая в мире леди, в них заключено очень сильное волшебство?

— Вот именно! — неожиданно подхватил Сирил. — Это самые что ни на есть колдовские письмена, но они тебе ничего не сделают, если ты благополучно доставишь их нашей сестре. А потом она уничтожит их, так что тебе абсолютно нечего бояться. Но помни, что в них и впрямь заключено очень сильное волшебство! Ужаснее его не бывает ничего на свете — разве что горчица, — совсем уж невпопад закончил он.

— Я не знаю такого бога, — пробормотал Ритти-Мардук, сгибаясь в почтительном поклоне.

— Этот бог заставляет плакать всех, кто его не любит, — пояснил Роберт. — Но не бойся, если ты передашь письмо лично в руки Джейн, она сразу же порвет его, и все волшебство кончится.

Когда Ритти-Мардук выходил из павильона, вид у него был-таки не очень довольный. Королева же принялась без умолку восхищаться грошовой записной книжкой и огрызком свинцового карандаша. При этом она столь многозначительно смотрела на Сирила, что ему ничего не оставалось, как преподнести ей то и другое в качестве дружеского подарка. Королева в полнейшем восторге зашуршала толстыми щетинистыми листками.