История Билли Морган
Шрифт:
Не так уж отличается от мамы, хотя мама никогда не была вульгарной. Всегда очень элегантна; настоящий выращенный жемчуг и коричневое кашемировое пальто с воротником и манжетами из настоящей монгольской овцы. Но суть та же. Блондинка с большой высокой грудью, тонкой талией и округлыми бедрами, на высоких каблуках, сексапильная, но на самом деле фригидная. Пташка была, естественно, моложе. Мужчины всегда предпочитают один и тот же тип. Они западают на один и тот же тип и редко ему изменяют, хотя раздражаются, если им об этом сказать. Как правило, это образ их первой любви, так что вряд ли папочка мог удрать с тощей брюнеткой. У меня был приятель, которого заводили девушки скандинавского типа с голубыми тенями на веках, напоминавшие блондинку из «АББЫ». По той же причине он был слегка увлечен леди Ди. Печально, скажу я вам, но так оно все и обстоит. Ну, разумеется, и женщины ничуть
Папочка и Пташка уехали в Торки, на английскую Ривьеру, вот и все. Были ли они счастливы? Возможно. Папочка умел быть счастливым, когда не впадал в эту проклятую кельтскую меланхолию. Черная Собака, как он ее называл. Черная Собака укусила меня, родная, поцелуй своего бедного папочку, моя девочка; я люблю тебя, Билли, я люблю тебя больше всех на свете. Знаешь, ты вся в меня, это правда…
Больше я никогда его не видела. Он погиб в автомобильной катастрофе, когда мне было двенадцать. Пьяный. Врезался в дерево, как нам сказали. Бог знает, что сталось с Пташкой. Должно быть, она давным-давно его бросила. Никакого имущества не осталось, сплошная рухлядь. Он жил один в пансионе в Брайтоне. Кто-то переслал нам его жалкие пожитки. Я забрала себе этот ящик прежде, чем мама успела все выбросить. «Хлам, – злобно сказала она, – хлам. Он оставил один хлам».
Мама и Джен говорят, что я – копия отца. Думаю, в этом и проблема.
Глава вторая
Я живу в Брэдфорде, в Западном Йоркшире, на том краешке Англии, который южане считают хмурым, безжизненным севером: О, это рядом с Манчестером? Боже, ну, то есть я как-то… вообще-то… я не…Нет, они не знают, где я живу, – где мы, проклятые варвары, живем.Они ничего не понимают, эти тупые ублюдки; им не знаком острый едкий запах города, красота улочек девятнадцатого века, кружевной резьбы по камню. Они не видели, как перед закатом плотный золотой свет воспламеняет кристаллы песчаника и превращает их в сияющий янтарь. Им не знакома наша еда – фантастическая еда со всего мира и такая дешевая: манго, хурма, сахарный тростник, бамия, разлохмаченные пучки свежесрезанного кориандра, перевязанные матерчатыми ленточками, вам бы понравилось – все за сущие гроши в лавке на углу. Хлеб, настоящий божий дар человечеству, выпеченный украинскими ребятами в пекарне на крошечной ферме. Карри со всех уголков субконтинента, а также чисто брэдфордский. Люди, насмехающиеся над нами, не знают, что такое небеса, безбрежный голубой океан над головой, легкие летящие облака, гонимые ветром над долиной. Они не знают, каково это – пятнадцать минут пути, и ты в сельской глуши: скалистые пустоши, окутанные пурпурными зарослями вереска и ржавым, пыльным, хрупким покрывалом папоротников, эхо хриплого лая лисиц и ястребы, парящие в горячем воздухе.
Ах, разумеется, здесь царит бедность; когда текстильная промышленность умерла, сюда на голых гнилых ногах вползла нищета, все испортилось, протухло, угасло; молоко скисло во ртах младенцев, бешеное отчаяние поселилось в сердцах молодежи, оно выливалось в безрассудство и злобу. Я не собираюсь притворяться, что здесь все прекрасно.Иногда все кажется таким отвратительным и жестоким, подчас я схожу с ума от обиды и отчаяния, от того, как ведут себя люди. Но здесь вовсе не серо и не скучно – здесь полно ярких красок и цвета, как на картинах Тернера. Это каменный лабиринт; ловушка для неосторожных – меня не удивляет, что несчастные лондонцы, приезжая сюда, испытывают культурный шок…
Я всегда здесь жила: я, мама, Джен и Лиз; мы никогда не жили в другом месте, эмиграция Джен не в счет, потому что душой она все равно осталась в Брэдфорде. Мы живем не в центре, – уверяю вас, это совсем другой город. Там расположен мой магазин, вот как я зарабатываю на жизнь – у меня магазин подарков в торговом центре на Карлсгейт, он называется «Лунный камень». Вообще-то раньше он назывался «Дары лунного камня», но, когда ко мне пришла работать Лекки, мы поменяли декор и отбросили «дары»; сделали его современнее – светло-голубая краска и светлые деревянные полы. Если бы мне только удалось уговорить Лекки отказаться от идеи тайком приторговывать нью-эйджевыми побрякушками, было бы замечательно, но у всех свои тараканы. Я просто хочу, чтобы она убрала подальше эти вонючие амулеты и толстые книжки в цветастых обложках с названиями вроде – «За пределами Бога» и «Обрети своего внутреннего священного клоуна». Не желаю их видеть.
Я специализируюсь
Мама по-прежнему живет в стандартном домике, где когда-то поселилась с папой, в Солтэйре; тогда в нем не было ничего особенного, довольно живописный вид на канал и миленький кукольный городок вокруг. Весь городок полностью построил Титус Солт, фабрикант и общественный деятель-утопист девятнадцатого века, для своих рабочих, в том числе миниатюрную больницу и богадельни. Теперь местечко стало очень стильным, здесь все захватили так называемые яппи. Появились экологические кафе, бутики, художественные галереи, музей фисгармонии и целое здание, посвященное родившемуся здесь художнику Дэвиду Хокни. [5] Похоже на посмертный мавзолей, совершенно безжизненно и мрачно, и гигантские ритуальные вазы с лилиями. Совершенно не по-йоркширски.
5
Дэвид Хокни (р. 1937) – известный английский художник, фотограф и декоратор.
Так вот, мама живет там, и я жила с ней, пока не вышла замуж, а Джен – пока не эмигрировала. Теперь я живу через весь город оттуда, в другой деревушке-спутнике, Рейвенсберри – она тоже мила, но, пожалуй, чуть более деревенская. Я живу в коттедже; две маленькие спальни, гостиная, кухня, ванна. Маленький сад, который я превратила в милый, цветущий уголок, прекрасная старая плакучая ива, беспорядочные заросли старомодных роз, крошечный пруд с лягушками, окруженный желтыми ирисами, и украшенная мозаикой в стиле Гауди [6] скамья, которую я установила в нише старой каменной стены. Имеется даже ветхий гараж для моей старой машины. Я купила коттедж до того, как цены на дома взлетели, он обошелся мне всего лишь в двадцать штук – о да, тогда еще можно было за такие деньги получить подобную развалюху.
6
Антонио Гауди-и-Корнет (1852–1926) – испанский архитектор; сочетал модерн и старину, базируясь на национальной готике и элементах народной каталонской культуры.
Я живу здесь со своими кошками, Чингизом и Каиркой. Чинг – очень старый кот, подагрик, угольно-черное исчадие ада с изодранными ушами и дьявольскими желтыми глазами, полными злобы и ярости, но ко мне он благосклонен, насколько вообще может быть к кому-то благосклонен. Каирка моложе его, с раскосыми, четко очерченными глазами, кошачья Софи Лорен; наполовину сиамка, полосатая, изящная, ее отчаянные вопли способны поднять покойников из могил на кладбище по соседству. Я люблю своих зверей, я правда их люблю. Мне наплевать, если кому-то это покажется сентиментальным или возрастной причудой; они мне куда дороже, чем большинство людей. Я прожила с ними многие годы, вдыхая чистый первобытный запах их шерсти, чувствуя под грубыми пальцами их шелковистую шкурку. Я слушала их разговоры и споры, видела, как они с одинаковым удовольствием убивают и целуют. Я наблюдала, как они растут, превращаясь из нетвердо ковыляющих малышей в энергичных гибких подростков, а затем в меланхолических, с поседевшими мордами, взрослых. Я ухаживала за ними, спала с ними, подстраиваясь под ритм их дыхания, их голодные вопли по утрам – мой будильник.
И свой дом я люблю. Это прекрасный дом, я потратила на него немало времени, чинила, восстанавливала то, что поломали бывшие владельцы, которые покрасили дубовые балки сиреневой эмульсией и оклеили пол в спальне пурпурным полихлорвинилом. Теперь он светлый и открытый, сплошь натуральное дерево и камень, большой и упругий красный диван перед живым пламенем газового камина. Мне кажется, дом ужасно уютный, не слишком минималистский, не слишком современный. Мне нравятся заросшее деревьями кладбище и маленькая замшелая церковь по соседству. Я не боюсь мертвых; живые пугают меня куда больше, это точно.