История дипломатии. Том 2
Шрифт:
Положение изменилось в 90-х годах. С середины последнего десятилетия XIX века перед внешней политикой Германии была поставлена новая задача: создание обширной колониальной империи и установление «сфер влияния» в отсталых странах. Это становится основным делом германского капитализма.
Однако в это время раздел мира уже приближался к своему завершению. Германии приходилось думать уже не столько о захвате «свободных» земель и выкраивании «сфер влияния» в неподелённых странах, сколько о том, чтобы отнять колонии и «сферы влияния» у других капиталистических держав. Дело шло, таким образом, не только о разделе, но и о переделе ранее захваченных территорий.
С середины 90-х годов, когда захват колоний стал основной задачей германской внешней политики, англо-германские отношения начали обостряться. К 1893 г. Гольштейн и Каприви окончательно убедились в том, что им не удастся привязать Англию к Тройственному союзу. Именно это и было непосредственным
В 1891 г. образовался так называемый Пангерманский союз. Формальным поводом для его создания был протест колониальных кругов против уступок, сделанных Англии по договору 1890 г. Организация эта включала ряд видных парламентариев, преимущественно из консервативной, а ещё больше из национал-либеральной партии, профессоров, юристов, промышленников, генералов и офицеров. Союз финансировался крупными металлургическими фирмами. Монополистическая тяжёлая индустрия и была подлинным его хозяином. Союз оказал немалое влияние на деятельность германской дипломатии.
Пангерманский союз занимался пропагандой самой бесшабашной империалистической экспансии; он проповедывал превосходство немцев над всеми другими народами и провозглашал, что немецкая культура является самой высокой культурой во всём мире. Многие бредовые идеи гитлеризма будут заимствованы впоследствии из арсенала пангерманцев.
Пангерманский союз требовал создания обширной колониальной империи в Африке и в Южной Америке. Он призывал германское правительство к переделу колоний, рекомендуя начать с владений малых держав (Португалии, Бельгии), но не останавливаться и перед захватом колоний Англии и Франции. Он советовал не стесняться такими «пустяками», как международное право — вроде, например, торжественно признанного самой Германией нейтралитета Бельгии. Тем более не стоило, по мнению пангерманцев, церемониться с доктриной Монро.
Особое внимание уделяли пангерманцы Турции. Они носились с идеей превращения всей Турции в немецкую колонию. Междуречье Тигра и Евфрата должно было стать житницей Германской империи и её хлопковой плантацией, которая дала бы недостающее Германии текстильное и военное сырьё. Турки и арабы должны были стать колониальными рабами немцев.
Требуя колониальной экспансии, пангерманцы, пожалуй, ещё больше интересовались захватами в Европе. Скандинавия, Голландия, Дания и часть Швейцарии должны были стать частями Германской империи. Ту же участь пангерманцы готовили Бельгии и восточной Франции; здесь их особенно интересовало побережье Па-де-Кале — по соображениям стратегическим — и железорудные бассейны Бриэй и Лонгви — по мотивам экономическим. Пангерманцы стремились к ограблению и расчленению России. Они требовали захвата Прибалтики, Украины, Кавказа. Среди пангерманцев было много остзейских немцев, которые отличались особенной ненавистью к России.
Пангерманцы были злейшими врагами славянства. Все славяне, в частности народы Балканского полуострова, обращались, по их замыслам, в рабов германского империализма.
Союзную Австро-Венгрию пангерманцы предполагали «объединить» с Германской империей. Вместе с Балканами она должна была составить для немцев мост в Турцию, по которому — предполагали они — пойдёт немецкий «натиск на Восток», пресловутый «Drang nach Osten».
Легкомысленно толкая Германию и на Восток, против России, и против Англии и Америки, пангерманцы бросали вызов величайшим державам мира. Эти авантюристы считали, что удар немецкого «бронированного кулака» разрешит все мировые политические проблемы.
Пангерманский союз был невелик, но его пропаганда постепенно захватывала весьма широкие круги немецкой буржуазии. Юнкерская и буржуазная печать с 90-х годов заполнена была призывами к захватам как в колониях, так и в Европе. Вот что писал известный в своё время журнал «Zukunft», статья которого может служить образчиком этой пропаганды. Призывая к войне против Франции, журнал считал необходимым отнять у неё ряд восточных департаментов, а дабы избежать увеличения инонациональных элементов в Германской империи, — искоренить всё местное французское население. Взывая к традициям древнегерманских варваров, автор продолжал: «Как, вы хотите обратиться к огню и мечу и уничтожить или изгнать жителей? — спросят нас с ужасом. — Конечно, нет, друзья. Я намерен держаться в рамках полуварварства… Я не хочу ничего сверх двух средств, применяемых цивилизованными народами, — экспроприации и контрибуции». Такого рода пропагандой германские империалисты десятилетиями отравляли сознание немецкого народа. Уже в 90-х годах пангерманские настроения стали овладевать кайзером и многими членами его правительства. Германская дипломатия проникается идеей, что политика Бисмарка была слишком узкой, только «европейской» политикой. Теперь Германия должна вести «мировую политику» (Weltpolitik). Было бы, конечно, преувеличением сказать, что уже тогда, в 90-х годах прошлого века, германская дипломатия, канцлеры и сам сумасбродный кайзер полностью принимали захватническую программу пангерманцев. Этого тогда ещё не было. Но влияние пангерманцев всё возрастало. Основная мысль — о необходимости широчайшей экспансии — была усвоена Вильгельмом II, такими канцлерами, как Бюлов, такими министрами, как адмирал Тирпиц, или как Кидерлен-Вехтер и Ягов. Германская политика начиная с конца XIX века становится всё более агрессивной. Её провокации становятся всё наглее и наглее. Финалом была война 1914 г. и крах, последовавший в 1918 г.
Германские притязания на мировую гегемонию глубоко задевали Англию с её огромными колониальными владениями.
Однако вскоре выявились три обстоятельства, которые побудили английскую дипломатию до поры до времени изыскивать все средства, чтобы задержать или хотя бы затушевать нарастание англо-германского антагонизма. К этому вынуждали: 1) рост русского влияния на Дальнем Востоке, 2) конфликт Англии с Францией из-за господства над верхним Нилом и 3) подготовка войны с бурами.
Обострение дальневосточного вопроса. Японо-китайская война 1894–1895 гг. В течение 70 — 80-х годов Япония превратилась в довольно значительную военную державу с ярко выраженными агрессивнымистремлениями. В 1874 г. Япония захватила Формозу, но тут же вынуждена была её покинуть по требованию Англии, которая, владея Гонконгом и распоряжаясь в шанхайском сеттльменте, считала себя хозяйкой всех морей, омывающих Южный и Средний Китай. Но ещё больший интерес, нежели приобретение островной базы в районе Южных морей, представляло для Японии завоевание плацдарма, который мог бы быть использован для дальнейшей широкой экспансии на азиатском материке.
В качестве такого плацдарма намечалась Манчжурия как ближайшая к Японии часть Китая, в те времена слабо населённая и почти незащищённая. Подступом к Манчжурии являлась Корея. Она представляла как бы мост, ведущий с японских островов на континент; к тому же она занимала ключевую позицию у входа в Японское море. Корейский король являлся вассалом китайского богдыхана, и усилия Японии были направлены на то, чтобы оторвать Корею от Китая и подчинить её себе. Японское правительство стало засылать в Корею своих агентов. Под видом торговцев, комиссионеров, ремесленников они вели там подрывную работу. Подкупом и угрозами Япония создавала свою партию при королевском дворе в Сеуле. Уже в 70-х годах завязалась японо-китайская борьба за Корею. Разными путями Китай пытался воспрепятствовать росту японского влияния в корейском королевстве. Так, например, в 80-я годах Ли Хун-чжан в противовес влиянию Японии поощрял заключение Кореей договоров с другими иностранными державами. Ли называл это «применением одного яда против другого» — приём, обычный для дипломатии слабых стран. Для характеристики принципов японской дипломатии интересен разговор, который имел место в 1876 г. между Ли Хун-чжаном и японским дипломатом Мори Аринори: «Мне кажется, что на трактаты нельзя полагаться», — заметил Мори. «Мир народов зависит от трактатов. Как вы можете утверждать, что полагаться на них нельзя?» — наставительно ответил Ли. «Трактаты подходят для обычных торговых отношений, — возразил Мори. — Но великие национальные решения определяются соотношением сил народов, а не трактатами». «Это ересь! — воскликнул Ли. — Полагаться на силу и нарушать трактаты несовместимо с международным правом». «Международное право также бесполезно», — ответствовал Мори. В 1889 г. Ито заявил и Хун-чжану, что претензии Китая на Корею имеют лишь «сентиментальный» и «исторический» характер. Между тем у Японии они основываются на экономической необходимости — потребности в корейском рынке и в территории для колонизации.
В 1885 г. между Японией и Китаем был заключён договор, согласно которому оба государства обязывались не посылать в Корею войск без взаимного извещения. Тем самым Китай признал за Японией право на ввод японских войск в Корею при известных условиях. Согласившись на этот договор, китайское правительство вслед за этим, однако, напрягло все усилия, чтобы упрочить своё положение в Корее. Скоро китайский представитель в Сеуле, знаменитый впоследствии Юань Шикай, на некоторое время стал подлинным хозяином корейской политики.