История имперских отношений. Беларусы и русские. 1772-1991 гг.
Шрифт:
До конца жизни сохранил искреннюю приверженность униатству Иван Карский, дядя известною основателя беларуского языковедения Ефима Карского. В Лошанском приходе Гродненского уезда, где он жил, служба по-униатски сохранялась вплоть до 1855 года:
«Почти все церковные службы проводились на униатский манер. Если священник предложил петь: «Господи, помилуй», то крестьяне отвечали: «Мы не москали, чтобы петь «Господи, помилуй». Из пяти тысяч душ этого прихода всего-навсего пять знали бусины и молитвы по-русски».
Пока в Беларуси существовало униатство, царизму было трудно разобщить наш народ с помощью религиозного фактора. Рядовые униаты легко шли на сближение с православными благодаря
Но после упразднения унии беларуские крестьяне постепенно разделились на православных и католиков, за спинами которых стояли две крупные нации — русская и польская, с традиционной враждой между собой. В связи с этим беларусы-православные начали все более ориентироваться на Россию, а беларусы-католики — на Польшу, что нередко провоцировало конфликтные ситуации. И если дело не дошло до братоубийства, то лишь потому, что у наших прадедов хватило ума и выдержки не доводить дело до кровопролития. Одним из первых обратил внимание на указанное обстоятельство Янка Станкевич:
«Беларусы, по мнению московского правительства, должны были превратиться в два враждебных табора, в янычар, которые, сражаясь между собой, могли бы сами себя уничтожить».
В отчаянии сотни тысяч беларусов-униатов, желая как можно больше «насолить» русскому православному духовенству за совершенную им гнусность, бросились в объятия католицизма, с которым они прежде постоянно воевали, ибо не желали изменять униатской церкви. Никогда ещё так быстро не росла численность беларусов-католиков, как после упразднения Брестской унии. Кое-кто среди иерархов РПЦ понимал гибельность Акта 1839 года, но предпочитал помалкивать. Между тем настроение огромной массы людей являлось весьма мрачным.
Чтобы лучше понять трагизм положения крестьян-униатов, давайте на минуту представим себе чувства людей, лишенных возможности крестить детей, венчаться, хоронить членов семьи согласно обычаям своих отцов, дедов, прадедов и прапрадедов. Оказавшись в столь непростой ситуации, одни эмигрировали, другие избегали ходить в церковь, не приглашали священников к себе домой, третьи тайно молились и совершали обряды согласно старым заветам. Например, в мемуарах беларуского историка, краеведа, писателя Александра Ельского приведены факты крещения детей согласно униатскому обряду даже в конце XIX века! Иными словами, то, что происходило в Беларуси после 1839 года, во многом напоминало события в Московии после церковной реформы, проведенной в 1653–55 гг. патриархом Никоном.
Дореволюционные русские историки слишком преувеличивали стычки между униатами и православными, стараясь этим оправдать насилие над первыми. Как при заключении Брестской церковной унии в 1596 году, так и при упразднении её в 1839 году беларусы вели себя цивилизованно, не поставили конфессиональный фактор выше национального.
Разумные люди очень быстро поняли всю трагедию конфессионального разделения беларусов. К числу таковых относился и руководитель восстания 1863–64 гг. в Беларуси Константин Калиновский. В шестом номере своей подпольной газеты «Мужицкая правда» он обвинил русское правительство в том, что оно «отобрало у нас нашу справедливую униатскую веру и погубило нас перед Богом навеки, чтобы иметь возможность нас без конца драть».
Если бы у нас во время восстания была своя национальная церковь, она сделала бы всё возможное для мобилизации народа на борьбу с царизмом, стремившимся «драть» беларусов до бесконечности. Что же касается православной церкви, то она активно поддержала все действия царских войск по борьбе с повстанцами и все зверства, творившиеся по приказам Муравьёва-вешателя.
Калиновский и его соратники твердо верили в то, что в условиях Беларуси наиболее успешно в роли национальной церкви могла выступать только униатская церковь. Логика их рассуждений была проста и понятна. Православная церковь в беларуских землях полностью подчинялась русскому Синоду, во главе которого стоял сам царь; католическая церковь (костёл) всецело зависела от польского духовенства. Поэтому в планах и действиях их обеих не было ничего хорошего применительно к беларуской национальной идее. Не случайно возрождение униатства являлось одним из важнейших требований программных документов, выработанных накануне восстания 1863–64 годов группой Калиновского…
Произошедшие перемены в церковной жизни сразу же выявили острую нехватку духовных служителей разного рода и ранга, которым следовало отныне проводить в Беларуси линию руководства РПЦ. «Помощь» не заставила себя ждать. Прибывшие из центральных губерний России православные священники с таким напором взялись за униатов, что даже превзошли в своих стараниях прежних иезуитов. И всё же до иезуитов им было далеко. Те, отправляясь в чужие края с миссионерскими целями, предварительно изучали язык местного населения, приобретали хотя бы элементарные сведения об истории и культуре коренного населения. Русские православные священники не утруждали себя подобной чепухой. Учитывать местную национально-культурную специфику они изначально не собирались. Свою задачу попы видели в другом: в «исправлении» жителей Северо-Западного края, «испорченного», по их мнению, пагубным влиянием «латинства» и польской культуры. Тот факт, что им самим по части образования и общей культуры было очень далеко как до ксендзов, так и до образованной части беларусов, ускользал от их понимания.
Возможно, результаты упразднения унии были бы менее трагическими, если бы всё то, о чем сказано выше, касалась только перемен в конфессиональной жизни миллионов беларусов. Но дело этим не ограничилось. Срочно был издан царский указ о запрете употреблять беларуский язык в бывших греко-римских, а ныне уже православных храмах, всячески следить за тем, чтобы беларуское слово не использовалось также и в католических храмах. А это вполне могло иметь место там, где ксендзами являлись прежние униаты. Сам того не понимая, запретом беларуского языка в римско-католической церкви царский режим весьма способствовал укреплению в нем позиций польского языка, а значит, и усилению процесса ополячивания верующих этой конфессии из числа этнических беларусов.
И всё же с хода, одним махом невозможно было оторвать вчерашних униатов от их родного языка, на котором они так долго общались с Богом. С этой любовью к материнскому слову ещё очень долго пришлось считаться высшим духовным и светским лицам.
Трудности с переводом рядовых униатов в православие оказались полной неожиданностью для Синода. Ошибка его заключалась в том, что это достаточно сложное мероприятие было начато раньше, чем успели подготовить нужное число православных священников из беларусов, хорошо знакомых с языком и обычаями народа. На присланных из России попов с их подчеркнуто чистой русской речью униаты-беларусы смотрели как на чужих людей, ни в чем им не доверяли.
Особенно трудно проникало русское слово в те униатские церкви, где в результате разных обстоятельств успел завоевать прочные позиции польский язык. В большинстве таких храмов обычным явлением было исполнение религиозных гимнов и псалмов исключительно на польском языке, что противоречило смыслу всей политики светских и церковных властей Российской империи. Подобные факты до такой степени напугали Семашко, что он даже разрешил временно вести службы на беларуском языке, лишь бы неграмотное в области русского языка духовенство Литовской епархии не читало проповеди и не разъясняло положения катехизиса по-польски. Правда, в качестве вынужденного шага всё же пришлось перевести на польский язык православный краткий катехизис.