История казаков со времён царствования Иоанна Грозного до царствования Петра I
Шрифт:
Получив жалование, казаки на следующий день отправились на 50 стругах в море, по 30–40 человек в каждом. Другая группа казаков, в количестве 700 человек на 25 стругах, под начальством атамана Шилы, возвратилась с моря и рассказывали, что «они были за морем за полтора днища от Константинополя. Повоевали в Царьградском уезде села и деревни, многих жителей пленили, но турки побили у ник на море до 400 человек».
Послы были отпущены в Азов, в Константинополе в это время происходила страшная смута. Султан был убит янычарами, а в Багдаде поднялось восстание и всех янычар перерезали. Когда послы явились в Константинополь, то им заявили, что туркам теперь не до них. Послы должны были покинуть Константинополь, но к ним явились янычары и потребовали плату за корабль с товарами, захваченный казаками, а в противном случае угрожали расправой. Прибыв в Кафу, послы были задержаны, потому, что были получены сведении,
Эта пространная выписка характеризует отношения, существовавшие в устье Дона между Москвой и казаками, с одной стороны, и Турцией и Крымом — с другой. В 1627 году Кантакузен снова прибыл в Москву и привез грамоту султана, в которой говорилось, что он хочет считать государя Михаила Федоровича себе братом, а его отца — Филарета — отцом и предлагал вместе идти войной на Польшу, «в землю короля Сигизмунда». Филарет отвечал: «Мне с королем Сигизмундом за его неправды, как и сыну нашему, в мире и дружбе никакими мерами быть нельзя, не отомстивши за его неправды». Посол просил, чтобы государь запретил донским казакам нападать на турецкие земли. Филарет отвечал, «что на Дону живут воры и государя не слушают».
Отношения с Турцией были установлены записью, в которой говорилось: «За великого государя Мурада крест целую, что ему с царем Михаилом Федоровичем в дружбе быть, послами ссылаться без урыва, помогать царскому величеству, а недругов его и на польского короля стоять за одно. Крымскому царю и ногаям, и азовским людям на московские земли войной ходить не велит». Условия, предъявленные со стороны турецких властей в отношении Крыма, ногаев и азовцев, ставило московское правительство в трудное положение относительно донских казаков.
В 1628 году в Константинополь с Кантакузеном из Москвы отправлены были послы, в составе которых были дворянин Яковлев и дьяк Евдокимов. Послы повезли, по обычаю, жалование донским казакам — 2 000 рублей, сукна и разные запасы. Прибыв на Дон, послы узнали, что атаман Каторжный с казаками вышел в море, и что казаки с азовцами живут не в мире. Они стали требовать мирных отношений с азовцами. Казаки отвечали: «Помиримся, турецких сел и городов брать не станем, если от азовцев задору не будет, если на государевы окраины азовцы перестанут ходить, государевы города разорять, отцов наших и матерей, братьев и сестер, жен и детей в полон брать и продавать не станут. Если же азовцы задерут, то волен Бог да государь, а мы терпеть не станем, будем за отцов своих и матерей, братьев и сестер стоять. И в том Бог и государь волен, что наши казаки с нужды и бедности пошли на море зипунов доставать, не зная государева нынешнего указа и жалованья, а нам послать за ними нельзя, и сыскать их негде — они на одном месте не сидят» (Соловьев, т. 9, стр. 1244).
Пришел с моря Каторжный и заявил, что турки погромили его у Трапезунда. Послы помирили казаков с азовцами и поехали дальше, они были ласково встречены в Турции, но пришли вести, что донские казаки напали на Крым, заняли и выжгли город Карасу, Минкуп, и отношение хозяев изменилось. Кантакузен в переговорах с Турцией превратился в постоянного посла. Путь его следовании из Турции в Москву проходил через земли донских казаков и он останавливался в их центре, вел с ними разговоры, наблюдал, доносил обо всем султану, и предлагал царю и патриарху проекты, касающиеся казаков. Уже в 1627 году патриах писал донским казакам: «Или того себе чаете, что мы великий государь не можем с вами управиться». За дальнейшее непослушание царь грозит «казнити смертию казаков». В 1628 году последовала новая грамота, в которой писалось, что «царь и патриах на казаков кручиноваты, какими обычаями вы там делаете не по нашему указу». Наконец, долгие угрозы переросли в совершенно враждебные отношения. (Сватиков, стр. 73–74).
В 1639 году с посольством в Турцию, с
Настоящей войны между Турцией и Польшей патриарху вызвать не удалось, но отношение с донскими казаками постепенно портилось. На требование жить с азовцами в мире старшины отвечали, «что они по воле же государя с азовцамн помирятся и послов до Азова с честью проводят». Дальше казаки объясняли, что на море они ходят против басурман потому, что им опричь кормиться нечем, царского жалованья они не получают и ныне оного с послом не прислано. «С азовцами же воюют потому, что они сами не дают им покоя, и беспрестанно ходят на промысел в наши украины».
Совершенно другое отношение казаки проявили к воеводе Карамышеву. Его казаки пригласили, или вернее, привели силою на Круг, рубили саблями, кололи рогатинами; потом потащили за ноги к Дону и бросили, еще живого, в воду. Казаки сильно обвиняли Кантакузена за то, что по его жалобе 60 казаков, сопровождавших его, посланы в ссылку, однако пока не тронули. На другой день казаки прислали сказать послам, что вреда им никакого не будет, 800 000 рублей, хранящихся в струге Карамышева, не тронут и послов мирно и честно до Азова проводят, что действительно и исполнили. (Броневский. История Казаков, т. 1, стр. 115–116).
О происшедшем казаки отписывали в Москву следующим образом: «И приехал тот Иван Карамышев нас, холопей, хотел казнью смертною казнить, вешать и в воду сажать, кнутьями достальных бить, и мы, хоопи, твоего государева указу и грамоты ни по единожды спрашивали и он ответил: нет у меня государевой грамоты и ни наказу, и никакого твоего государева указу нам не сказал, а нас своим злохитрством и умышлением без винной вины хотел казнить, вешать и в воду сажать, кнутьями бить и ножами резать, и сверх того Иван Карамышев учал с крымскими и ногайскими людьми ссылаться, чтобы нас всех побить и до конца погубить и разорить и искоренить и городки наши без остатку пожечь, чтобы наше, донских атаманов и казаков, на Дону и по заполью, везде имя казачье не именовалось. И мы, холопи твои, видя его, Иваново над собой злоухищрение, от горести душ своих за его великую неправду того Ивана Карамышева обезглавили». (Сватиков. Москва и Дон, стр. 74–75).
После отписки в Москву и в ожидании последствий убийства воеводы Карамышева, на Дону происходило сильное волнение. В Черкасске собран был съезд всего Войска. Послы казачьи, бывшие в то время в Москве, атаман Наум Васильев и 70 казаков, сопровождавшие послов из Константинополя, были по всем городам разосланы, показнены, иные перекованы и пометаны в заключение и помирали голодной смертью. Казаки шумели на атамана Фролова, почему он не побил послов, «все равно уже, с Москвы хоть 100000 пришлют, то мы соберемся в один городок и даром не дадимся. А если государь соединится с крымским и турским царями и придут на нас ратные люди со всех сторон, то мы пойдем к черкессам в Запорожье, они нас не выдадут». С Дона в Москву шли донесении, что донскими казаками принято решение, что если царь, действительно, указал послать на Дон рать, «чтобы казаков с Дону сбить и по Дону государевы городки построить, то у донских казаков с запорожскими черкасами приговор учинен таков, — друг другу помогать и Дона нам без крови не покидать…».