История Кометы. Как собака спасла мне жизнь
Шрифт:
Мой третий полет с Кометой в Омаху состоялся на Рождество. У меня было спокойно на душе, поскольку у дочерей в жизни все неплохо и надежно складывалось. Джеки училась в девятом классе. Кили предложили стипендии в двух юридических институтах на выбор. Линдси занималась морской биологией в университете Тампа. Может, теперь, когда они стали старше, им будет комфортнее рядом со мной, и мы, как прежде, жарко поспорим о жизни и политике.
Но все оказалось не так просто. Кили и Линдси, после того как я приехал, пробыли дома всего день, а затем отправились на каникулы к матери во Флориду. А Джеки отбыла на конную
– Ты хочешь сказать, что Линдси что-то не устраивает? – Я говорил громче, чем следовало, потому что расстроился.
– Линдси хотела изучать жизнь моря, но подобная работа почти недоступна для выпускников. Собиралась самостоятельно пробиться, но обнаружила, что, когда ныряет с аквалангом, барабанные перепонки не выдерживают. Она боится моря с тех пор, как у одной женщины винтом отрубило ногу. За два года до того, как Линдси окончила среднюю школу, наша знакомая молодая женщина выпала на Миссури из моторки. Ей отрезало ногу лодочным винтом, и этот случай глубоко запал в сознание Линдси. Но это не помешало ей учиться на биолога.
– Почему я ничего не знаю?
Часы на каминной полке тикали в унисон со стуком собачьих когтей в гостиной. Комета покинула уютный коврик перед огнем и смотрела на меня. За ней, словно в чем-то провинилась, пряталась Сандоз. Я лишь вздохнул.
– Линдси боялась расстроить тебя. Решила, что не следует говорить с тобой о подобном. Ты либо придешь в бешенство, либо тебе станет плохо. – Комета и Сандоз разделились: ретриверша искала внимания Фредди, тыкаясь ей в локоть, а борзая тихонько терлась о мою безвольно упавшую руку. – Думаю, она так опечалена, потому что ты ни разу не появлялся в ее студгородке. Даже на родительский день.
Я почувствовал, как меня охватывает паника и бросает в пот.
– Что с тобой? – забеспокоилась жена, промокая мне лицо салфеткой. – У тебя рубашка насквозь мокрая.
– После того как я вернусь в Седону, мне понадобится билет до Тампы.
Мне потребовался целый день, чтобы проехать сто двадцать миль от Седоны до Финикса, где я собирался переночевать в доме матери. Полет до Тампы занимал четыре часа – намного дольше, чем привычные перелеты между Финиксом и Омахой. Мы прибыли на место поздно вечером в пятницу, и Комета катила меня в почти пустом зале аэропорта и два часа всячески поддерживала по дороге в отель. Увидев меня, Линдси не выразила бурного восторга, но и не расстроилась моему появлению.
– Привет, папа! – улыбнулась она, но в ее глазах не было радости. – Посмотришь студгородок или пойдем прямо ко мне?
Ее тон напомнил мне мой собственный, каким я разговаривал со слишком задержавшимися в нашем доме на озере гостями из города. Я надеялся на более живой прием, пусть даже на сердитый выговор – на что угодно, только бы Линдси показала, что хочет, чтобы я снова участвовал в ее жизни, – но поведение дочери свидетельствовало о том, что она ничего не ждала от моего приезда. Однако
Я понимал, что девочки выросли. Знал, что детям свойственно отдаляться от родителей, особенно в первые несколько лет после того, как они уезжают из дома. Видел, что дочерям трудно наблюдать, как я физически разваливаюсь. Но так ли все было просто? Кто кого избегал? Линдси явно считала, что я не обращаю на нее внимания. Кили и Джеки по крайней мере отвечали на телефонные звонки, а Линдси даже после моего приезда не реагировала на мои попытки установить с ней контакт. Мне это не нравилось, но казалось, что я мог понять ее. Таким образом дочь защищалась. Наверное, слишком часто чувствовала, что не нужна мне.
13
Спустя четыре года
Зима – весна 2005 года. Аризона
Наши комнаты в новом доме в Седоне имели венецианские окна с видом на гору Ли. Из своего кресла я мог наблюдать, как с наступлением вечера ее равнины и отроги окрашиваются в оранжевый, золотистый, лиловый и кроваво-красный цвета. Яркие громады облаков, похожих на вершины под ними, проплывали над головами и опускались в долину. Именно в таком месте мы с Фредди мечтали жить, когда выйдем на пенсию.
Но Фредди переехала в Седону не потому, что мы вышли на пенсию, – нам было больше не по силам содержать два дома. Врачи дали ясно понять, что мне не удастся насовсем вернуться в Небраску, а наши накопления иссякли. К неудовольствию дочерей, потерявших место, где выросли, мы продали дом на озере. Мы также продали мой прежний дом в Седоне и на вырученные деньги купили новый, в квартале от первого. Этот больше подходил человеку, пользующемуся ходунком с перспективой вскоре оказаться в инвалидном кресле. Из дома открывался прекрасный обзор, и он был даже оборудован бассейном, пригодным для моих лечебных процедур.
На продажу двух домов и покупку нового у нас ушел год. Все это время мне становилось хуже: стоило научить Комету помогать в чем-то одном, как тут же для меня делались недоступными множество других мелочей. Если требовалось встать с постели, я не мог отбросить с себя простыни и натренировал борзую стягивать их с кровати. Единственное, что удавалось на себя надеть, – это шляпы и рубашки, а чтобы подтянуть брюки, приходилось пользоваться механическими захватами и при этом, чтобы не потерять равновесие, опираться на Комету. Слава богу, люди придумали легко надевающуюся обувь, в которую можно просто вставлять ноги.
Принять душ стало для меня чрезвычайно опасным делом, хотя, чтобы облегчить мне жизнь, дверь в душевую кабинку сделали широкой и открывающейся в обе стороны. Вскоре после переезда я совершил ошибку – упал на пол поддона. Комета услышала шлепок и проклятия и покинула нагретое местечко на кровати, чтобы проверить, что происходит. Подбежав к двери, она стала толкать ее внутрь и уперла стеклом мне в голову. Продолжала пихать, пытаясь пройти, но лишь отодвигала меня к противоположной стене душевой.