История Крестовых походов
Шрифт:
Затем великий вождь куманов вручил оруженосцу послание к первому из их королей, в котором говорилось, что этот достойный человек прожил хорошую жизнь, преданно служил своему хозяину и заслуживает достойного вознаграждения. После этого оруженосец был опущен в могилу вместе со своим хозяином и живым конем. Отверстие могилы было закрыто плотно подогнанными досками, положенными поперек нее, а все воины армии стали заваливать ее землей и камнями, так что еще до прихода вечера они возвели над гробницей большой курган в память тех, кто под ним погребен.
Как-то днем, когда король был в Кесарии, я пришел повидаться с ним в его жилище. Он беседовал с легатом, но, едва только увидел, что я вхожу, встал и отвел меня в сторону, чтобы поговорить. «Ты же знаешь, —
«Поскольку вы гневаетесь, — сказал я, — когда у вас о чем-то просят, я хочу, чтобы вы договорились со мной — если в течение этого года я обращусь к вам с какой-то просьбой, вы не будете сердиться; я же, со своей стороны, не буду досадовать, коль скоро вы мне откажете». Услышав это, король расхохотался и сказал, что на таких условиях он будет держать меня на службе. Затем он взял меня за руку, подвел к легату и его советникам и рассказал им о договоре, который мы заключили. Они были рады услышать это, потому что я со своим высоким званием пользовался самым большим влиянием в войсках.
Теперь расскажу вам, что я планировал и как шла моя жизнь в течение тех четырех лет, что я оставался за морем после того, как братья короля отбыли во Францию. Два моих священника читали мне в уставные часы молитвы. Один читал мне молитву на рассвете, а другой ждал, пока не поднимутся мои рыцари и те, кто входил в мое войско. А после этого я шел повидаться с королем. Если он желал отправиться на верховую прогулку, я сопровождал его. Если же порой случалось, что к нему являлись посланцы, то утром мы бывали заняты делами.
Моя постель размещалась в шатре таким образом, что любой, кто входил, видел, что я лежу на ней. Я установил ее так, чтобы предотвратить любые измышления обо мне в связи с женщинами. Каждый год к празднику святого Ремигия (1 октября) я покупал свиней, чтобы заполнить свинарник, и овец для овчарни, а также вдоволь муки и вина, дабы хватило на всю зиму. Это я делал потому, что зимой снабжение по морю было труднее, чем летом, и провизия дорожала.
Обычно я приобретал добрую сотню баррелей (1 баррель — 163,65 л (англ.) вина и всегда первым пробовал его. Сам я мешал его с водой, а давая его своим слугам и помощникам, подмешивал воды поменьше. На моем столе стоял кувшин с вином, а перед каждым рыцарем — бутыль с водой, так что он мог подливать его в вино по своему усмотрению.
Король пополнил мой отряд пятьюдесятью рыцарями. К каждой трапезе я приглашал за свой стол десять из них вместе с десятью моими. По обычаю этой страны они ели лицом друг к другу и сидели на циновках, разостланных на земле. Каждый раз, когда раздавался призыв к оружию, я мог ответить на него, выставив пятьдесят четыре своих рыцаря; они были известны как дизенье, потому что каждый из них командовал десятью людьми. Когда бы мы ни выезжали вооруженными, по возвращении я давал обед этим рыцарям в моем жилище. Ежегодно каждый праздник я использовал, чтобы приглашать к обеду ведущих командиров войска, и порой случалось, что король перехватывал кое-кого из моих гостей.
Расскажу вам, что я видел, как отправлялось правосудие и выносились приговоры в Кесарии, покатам находился король. Первым делом я упомяну историю рыцаря, который был арестован в борделе и которому, по обычаям этой страны, был предоставлен выбор. Или его вместе с проституткой могли с позором провести через лагерь в одной рубашке и связанного, или же он отдавал коня и оружие и его выгоняли из армии. Рыцарь отдал королю лошадь и оружие, после чего покинул лагерь. Я пришел к королю и попросил его передать коня мне для бедного воина из моего отряда. Король ответил, что просьба неуместна, поскольку лошадь все же стоит восемьдесят ливров. На что я сказал ему: «Вы нарушаете соглашение со мной, поскольку рассердились на мою просьбу». Он от души рассмеялся и ответил мне: «Можешь
Второй приговор был таков. Когда несколько рыцарей из нашего отряда охотились на дикое животное газель (вид антилоп), на них налетели госпитальеры и силой прогнали их. Я обратился с жалобой к настоятелю госпитальеров. Он сказал, что в соответствии с обычаями Святой земли он возместит обиду тем, что прикажет госпитальерам, совершившим этот поступок, есть, сидя на своих плащах, — пока те, кого они оскорбили, не попросят их подняться.
Настоятель поступил с ними как и обещал. Когда я увидел, что они едят в таком положении, то пошел к настоятелю, которого застал за обедом, и попросил его сказать этим людям, чтобы они поднялись; рыцари, которым нанесли оскорбление, обратились с такой же просьбой. Настоятель сказал, что не сделает ничего подобного, поскольку не может позволить, чтобы члены его ордена так безобразно вели себя по отношению к пилигримам, прибывшим на Святую землю. Услышав это, я сел на землю рядом с госпитальерами и стал есть вместе с ними, сказав настоятелю, что не поднимусь, пока и они не встанут. Он сказал, что я просто вынуждаю его, и удовлетворил мою просьбу. Затем он пригласил меня и тех рыцарей, что были со мной, отобедать за его столом, а госпитальеры присоединились к своим сотоварищам за другим.
Третий приговор, вынесенный в Кесарии, был таков: один из оруженосцев короля по имени Ле Гулю пустил в ход руки против рыцаря из моего отряда. Я пожаловался королю, который сказал, что, по его мнению, я могу оставить это дело в покое, поскольку оруженосец всего лишь толкнул моего рыцаря. Я же ответил, что отзывать жалобу не буду, и, если он не решит дело по справедливости, я оставлю его службу, поскольку его оруженосцам разрешено толкать рыцарей.
И тогда король разрешил дело по справедливости в соответствии с обычаями этой земли: оруженосец пришел к моему жилищу босым, только в рубашке и панталонах, с обнаженным мечом в руке. Он встал на колени перед рыцарем, которого оскорбил, и, взяв меч за острие, протянул рыцарю его рукоять. «Мессир, — сказал он, — я пришел простить прощения за то, что поднял на вас руку, и даю вам меч, чтобы вы могли отсечь эту руку у запястья, если хотите того». Я попросил рыцаря простить оскорбление, и он согласился.
Четвертое вынесенное наказание было следующим: брат Гуго де Жуа, маршал храмовников, был послан гроссмейстером этого ордена к султану Дамаска, чтобы обговорить соглашение относительно большого участка земли, принадлежавшего храмовникам, который султан хотел разделить так, чтобы ему принадлежала одна половина участка, а храмовникам — вторая. Соглашение было достигнуто и подлежало одобрению короля. Вместе с братом Гуго прибыл и эмир, присланный султаном Дамаска, а также документ, доказывающий, что договор был подписан надлежащим образом.
Тем не менее, когда гроссмейстер храмовников рассказал обо всем этом королю, его величество очень удивился и сказал, что составить такое соглашение, предварительно не посоветовавшись с ним, — это очень смело. За этим, сказал король, должно последовать наказание. Оно обрело вот такую форму: король откинул пологи трех своих шатров, и все рядовые члены армии получили право войти в них и посмотреть, что происходит. Гроссмейстер храмовников и все его рыцари босыми прошли через лагерь, потому что они обитали вне его. Король заставил гроссмейстера храмовников и посланца султана сесть перед ним и громким голосом обратился к первому из них. «Гроссмейстер, — сказал он, — объясните послу султана, что вы сожалеете о том, что заключили такой договор, не поговорив предварительно со мной. И добавьте, что, поскольку не посоветовались со мной, вы должны освободить султана от обязательств по соглашению, которое он заключил с вами, и вернуть все документы». Гроссмейстер храмовников достал текст соглашения и протянул его эмиру, сказав при этом: «Возвращаю вам договор, который я заключил по ошибке, и выражаю сожаление в связи со своими действиями».