История Крестовых походов

Мишо Жозеф Франсуа

Во время первой осады французы хотели сделать нападение на город со стороны суши, но опыт заставил их наконец оценить разумные советы венецианцев. Вожди единогласно решили направить все войска со стороны моря. Армия села на суда 8 апреля. На другой день, при первых лучах солнца, флот снялся с якоря и приблизился к стенам. Корабли и галеры, выстроенные в одну линию, покрывали море на пространстве трех полетов стрелы, или полутора миль. Городские укрепления и суда были покрыты оружием и воинами; сам Мурзуфл расположился на одном из семи холмов Византийских, поблизости от Влахернского дворца.

При первом сигнале к битве греки пускают в ход все свои машины, крестоносцы делают усилия взобраться на стены и на башни. Преимущество было сначала на стороне осаждаемых, которых защищали высокие стены. Крестоносцы, и в особенности французские воины, толпившиеся на судах и непривычные в такому подвижному полю сражения, действовали вяло и в большом беспорядке против отчаянных усилий неприятеля. «Около 3-го часа дня, – говорит Виллегардуэнь, – по грехам нашим судьбе угодно было, чтобы нас отразили». Вожди, опасаясь потерять и флот, и армию, приказали трубить отступление.

Вечером в тот же день и бароны собрались в одном доме на берегу моря, чтобы обсудить дальнейшие действия; «люди с Запада были сильно взволнованы тем, что приключилось им»; однако же на совете было решено сделать новое нападение на город и на тот же пункт, но только в большем порядке, чем прежде. Два дня было употреблено на починку судов и машин; на третий день, 12 апреля, раздался призывный звук труб; флот тронулся и подступил к укреплениям; суда были связаны между собою и шли попарно; вскоре подъемные мостики были спущены и покрыты неустрашимыми воинами; вожди воодушевляли всех своим примером

и шли на приступ рядом с простыми солдатами. Солнце было уже высоко, а чудеса храбрости не могли еще восторжествовать над сопротивлением осаждаемых, когда вдруг поднялся северный ветер и направил под самые стены два корабля, бившиеся рядом; на этих кораблях находились епископ Труаский и епископ Суассонский, прозывавшиеся Пилигримом и Райским. Едва только подъемные мостики были прикреплены к стенам, как на одной из башен показались два франкских воина; эти два воина, из которых один был француз по имени д’Арбуаз, а другой венецианец по имени Пьеро Альберти, увлекли за собой толпу своих товарищей; и вот знамена епископов Труаского и Суассонского, развевающиеся на вершине башни, поражают взоры всего войска; со всех сторон бросаются на приступ, овладевают четырьмя башнями; трое городских ворот сокрушаются под ударами тарана; рыцари выскакивают на берег со своими конями; все войско устремляется в город. Мурзуфл покидает холм, на котором стоял его лагерь; крестоносцы овладевают императорскими палатками и поджигают все дома на своем пути; ужас и отчаяние распространяются во всех частях города; но, между тем как все бежало перед ними, победители удивлялись своему торжеству. Когда наступила ночь, венецианцы возвратились в лагерь в виду своих кораблей, а бароны расставили свои палатки вблизи укреплений. Византийский народ провел ночь в страшной тревоге; Мурзуфл, покинутый своими, помышлял только о бегстве и вышел через Золотые ворота, намереваясь искать убежища в каком-нибудь неизвестном уголке на берегах Геллеспонта или во Фракии. Между тем как совершалось таким образом падение империи, те из греков, которые еще не утратили всякой надежды, собрались в храме св. Софии, чтобы избрать нового императора; выбор трепещущей толпы падает на двух лиц: Феодора Дука и Феодора Ласкариса. Ласкарис одерживает верх над своим соперником; но когда он хочет обратиться к народу и к знатным лицам с увещанием прибегнуть к последнему усилию для спасения империи, то не находит вокруг себя ни граждан, ни воинов; оставшись один, он принужден и сам покинуть город, который никто не хочет защищать.

Глава XXII Разграбление и разорение Константинополя. – Назначение латинского императора. – Раздел Греческой империи между победителями

ожар, произведенный крестоносцами, охватил несколько кварталов и истребил больше домов, чем их могло быть в трех больших городах Франции и Германии. Он продолжался всю ночь; на рассвете крестоносцы готовились продолжать свое победоносное наступление. Они ожидали, что им придется выдержать еще несколько битв, когда вдруг взорам их представилась идущая к ним навстречу толпа женщин, детей, стариков, оглашавших воздух своими стонами и предшествуемых духовенством, которое несло в руках кресты и иконы. Вожди были тронуты слезами этих несчастных и отдали приказ воинам щадить жизнь жителей и уважать честь женщин и девушек; латинское духовенство присоединило к этому свои увещания, и это содействовало прекращению кровопролития. Историки единогласно свидетельствуют, что среди самых страшных сцен войны погибло от меча не более 2000 человек. Но если крестоносцы и пощадили жизнь своих врагов, то ничто не могло ни сдержать, ни умерить того необузданного рвения, с которым они пользовались печальными преимуществами победы; неистово и без разбора разыскивали они добычу в богатых и бедных жилищах; они не отступали ни перед святынею церквей, ни перед мирным успокоением под крышей гроба, ни перед невинностью молодых существ; запрестольный образ Божьей Матери, служивший украшением храма св. Софии и возбуждавший удивление как произведение искусства, был искрошен в мелкие куски, а завеса алтаря превращена в лохмотья; победители играли в кости на мраморных досках с изображением апостолов и пили до опьянения из сосудов, назначенных для употребления при божественной службе. Никита рассказывает, что одна девица, которую он называет «служительницею демона», взобралась на патриаршую кафедру, запела кощунственную песню и начала плясать в священном месте в присутствии победителей. Загородные места, по соседству Босфора, представляли не менее плачевное зрелище, чем столица: деревни, дачи были все опустошены; патриции царского происхождения, сенаторы скитались в лохмотьях вокруг императорского города, не находя нигде приюта. Между тем как происходило разгромление храма св. Софии, патриарх бежал из города, испрашивая подаяния у проходящих; все богатые люди превратились в нищих, а подонки народа, радуясь общественному бедствию, называли эти злополучные дни днями равенства и справедливого воздаяния.

Во всей Византии только одно жилище оставалось неприкосновенным – в одном только императорском дворце нашлось верное убежище для знаменитых несчастливцев. Когда Бонифаций вошел в Буколеонский дворец, который, как полагали, был охраняем стражей, он с удивлением встретил там множество женщин из знатнейших фамилий империи, не имевших другой защиты, кроме слез и стенаний. Маргарита, дочь венгерского короля и жена Исаака, Агнесса, дочь французского короля, супруга двух императоров, бросились на колена перед баронами и рыцарями, умоляя их о пощаде; маркиз Монферратский и его товарищи были растроганы при виде такого несчастия, и дворец Буколеонский стал для них более священным, чем были церкви.

Историк Никита рассказывает, каким образом он сам спасся во время последних бедствий своего отечества. Он со своим семейством укрылся в одном доме близ храма св. Софии; здесь один венецианский купец, которого он спас еще прежде осады от ярости греков, защищал теперь в продолжение нескольких дней вход в его жилище. Но наконец, угрожаемый сам, он предупредил Никиту об опасности, которую уже не имел средств предупредить, и предложил ему проводить его за город; Никита с женой и детьми последовал за верными венецианцами и выбрался из Византии среди тысячи опасностей.

Между разными сценами в опустошенной столице, франкам нравилось переодевание в греческие костюмы; в насмешку над изнеженностью побежденных они драпировались в их широкие развевающиеся одежды, окрашенные в разные цвета; они смешили своих товарищей, надевая на головы лошадям полотняные головные уборы с шелковыми шнурками, в которые наряжались жители Востока; некоторые из них расхаживали по улицам, нося в руках вместо оружия бумагу и чернильницу в насмешку над греками, которых они называли нацией писарей и переписчиков.

Вступление крестоносцев в Константинополь

Машины крестоносцев для штурма крепостей

Константинополь, устоявший до сих пор среди развалин многих государств, наследовал от них остатки искусств и обладал еще множеством великих произведений, пощаженных временем и варварством. Когда же он был завоеван франками, то из бронзовых предметов, на которых отпечатался античный гений, стали выделывать грубую монету; герои и боги Нила, Древней Греции, Древнего Рима пали под ударами победителей. Никита описывает в своей истории большую часть примечательных памятников искусства, украшавших тогда ипподром и площади императорского города. Венеция, в которой с этого времени появились мраморные дворцы, обогатилась некоторыми богатыми остатками Византии; но фламандцы и шампаньцы пренебрегли такого рода военной добычей; в стенах Константинополя хранились другие памятники, другие сокровища, более драгоценные для греков той эпохи: это были мощи и изображения святых. Эти священные сокровища были соблазном для благочестивой стяжательности победителей; между тем как большая часть воинов захватывали золото, драгоценные камни, ковры и роскошные восточные ткани, благочестивейшие из пилигримов, и в особенности лица духовного звания, старались приобрести более невинную и более приличную Христовым воинам добычу; многие из них действовали вопреки запрещениям своих вождей и начальников и не боялись прибегать к угрозам

и насилию, чтобы завладеть какими-нибудь частицами мощей, этим предметом их благоговейного почитания; большинство византийских церквей лишились таким образом своих украшений и богатств, которые составляли их блеск и славу; священники и монахи греческие со слезами расставались с останками мучеников и апостолов и орудиями страданий Спасителя, охранение которых возложено было на них их религией. Этим священным останкам предстояло теперь украшать церкви во Франции и в Италии, и они были приняты верующими Запада как самый достославный трофей крестового похода.

Константинополь был взят латинянами 12 апреля; это было в конце великого поста; маршал Шампаньский, описывая сцены и смуты, последовавшие за победою, наивно говорит: «Так проведены были праздники Вербного воскресенья». Всю добычу, собранную в Константинополе, решено было сложить в трех церквях; под страхом смерти и отлучения от церкви запрещено было присваивать себе что-нибудь из этих предметов. Несмотря на эту двойную угрозу, нашлись между крестоносцами ослушники; Виллегардуэнь, упоминая о строгости суда над виновными, говорит: «Много было казнено повешением, и господин де Сен-Поль велел повесить одного из своих со щитом на шее». Три части добычи были разделены между французами и венецианцами, а четвертая часть была отложена в запас. Из части добычи, доставшейся французам, было взято ценностей на 50 000 марок в уплату их долга Венецианской республике. Хотя Виллегардуэнь и восклицает, что «такой богатой добычи не видано было от создания мира», но в общем распределении оказалось не более как по 20 серебряных марок на каждого рыцаря, по 10 на конного воина и по 5 марок на пехотинца. Все богатства Византии доставили сумму, не превышавшую 1 100 000 марок.

Крестоносцы, поделив между собою достояние Византии, не подумали о том, что разорение побежденных ведет за собою разорение победителей и что они не замедлят обеднеть так же, как и греки, которых они ограбили. Ни о чем не жалея и ничего не предусматривая, рассчитывая только на свой меч, они занялись теперь избранием правителя над утратившим все народом и над разоренным городом. Для этого назначены были шесть патрициев венецианских и шесть лиц из французского духовенства. Выбор избирателей должен был пасть на одного из главных предводителей армии: Энрико Дандоло, маркиза Монферратского и Балдуина графа Фландрского. Дож Венецианский был призван достойным императорского престола за его заслуги и благородный характер, но венецианцы опасались поставить во главе большого государства главу их республики. Бонифаций был уже признан главою латинян, и греки заранее приветствовали его как своего будущего властелина; но венецианцы, по зависти, не могли допустить, чтобы какой-нибудь князь Монферратский восседал на престоле константинопольском. Что касается Балдуина графа Фландрского, то с его стороны нечего было опасаться, и выбор остановился на нем; его молодость, отважный и вместе с тем воздержанный характер давали предполагать его товарищам по оружию, что он будет достойным этого выбора. Двенадцать избирателей обсуждали это дело в продолжение двух дней; в конце второго дня, в самую полночь, епископ Суассонский обратился ко всем собравшемся пилигримам и сказал им: «В тот самый час, когда родился Иисус Христос, мы произвели избрание императора, этот император есть Балдуин граф Фландрский и Геннегаутский». Балдуина подняли на щит и торжественно понесли в храм св. Софии.

Коронование нового императора произошло не раньше четвертого воскресенья после Пасхи. Оно происходило со всей торжественностью греческих обрядов; во время божественной службы Балдуин восседал на золотом троне; он принял присягу из рук папского легата, который совершал службу вместо патриарха; два рыцаря несли перед ним латиклаву римских консулов и меч императорский, который снова оказался наконец в руках воинов и героев; глава духовенства, став перед алтарем, произнес по-гречески: «Он достоин царствовать», – и все присутствующие повторили хором: «Он этого достоин, он этого достоин!»

Высшие должности при императорском дворе были распределены между баронами и знатнейшими владетелями; дож Венецианский назначен был деспотом, или Римским князем, с привилегией носить пурпуровые сапоги; Виллегардуэнь получил титул маршала Романийского; граф де Сен-Поль – великого коннетабля; Конон Бетюнский был наименован протовестиарием; Макарий Сен-Менегудский – великим или главным кравчим; Миль Брабантский – главным виночерпием, Манассия Лилльский – главным гофмаршалом и т. д. На совете, состоявшем из 12 венецианских патрициев и 12 французских рыцарей, было решено разделить все завоеванные земли между обоими народами. Вифиния, Романия или Фракия, Фессалоника, вся древняя Греция, от Фермопил до мыса Сунион, самые большие из островов архипелага: Хиос, Лесбос, Родос и Кипр – достались французам; венецианцы получили многие острова из тех, которые называются Спорадскими и Кикладскими, острова вдоль восточного берега Адриатического моря, Пропонтиду и Геллеспонт с их гаванями и станциями; острова Кианейские и устье Понта Эвксинского; города: Кипсед, Дидимотику, Адрианополь, прибрежные местности Фессалии и проч. Таков был первоначальный раздел провинций и владений империи, доставшихся крестоносцам по взятии ими Константинополя; со временем, вследствие различных обстоятельств, в нем произошли изменения, за которыми неудобно следить в этом сокращенном описании.

Земли, расположенные по ту сторону Босфора, были превращены в королевство и вместе с островом Кандией предоставлены маркизу Монферратскому; Бонифаций обменял их на провинцию Фессалоникскую, или древнюю Македонию, и продал остров Кандию Венецианской республике за 30 фунтов золотой монеты. Азиатские провинции достались графу Блуаскому, который принял титул герцога Никейского и Вифинийского. Если основываться на показаниях Никиты, то крестоносцы разделили между собою города, которых не существовало, провинции, которые уже с давнего времени не принадлежали империи; греческие историки сообщают, что Мидия, Парфия и королевства, бывшие под властью турок и сарацин, были разделены по жребию. Константинополь в продолжение нескольких дней был рынком, на котором шел торг о море и об островах, о Востоке и народах, обитающих там.

Латинское духовенство также не упустило случая воспользоваться своей долею при дележе остатков Греции; вожди крестового похода порешили между собой, что если император Константинопольский был избран из французов, то патриарх должен быть избран из венецианцев; по этому соглашению, сделанному еще до победы, на кафедру св. Софии был возведен венецианский священник Томмазо Морозини, который после того был утвержден или избран снова папою. Во все церкви, отнятые у побежденных, поставлены были священники, избранные из обоих народов, и доходы со всех константинопольских церквей были разделены между ними; в то же время и в другие покоренные города были посланы латинские епископы и священники, которые и овладели всеми церковными должностями и имуществом греческого духовенства.

После своего коронования Балдуин написал папе, извещая его о необыкновенных победах, которыми Богу угодно было увенчать храбрость воинов Креста; маркиз Монферратский также написал папе письмо, в котором выражал свою смиренную покорность и свое полное послушание всем решениям святого престола. Дож Венецианский, который до сих пор с таким гордым пренебрежением относился к угрозам и к громам Рима, признал теперь высшую власть папы и присоединил выражение своей покорности к мольбам Бонифация и Балдуина.

Глава XXIII Крестоносцы проходят по провинциям империи для подчинения их. – Восстание греков. – Война с болгарами. – Император Балдуин взят в плен. – Беспорядки и окончательное падение Византийской империи

ажные победы крестоносцев и смиренная покорность вождей не вполне обезоружили гнев Иннокентия. Он упрекал победоносную латинскую армию в том, что она предпочла богатства земные сокровищам небесным; он в особенности не мог простить воинам Креста тех бесчинств и крайностей, которым они предавались вслед за своими победами. Однако же глава верующих не дерзал углубляться в рассуждения о делах Божиих; ему свойственно было думать, что греки были справедливо наказаны за их заблуждения и что Провидение вознаградило пилигримов как орудие своего правосудия; папа напоминал крестоносцам об их обещаниях помочь Святой земле, которые они так часто повторяли.

Папа одобрил избрание Балдуина, который принял при этом титул рыцаря святого престола, и не колеблясь признал империю, которую победа подчинила его духовной власти; он написал епископам французским и выразил им, что Господу угодно было утешить церковь обращением в ее лоно еретиков; в то же время от имени императора Балдуина он приглашал французов всех сословий отправляться в Грецию, завоеванную оружием Креста. Индульгенции крестового похода были обращены к тем, кто присоединится к победителям Византии, чтобы защищать и содействовать процветанию новой Восточной империи.