История кривого билда: Перки, кач, ректификат
Шрифт:
– Сколько? – спросил Сева, приглаживая мех на голове.
– Десять. – Спокойно произнес Сохатый. Сева взглянул на него с прищуром и торгаш добавил: – Тысяч.
– Ты ахренел, лосяра? – воскликнул енот. – Ты в своем уме?
– Доспех раритетный! И бонусы для танка…
– Да он же на гигантов! Их один на полмиллиона! Я себе свой хвост отрежу, если он у тебя полгода не валяется! Кому этот доспех нужен?
– Тебе, Сева, тебе!
– За десять тысяч я к кузнецу схожу и новый доспех закажу!
– Так и
Енот от такой наглости начал хватать воздух ртом и в итоге выдал:
– Так ты ж еврей!
– Я еврей? – взбеленился торгаш.
– Ты, ты! – Сева начал тыкать в него пальцем. – У тебя же на роже все написано!
– А вот не надо!
– Еще как надо! К нему постоянный клиент приходит, помощи просит, а он? Он с него три шкуры дерет!
– Да какие три шкуры? Ты посмотри на доспех! На нем даже мухи не…
– Ты на аукцион посмотри! Полный доспех за 3 тысячи собрать можно!
– Так тут комплект! Слышишь? КОМПЛЕКТ!
– А что толку с твоего комплекта, если бонусов на нем – кот наплакал!
– А ты что хотел? Чтобы я тебе эпик для великанов достал?
– Да кому нужен твой комплект для великанов?
– Тебе! Нужен – бери!
Сева опять начал хватать ртом воздух, а потом выдал:
– Барыга!
– Прохвост!
– Есть охота! – вмешался Гриша.
Оба спорщика одновременно оглянулись на верзилу, а потом на друг друга. Запал сразу пропал и енот неохотно произнес:
– Четыре тысячи.
– Забирай, – тут же согласился Сохатый.
Торгаш начал выкладывать детали доспеха, а енот зарылся в менюшки кошелька. Гриша сразу начал убирать доспех в инвентарь.
– Щит еще нужен, – спокойно произносит воришка и бросает взгляд на мужчину в пижаме.
– На великана?
– Нет, блин, на меня! Я буду держать щит, а он… – Тут он кивнул на флегматично стоящего Гришу, – меня.
– Семь.
– Тысяч?
– Конечно…
– …Ды та совсем края потерял!
Торги вспыхнули вновь. Говорящий енот и мужчина в пижаме принялись с новой силой костерить друг друга. Гриша к этому относился спокойно, не вникал в тонкости торгового спора. Он стоял рядом и разглядывал прохожих и облака. Когда Сева срывался и начинал хватать воздух, он обычно вмешивался и говорил, что хочет есть. Это было не совсем правдой. Голод к Грише приходил редко, но перекусить он никогда не отказывался. Эта фраза служила своеобразным знаком для обоих, что спор затянулся.
– Совсем есть охота! – снова буркнул Гриша.
– Полторы.
– Две и забирай.
– Идет.
Сохатый достает огромный прямоугольный щит, который тут же перекочевывает в инвентарь тролля.
– Ну, мы пойдем, – кивает Сева.
– Ага. – кивает Сохатый и снова открывает книгу.
– Слушай, а что за книга?
– В каком-то роде это о виртуальной игре.
– Ты читаешь книгу о виртуальной
– Да.
Сева молча почесал макушку и взглянул на Гришу.
– Помнишь я тебе говорил про интеллигентов? – тролль кивнул в ответ, а Сева тут же указал глазами на Сохатого. – Ну, это… Удачи, в общем!
На пригорке, под ветвями огромного векового дуба горел небольшой костер. Он освещал две фигурки, которые уставились на пламя и о чем-то разговаривали. Рядом лежала охапка хвороста, пустой котелок со следами какой-то каши, гора металлических доспехов, дубинка Гриши и куча какого-то тряпья.
– Не парься так! – Сева подошел к куче тряпья и потянул за зеленую тряпицу. Тряпица потянула за собой другие и в итоге он вытащил полноценное одеяло из разноцветных лоскутов. – Завтра обязательно возьмем эту перку! Выберем тварь побольше и-и-и-и…
Тут енот взмахнул руками, расправляя одеяло. Гриша в ответ улыбнулся и на его лице появилась добрая улыбка.
– Во! Главное не очкуй!
– Я не боюсь, – произнес тролль.
– А чего молчишь тогда? Ты по темноте совсем говорить перестаешь, – со вздохом произносит Сева и задумчиво смотрит на тролля. – Ты и днем неразговорчивый, а ночью из тебя слова не вытащишь.
– Воспитатель выключает свет, значит надо спать. Говорить нельзя.
– У вас там, в интернате, до сих пор воспитатели?
– Нет.
– Тогда и запрещать некому.
Гриша вздыхает и чешет голову.
– Темно – значит ничего не видно. Если тебя не видно, значит на тебя никто не смотрит. Когда не смотрят – не надо сидеть ровно, не надо бояться. Никто не ругает и не надо говорить.
– Так ты просто не хочешь? – Сева не сводит взгляда с друга. Тот сидит, обняв колени руками, и не сводит взгляда с пламени. – Ты первый раз столько сказал.
– Я не мало говорю. Это все говорят много. Одни говорят, что заботятся, а потом бьют палкой по пяткам. Другие говорят, что счастливы, а ночью пьют горькую воду и плачут, потом зовут в кладовку за конфету. А некоторые могут шутить так, что все смеются, но тебе почему-то очень обидно. И все говорят, говорят, говорят. Я точно знаю, когда счастливый – не плачешь, когда смешно не должно быть обидно и заботиться – не делать больно. Точно знаю.
Гриша уткнулся в собственные колени лицом. Отблески пламени в глазах, сопение и вжатые в кожу пальцы. Он со всей силы ухватил себя за ноги.
– А я? – плечи енота опустились, он пригладил шерсть на макушке и поднялся на ноги.
Гриша поднял на него взгляд, одной рукой сгреб к себе и обнял как плюшевую игрушку.
– А ты пушистый и не врешь. Если злишься, то ругаешься, если смеешься, значит смешно. Ты настоящий. – Гриша повернул к себе Севу и потерся своим огромным носом о пушистую морду вора рецидивиста.