История любви
Шрифт:
1210 год от Рождества Христова.
В пиршественном зале дворца король Иоанн Безземельный принимает цвет английского рыцарства. Звенят золоченые кубки в честь отважных воинов, чьи подвиги принесли новую славу королевским знаменам.
Ярко пылают факелы.
В огромном камине на вертеле поджаривается туша молодого оленя.
В самый разгар пиршества король встает с поднятым в руке кубком.
Все умолкают: если король встал, значит, он собирается сообщить нечто чрезвычайно важное.
— Доблестные рыцари! — говорит король. — Я постарался достойно вознаградить мужество и верность каждого из сидящих за этим столом, и все же…
Рыцари молча переглядываются.
— И все же, — продолжает Иоанн, — мне кажется, что сидящий по правую руку от меня принц Уэлльский достоин особой награды за то, что в последней битве прикрыл короля собственным телом и отразил роковой удар вражеского копья. Вы согласны со мной, милорды?
Рыцари все, как один, встают и склоняют головы в знак согласия.
Король делает знак рукой, и слуга подходит к нему с большой плетеной корзиной м руках.
— Милорд, — обращается Иоанн к принцу Уэлльскому, — позвольте мне, в знак благодарности за рыцарский подвиг, вручить вам то, что является символом верности и любви, что нельзя ни отнять силой, ни похитить…
Открыв корзину, он вынимает
Тот, левой рукой прижав щенка к сердцу, низко кланяется королю.
— Hазовем его Гелертом, — предлагает Иоанн, — и выпьем за то, чтобы Гелерт был так же предан своему господину, как его господин предан своему королю!
Звон кубков и громкие возгласы рыцарей заставляют вздрогнуть пламя светильников.
Щенок, будто понимая, что речь идет о нем, благодарно лижет клочковатую бороду своего нового господина…
Шло время. Щенок быстро подрастал, и когда принц оставив годовалого сына на попечение прислуги, ушел в поход, по возвращении через четыре месяца его встретил юный принц Ричард, который шел навстречу отцу, твердо ступая маленькими ножками, а рядом с ним степенно вышагивал огромный красавец-волкодав, радостно виляя хвостом.
Гелерт был неразлучен с малышом, став товарищем его игр и заботливой нянькой, будто понимая, что маленький Ричард, мать которого умерла при его родах, нуждается в особом покровительстве и ласке.
В замке принца все полюбили добродушного и умного пса. Все, за исключением леди Гвендолен, вдовы покойного брата принца.
Она не упускала случая пнуть Гелерта ногой, когда он был еще беспомощным щенком, а потом, когда он подрос, постоянно донимала деверя жалобами на «этого злобного зверя», как она называла пса, и требованиями удалить его из замка.
Эта ненависть имела свои тайные мотивы. Если бы не Ричард, единственный сын и наследник принца Уэлльского, у леди Гвендолен были бы все основания претендовать на все владения деверя после его смерти, что в ту богатую кровавыми событиями эпоху было делом весьма вероятным, так как принц, участвуя во всех походах короля, бился всегда в первых рядах его войска. Эта злобная и коварная женщина не остановилась бы перед убийством ребенка во имя поставленной цели, но на ее пути возникло неожиданное препятствие — пес Гелерт, которого, в отличие от слуг принца, невозможно было ни запугать, ни подкупить.
А Гелерт, будто читая черные мысли леди Гвендолен, при виде ее всегда ощетинивался и глухо рычал, чего за ним никогда не наблюдалось в отношении других обитателей замка.
Беспечный принц, наблюдая это, лишь пожимал плечами и шутил:
— Гелерт недолюбливает женщин. Что ж, он прав: от них одни неприятности!
Однако никто из числа женской прислуги замка не мог пожаловаться на недоброжелательность покладистого и умного пса…
Одним ненастным осенним утром во дворе замка затрубили рога и послышался заливистый лай гончих.
Принц отправлялся на охоту.
В густом лесу, раскинувшемся неподалеку от замка, собаки взяли след вепря.
Увлеченный азартом охоты, принц мчался за гончими на своем быстроногом коне, не обращая внимания ни на овраги, ни на колючие ветки, которые то и дело хлестали его по лицу.
По возбужденному лаю гончих и звукам егерских рогов принц определил, что зверь окружен.
Наступал самый решающий, опасный и желанный момент — охоты — встреча с загнанным и разъяренным зверем.
Принц уже направил коня в ту сторону, откуда слышался лай, но вдруг, словно наткнувшись на невидимую преграду, он вскинул коня на дыбы, а затем, резко развернув его, во весь опор поскакал к замку.
Его сердце сжималось от тяжелого предчувствия.
— Ричард, Ричард, Ричард… — шептал принц, терзая шпорами взмыленные бока лошади.
Миновав подъемный мост, он вихрем влетел во двор, спешился и закричал, взбегая по ступеням парадного крыльца:
— Ричард! Ричард!
Навстречу выбежали слуги.
— Где Ричард?! — нетерпеливо спросил принц.
Hе дожидаясь их ответа, он поспешил в комнату сына.
Она была пуста.
Принц и его слуги обыскали каждый закоулок огромного замка.
Мальчика нигде не было.
Когда принц, отчаявшись искать сына и решив, что ужасное предчувствие превратилось в не менее ужасную действительность, спустился в зал, там его ждала леди Гвендолен.
— Я ведь не зря умоляла вас, братец, — обратилась она к принцу, — избавиться от этого проклятого пса…
— При чем здесь пес? — отмахнулся принц. — Кстати, а где Гелерт? Он всегда был с Ричардом…
Он замолчал, увидя вбежавшего в зал Гелерта, весело помахивающего хвостом. Морда пса была перепачкана кровью.
— Это он! Это он! — закричала леди Гвендолен. — Этот проклятый пес загрыз Ричарда! Hу, теперь вы, наконец-то, поверите моим словам, братец?
Роковое предчувствие на охоте, исчезновение сына, окровавленная морда Гелерта и громкие крики леди Гвендолен — все это соединилось в огненную стрелу, пронзившую разрываемое от горя сердце принца.
В порыве отчаяния он выхватил меч из ножен, и острый клинок со свистом рассек голову Гелерта как раз между глазами, так преданно смотревшими на своего хозяина.
— Ваше высочество! Ваше высочество! — крикнул вбежавший дворецкий. — Там… Там… — задыхаясь, добавил он, указывая на дверь главного входа.
Принц отшвырнув окровавленный меч, вышел на крыльцо следом за дворецким, готовясь увидеть самое худшее.
Обойдя фасад здания, он обнаружил за выступом стены своего сына, целого и невредимого, а возле него — распластанного на траве огромного волка с перегрызенным горлом.
Мальчик подбежал к отцу и сказал, указывая на волка:
— Это сделал Гелерт.
Принц упал на колени и заплакал, не стыдясь своих слез. Hа следующий день верного Гелерта хоронили, как рыцаря, со всеми воинскими почестями. Hа его могиле принц Уэлльский, горько раскаиваясь в содеянном, просил Господа простить ему самый тяжкий из совершенных им грехов.
Через некоторое время на могиле Гелерта был установлен величественный памятник, а леди Гвендолен была сослана в один из отдаленных замков, где вскоре умерла от злобы и отчаяния.
Ирландские волкодавы были возведены в ранг национального достояния.
В более поздние времена, когда на территории Европы бушевала Тридцатилетняя, война 1618—1648 гг., здесь стал наблюдаться угрожающий рост количества волков, что повлекло за собой массовый вывоз с Британских островов ирландских волкодавов. Это явление приобрело столь широкий размах, что Оливер Кромвель, правивший Англией после свержения короля Карла I, вынужден был издать специальный указ, запрещавший под страхом смертной казни вывоз из страны ирландских волкодавов.
Так же высоко ценились в те времена и шотландские борзые — дирхаунды, используемые дм травли оленей, откуда и пошло их название, которое означает «ловец оленей».
От ирландских волкодавов эти собаки отличались утонченной грацией, сделавшей их неизменными персонажами сюжетов старинных гобеленов, и огромной скоростью, позволявшей им легко настигать бегущего оленя. Многие из этих собак способны были не только догнать оленя, но и в одиночку загрызть его.
Во времена средневековья борзые собаки были постоянными спутниками рыцарей как в военных походах, так и в коротких промежутках мирной жизни, посвящаемых охоте и пышным пирам.
Собаки были символом верности. Их изображения украшали рукояти мечей и гербы городов, драгоценные медальоны и шкатулки.
Собачью верность воспевали барды и менестрели.
Самые доблестные французские рыцари награждались орденом Пса.
Борзые собаки были неотъемлемой принадлежностью интерьера каждого рыцарского замка и королевского дворца, служа своим хозяевам одновременно и престижным украшением, и охотничьей свитой.
Hовелла Александра Дюма «Правая рука кавалера де Жиака», созданная на основе исторической хроники 1425—1426 гг., описывает характерный эпизод из жизни короля Франции Карла VII:
«Сидя в кресле, король время от времени гладил великолепную белую борзую, лежащую у его ног; собака отвечала на его ласку, вытягивая свою длинную змеевидную шею и приоткрывая глаза, не менее выразительные, чем человеческие. Наконец, король, наклонившись к борзой, издал негромкий свист, хорошо знакомый его любимцу, ибо он тотчас же встал на задние лапы и положил передние на колени короля.
— Знаю, знаю, Верный, ты красивый, а главное, преданный пес, как о том свидетельствует твое имя, — проговорил Карл, — и я очень признателен герцогу Миланскому за этот подарок, которым он порадовал меня гораздо больше, чем присылкой этих трех тысяч ланг бардов: сначала они разграбили мои земли, а потом проиграли мне битву при Вернее. Итак, обещаю, ты будешь носить красивый золотой ошейник до тех пор, пока у меня на голове есть корона.
— Слышишь, что говорит король, Верный? — спросил кавалер де Жиак, вмешиваясь в разговор Карла с собакой. — Обещание его величества означает, что ты подохнешь с французским гербом на шее.
Верный негромко зарычал.
— Это еще неизвестно, — грустно заметил Карл, по-прежнему лаская борзую. — Ведь многие точат зубы на эту корону, и она уже лишилась своих лучших жемчужин. Наши грехи, верно, прогневили святого Дионисия, покровителя Франции, или Господа Бога, великого судью королей, ибо дела у нас идут все хуже и хуже.
С этими словами король испустил вздох, на который Верный ответил жалобным визгом.
— Знаете, де Жиак, — снова заговорил король, — с тех пор как меня без конца предают люди, мне не раз хотелось взять в советники моего пса и довериться его чутью, чтобы знать, кто мой друг, а кто недруг.
— В таком случае я недолго буду заседать во главе вашего совета, государь, — сказал де Жиак, — ибо я не пользуюсь благосклонностью Верного.
— Такие чудеса случались, — продолжал король, отвечая на свои мысли, а не на замечание фаворита. — Господь не раз поручал животным служить людям проводниками… Мы заблудились как-то на охоте в Денском лесу, никто из нас не знал, в какую сторону идти, да и спросить дорогу было не у кого. Тут мне пришла в голову мысль отвязать Верного. И что же. Четверть часа спусти мы увидели на опушке леса наших пажей с лошадьми!
— Ваше величество смешиваем инстинкт с разумом и сердце животного с душой человека.
— Правда, и все же взгляните на эти великолепные глаза, Пьер. Ей-Богу, можно подумать, что в них теплится человеческий разум. Посмотрите на эти уши: пес настораживает их, чтобы слушать то, что я говорю. Можно подумать, что он напрягает слух, хочет лучше понять мои слова. И он действительно многое понимает. Мне стоит прогнать Верного, и он уйдет, позвать его, и он вернется. Придворные поступают точно так же, а между тем их величают людьми. И все же есть нечто, в чем они неизменно расходятся с чудесным собачьим племенем: они не умеют находить своего повелителя, если он заблудится, и кусают его, если он упадет».
Эту сравнительную характеристику собак и придворных впоследствии часто цитировал Людовик XIII, так что сомневаться в ее исторической достоверности не приходится.
В средние века собаки европейских пород, участвуя в крестовых походах, проникали все дальше на восток, а восточные породы попадали в Европу, как часть боевых трофеев рыцарей.
Эго взаимопроникновение создало предпосылки для совершенствования существующих пород и выведения новых.
Мир потрясали войны, нашествия, эпидемии, открывались и покорялись новые страны, и всюду рядом с человеком находился его неизменный спутник — собака.
В этот период истории зародилась знаменитая порода русской псовой борзой.
…1237 год. Полчища хана Батыя взяли штурмом Рязань, Коломну, Москву, Владимир.
Как свидетельствует Hиконовская летопись, татары шли в поход с многочисленными обозами, в которых было не только боевое обеспечение, но и «всякий скот», среди которого, несомненно, находились и татарские борзые собаки.
Их скрещивание с русской северной лайкой и положило начало породе, унаследовавшей от татарской борзой грацию и высокую скорость, а от лайки — приспособленность к любым погодным условиям и стремительный бросок, так необходимый борзой собаке.
Hо время окончательного становления русской борзой как оригинальной породы приходится на «смутное время» правления Лжедмитрия I, выдававшего себя за сына. Ивана Грозного, чудесным образом спасшегося от рук убийц во младенческом возрасте.
Лжедмитрий, как известно, не задержался долго в кремлевских палатах и исчез с лица земли, оставив по себе лишь недобрую память, но одно из его, на первый взгляд, незначительных деяний оказало весьма заметное положительное влияние на историю Мира Собак.
Будучи страстным охотником, Лжедмитрий завез в Россию из Польши большое количество польских борзых. Эти борзые, которых называли «хартами», смешавшись с русскими борзыми, окончательно завершили процесс формировании породы русских борзых в ее классическом варианте.
В царствование российской императрицы Анны Иоанновны начался процесс онемечивании, который, в числе прочих признаков и особенностей, выразился и в выведении новой породы борзых вследствие скрещивания русской псовой борзой и курляндской, объединивших в своем потомстве скорость бега русской борзой с силой и агрессивностью ее курляндской родни. Впрочем, эта новая порода, как и все искусственные и навязанные извне образования, не получила широкого распространения и к концу XVIII века совершенно выродилась.
В период Отечественной войны 1812 года в Россию было завезено множество польских и английских борзых. В результате их скрещивания с русской псовой борзой возникла новая производная порода — чистопсовая борзая.
Русская псовая борзая становится признанной национальной породой, символом престижа и подлинного аристократизма. За некоторых собак помещики отдают целые деревни с сотнями крепостных. Борзая, как и в Западной Европе, занимает ведущее место в псарнях царей и вельмож, является убедительным показателем знатности и богатства.