История магии
Шрифт:
Пантеизм никогда не создавал синтеза, но мог быть разрушен науками, которые олицетворяли дочери Кадма. После Орфея, Кадма, Эдипа и Амфиарая крупнейшими мифическими символами магического жречества Греции были Тиресий и Калхант, но первый из них был тайным или неверующим иерофантом. Встретив однажды двух переплетенных змей, он подумал, что они дерутся, и разделил их ударом своего жезла. Он не понимал символа Кадуцея и потому намеревался разъять силы природы, отделить науку от веры, разум от любви, мужчину от женщины. Он ранил их во время разделения и потому потерял равновесие. Он становится попеременно мужчиной и женщиной, но не до конца, потому что вступление в брак ему было запрещено. Таинства универсального равновесия и созидающего закона здесь полностью себя проявляют. Рождение — это работа человеческого андрогина; при его разделении, мужчина и женщина остаются бесплодными, как религия без науки или, иначе говоря, как слабость без силы и сила, отделенная от слабости, справедливость в отсутствии милосердия и милосердие, отделенное от справедливости. Гармония возникнет из сопоставления вещей в их противостоянии, их можно различить для последующего объединения, но не разделять так, чтобы мы могли сделать выбор между ними. Говорят, что человек непрестанно колеблется между черным и белым в своих мнениях, даже вводит в заблуждение самого себя. Такова необходимость, что видимые и реальные формы являются черными и белыми; это проявляет себя как союз света и тени, которых не смущает, что они всегда вместе. Таким образом, все противоположности в природе сочетаются браком и тот, кто хотел бы разделить их, рискует быть наказанным как Тиресий. Другие говорят, что он был поражен слепотой, потому что увидел Афину обнаженной — то есть, так сказать, профанировал таинства. Это другая аллегория, но она символизирует то же самое.
Имея, несомненно, в виду эту профанацию, Гомер изобразил тень Тиресия странствующей в Киммерийском мраке и пребывающей среди других несчастных теней и лярв, чтобы утолить свою жажду кровью, когда Одиссей наставлял духов, используя церемониал, который был магическим и страшным по сравнению с другой манерой наших медиумов или безвредными торопливыми посланиями современных некромантов.
Гомер почти не упоминает о жречестве, потому что прорицатель Калхант не является ни верховным понтификом, ни великим иерофантом. Он выглядит состоящим на службе у царей, оглядывающимся на их возможную ярость и он не осмеливается говорить правду Агамемнону, пока не умолит о покровительстве Ахилла. Так он внес разлад между этими вождями и принес несчастье войску. Все рассказы Гомера содержат важные и глубокие уроки; в данном случае он пытался внушить грекам необходимость служения богам, чтобы быть независимым от преходящих влияний. Каста жрецов должна была быть ответственной лишь перед верховным понтификом и. верховный жрец недееспособен, если чьей-то короне будет не хватать его тиары. Так он может быть равным земным владыкам, он должен быть сам временным царем благодаря своей божественной миссии. Гомер мудро говорит нам, что слабость жречества есть нечто такое, что нарушает равновесие, государств.
Другой прорицатель, Феоклимен, который появляется в «Одиссее», играет роль почти паразита, не очень дружелюбно оказывающего гостеприимство женихам Пенелопы, давая бесполезные предупреждения, и благоразумно удаляющегося перед волнениями, которые он предвидел.
Существует пропасть между этими предсказателями хорошей и плохой судьбы и символами, таящимися в своих святилищах невидимыми, к которым приближались в страхе и дрожи. Наследницы Цирцеи уступали ищущим; силу или тонкость надо было использовать, чтобы войти в их убежища, где они должны были ухватиться за волос, угрожать мечом и следовать к фатальному треножнику. Тогда, краснея и бледнея попеременно, содрогаясь, со вздыбленными волосами, они бормотали несвязные слова, выбегали в бешенстве, писали на листьях деревьев отдельные высказывания, составляющие, собранные вместе, пророческие стихи, и пускали эти листья по ветру. Затем они запирались в своих убежищах и игнорировали всякие дальнейшие обращения. Прорицание, произведенное подобным образом, имело только значений, сколько возможных комбинаций содержали такие записи. Если листья содержали иероглифические знаки вместо слов, то интерпретаций их было еще больше, поскольку предсказания так же определялись их комбинациями; этот метод впоследствии использовался в гаданиях геомантов с помощью чисел и геометрических фигур. Этому следуют также адепты картомантии, которые используют великий магический алфавит Таро, по большей части не будучи знакомыми с его значениями. В таких операциях случайность лишь выбирает знаки, на которых интерпретатор основывает свое вдохновение или отсутствие исключительной интуиции и второго зрения, фразы указываются комбинациями священных букв или откровениями комбинируемых фигур пророчества в соответствии со случаем. Недостаточно комбинировать буквы, каждый должен знать, как читать.
Картомантия в собственном ее понимании есть консультация с духами с помощью букв, без некромантии или жертвоприношений: но она предполагает хорошего медиума; это, однако, опасно и мы никому не рекомендуем этим заниматься. Не достаточно ли памяти о наших прошлых неудачах, чтобы наполнять горечью страдания сегодняшний день и должны ли мы перегружать их всеми тревогами будущего, принимая участие в продвижении катастроф, которых можно избежать?
Глава V. ТАИНСТВА ДЕВСТВЕННОСТИ
Римская империя, была преображенной Грецией. Италия была Великой Грецией, и когда эллинизм формировал свои догмы и таинства, воспитание детей волчицы стало его очередной задачей: на сцене появился Рим.
Отличительной чертой инициации, сообщенной римлянам Нумой, было характерное значение, приписываемое женщине, пришедшее из Египта, который почитал Верховное Божество под именем Исиды. Греческим богом инициации был Иакх, завоеватель Индии, блестящее андрогинное существо, носящее рога Амона; Пенфей, держащий священный кубок и разливающий повсюду вино всеобщей жизни, Иакх, сын грома, покоритель тигров и львов.
Когда вакханты забыли Орфея, мистерии Вакха были профанированы, и под римским именем Бахуса он почитался лишь как бог опьянения. Нума получил свое вдохновение от Эгерии, богини тайны и уединения.
Его посвящение было вознаграждено; Эгерия открыла ему, какие почести следовало воздавать матери богов. После этого посвящения он воздвиг круглый храм с куполом, внутри которого горел огонь, который никогда не разрешалось выносить наружу. Огонь поддерживался четырьмя девственницами, называемых весталками, и пока люди верили в их непорочность, они пользовались исключительным почетом, но с другой стороны, их падение наказывалось с исключительной строгостью. Честь девушки есть также честь матери и святость каждой семьи зависела от сознания девственной чистоты как возможной и святой вещи. Здесь уже женщина освобождается от старых уз; она теперь не восточная рабыня, а домашнее божество, охранительница сердца и чести отца и супруга. Рим, таким образом, стал святилищем морали, а также царем народов и столицей мира.
Магические предания всех времен приписывают сверхъестественные и божественные качества состоянию девственности. Пророческие откровения превозносят его, в то время как ненависть к невинности и девственности побуждала Черную Магию приносить в жертву детей, чья кровь, тем не менее, рассматривалась как священная и искупительная ценность. Противостоять обольщению рождения означает преуспеть в покорении смерти, и высшее целомудрие было самым славным венцом для иерофантов. Обрести жизнь в человеческих объятиях означает найти корни в могиле. Девственность есть цветок так тесно связанный с землей, — что когда ласки солнца вытягивают его вверх, он отделяется без сопротивления и улетает как птица.
Священный огонь весталок был символом веры и чистой любви. Если по преступной небрежности весталок огонь угасал, его можно было возродить лишь солнечными лучами или молнией. Он возобновлялся и освещался в начале каждого года, этот обычай повторяется нами в канун Пасхи.
Христианство сурово отрицало приятие всего, что было прекрасным в предшествующих формах культа; оно является последним видоизменением универсальной ортодоксии и как таковое оно сохраняет все, относящееся к ней, в то же время отбрасывая устрашающую практику и бесполезные суеверия.
Более того, священный огонь представлял любовь страны и религию сердца. Согласно этой религии и во имя неприкосновенности брачного святилища принесла себя в жертву Лукреция. Лукреция олицетворяет все величие древнего Рима; она, несомненно, могла бы избежать самоубийства, предоставив память о себе клевете, но хорошая репутация есть благородство, которое обязывает. В вопросах чести скандал более предосудителен, чем неосторожность. Лукреция возвысила свое достоинство благородной женщины к высотам священничества, выстрадав нападение так, что она могла искупить и отомстить за это. В память об этой блистательной римской жене, высшая инициация в культ отечества и сердца была доверена женщинам, мужчины исключались. Таким образом им было дано познать, что верная любовь есть то, что вдохновляет на самые героические жертвы. Они познали, что действительная красота человека — это героизм и величие. Покинуть любя того, кому были отданы цветы юности, — это величайшее горе, которое может разбить сердце благородной женщины, но оглашать это повсюду означает осквернить прежнюю невинность, отречься от честности сердца и чистоты сердца, это последний и самый непоправимый позор.
Такова была религия Рима; магии такого морального кодекса он обязан всем своим величием и когда брак перестал быть священным, наступил его упадок. В дни Ювенала мистерии Доброй Богини были мистериями такой нечистоты, о которой едва ли можно говорить. Женщины, предающиеся таким оргиям, предают себя. Полагаем, что обвинение справедливо, потому что все кажется возможным после правления Нерона и Домициана, мы можем только заключить, что чистое царствование матери богов было позади и оно уступало место популярному, универсальному и более чистому культу Марии, Матери Божьей.