История маленького лорда
Шрифт:
— Да, очень рад, — ответил маленький лорд и сел на высокий стул. Его ноги не доставали до полу, но он сидел спокойно и внимательно глядел на своего сиятельного деда.
— Я часто думал, — начал он, — на кого вы похожи. Лежа на койке на корабле, я все спрашивал себя: не похожи ли вы на моего отца?
— И что же, похож? — спросил граф.
— Я был очень маленький, когда папа умер, и не очень хорошо его помню, но, кажется, вы на него непохожи.
— Наверное, ты разочарован?
— О, нет! — вежливо ответил Седрик. — Конечно, каждому хочется,
Граф откинулся на спинку кресла. Он уж никак не мог сказать, чтобы родственники ему нравились. Он всегда с ними ссорился, выгонял из своего дома, бранил их, и они его ненавидели.
— Каждый мальчик любит своего деда, — продолжал маленький лорд, — особенно такого доброго, как вы…
Странный огонь блеснул в глазах старика.
— О! — сказал он. — Разве я был добр к тебе?
— И как еще! — оживленно отвечал Седрик. — Я вам очень благодарен за Бриджит, за торговку и за Дика.
— Бриджит! Торговка! Дик! — воскликнул граф.
— Да, — пояснил Седрик, — это для них вы дали мне денег, то есть велели мистеру Хэвишему дать мне их.
— Гм, — промычал граф. — Понимаю. Деньги, которые ты мог потратить как захочешь. Ну, расскажи, что ты на них купил? Я хочу знать, на что ты их потратил.
Старик сдвинул свои густые брови и строго смотрел на мальчика.
— Вы, наверное, не знаете о Бриджит, о торговке яблоками и о Дике. Я забыл, что вы так далеко от них живете. Это мои друзья. Видите, Майкл был очень болен…
— Кто такой Майкл?
— Муж Бриджит.
И мальчик рассказал всю историю несчастной семьи.
— Гм, так вот что ты решил сделать для себя. А что еще?
Дугл в это время сидел возле высокого стула и, часто оборачиваясь, смотрел на Седрика. Это был важный пес, и не в его привычках было сразу же проникаться доверием к кому бы то ни было. Граф не терял его из виду и изумлялся, что животное смирно сидит около ребенка.
А Дугл еще раз дружелюбно взглянул на маленького лорда и положил свою львиную голову ему на колени. Седрик стал гладить этого нового друга.
— А вот Дик, — продолжал он, — тот вам непременно понравился бы, он такой трудолюбивый! Он чистил сапоги на улице.
— Как? И ты был с ним знаком? — спросил граф.
— Он мой давнишний приятель, правда, не такой старый, как мистер Гоббс, но давнишний. Он на прощанье подарил мне вот это. — Седрик вынул платок и развернул его. — Я буду беречь его всегда-всегда. Его можно носить на шее или держать в кармане. Он его купил на первые деньги, которые выручил, когда я помог ему откупиться от Джека и подарил ему новые щетки. Мистеру Гоббсу я купил золотые часы и велел вырезать на крышке слова: «Мистеру Гоббсу от его самого старинного друга, лорда Фаунтлероя». Это чтобы он вспоминал меня. А когда я смотрю на платок, то вспоминаю Дика…
Трудно описать впечатление, произведенное этими рассказами на благородного графа Доринкорта! Его нелегко было удивить чем-нибудь, он слишком хорошо знал жизнь, — но то, что он услышал от внука, было для него настолько непонятно, что у старика перехватило дыхание. До сих пор он никогда не интересовался детьми, он был так поглощен собственными развлечениями, что на детей у него времени не хватало. Он не обращал внимания на сыновей, когда те были маленькие, хотя помнил, что отец Седрика был сильный, красивый мальчик. Всех детей вообще он считал надоедливыми существами, которых надо построже держать в руках. Старшие сыновья сильно досаждали ему тем, что учителя беспрестанно на них жаловались, один только младший, отец Седрика, учился хорошо и вел себя прилично, но жестокосердного графа раздражало, что он лучше своих братьев, и он каждый день придирался к мальчику.
Внука своего граф Доринкорт вызвал из Америки вовсе не из родственной нежности, а из тщеславия, желая воспитать будущего наследника по-своему. В ожидании его приезда старик сильно волновался и заранее злился, думая, что к нему привезут полудикого грубого американца, с воспитанием которого ему, пожалуй, придется еще много повозиться. Каково же было удивление старого графа, когда он увидел приятного и воспитанного мальчугана, а что всего удивительнее, старый граф привык к тому, что все боятся его, и предполагал, что внук тоже оробеет, но оказалось, мальчик уверен, что дедушка — его истинный друг.
А Седрику и в голову не приходило, что он произвел такое отрадное впечатление на себялюбивого, черствого старика.
Дед расспрашивал внука о его жизни в Нью-Йорке, о его друзьях и слушал, не спуская глаз с ребенка. Маленький лорд охотно отвечал на все вопросы, рассказывал ему про Дика, про Джека, про торговку и про мистера Гоббса, описывал республиканские митинги. Он дошел до революции и Четвертого июля и вдруг, что-то вспомнив, остановился.
— Что случилось? — спросил дед. — Почему ты не продолжаешь?
Маленький лорд завозился на стуле: ему стало неловко.
— Я вдруг подумал, что этот разговор наверное вам неприятен, — отвечал он. — Может быть, кто-нибудь из ваших участвовал в войне?.. Я забыл, что вы англичанин…
— Можешь продолжать, никого из моих там не было. Ты забываешь, что ты сам англичанин.
— О, нет, — быстро возразил Седрик, — я американец.
— Ты — англичанин! — жестко повторил старик. — Твой отец был англичанин.
Его развлекал этот спор, но Седрик был недоволен и покраснел до корней волос.
— Я родился в Америке, — протестовал он, — а кто родился в Америке, тот американец. Извините, что я возражаю вам, — прибавил он учтиво, — но мистер Гоббс сказал, что, если будет война, я… я должен стоять за американцев.
Граф сухо улыбнулся.
— За американцев? — переспросил он.
Он ненавидел все американское, но его забавлял этот маленький патриот, и он подумал, что со временем из него может выйти хороший англичанин.
Они не успели еще потолковать о революции, как пришли доложить, что подан обед.