История мира
Шрифт:
Эти первые настоящие люди, которых мы встречаем в Европе, уже принадлежали к двум отдельным расам. Одна из них представляла собой очень высокий тип: это были рослые люди с большим объемом мозга. Один из найденных женских черепов этого представителя своей емкостью значительно превышает череп среднего современного мужчины. Один из мужских скелетов имеет более шести футов длины. По физическому типу они напоминали североамериканских индейцев. По гроту Кро-Маньон, где были найдены первые скелеты такого типа, эти люди были названы кроманьонцами. Они были дикарями, но дикарями высшего порядка. Другая раса, Гримальди, проявляет явные негроидные черты. Их ближайшими родичами являются бушмены и готтентоты Южной Африки. Интересно и важно, что уже в самых началах людской истории человечество разделялась, по меньшей мере, на два основных расовых вида; мы невольно строим предположения, что первая раса была скорее смуглой, чем чернокожей, и пришла с Востока или же Севера, а вторая была скорее чернокожей, чем коричневокожей. и пришла с экватора.
У этих дикарей, живущих сорок тысяч лет назад, мы видим множество людских привычек: они прокалывали раковины, чтобы изготовить из них ожерелья, разрисовывали друг друга, вырезали различные предметы из кости и камня, рисовали фигуры на камнях и костях, рисовали на гладких стенках пещер и на камнях суровые, но иногда весьма выразительные наброски животных и т.д. Они изготавливали самые различнейшие орудия труда, меньшие по размеру и более изысканные чем те, которыми пользовался неандертальский человек. В наших музеях хранится громадное количество таких орудий, фигурок, наскальных рисунков и т.д.
Самые древние из них были охотниками. Охотились они в основном на диких лошадей, похожих на пони. Они шли за добычей по мере того, как та искала себе пропитания. Точно так же шли они и за бизоном. Они знали мамонта, поскольку оставили нам эффектные картинки из жизни этого животного. Из одного, довольно-таки загадочного рисунка можно сделать вывод, что они устраивали засады на мамонтов и убивали их.
Для целей охоты они пользовались камнями и дротиками. Похоже, что у них не было лука; сомнительно и то, что к этому времени они уже начали одомашнивать диких животных. У них не было собак. У нас имеется только одна резная фигурка, изображающая голову лошади, а также один-два рисунка, на которых можно догадываться о существовании узды из скрученной кожи. Но малорослые лошади того периода и тех местностей не могли нести на себе человека, так что, если по сути своей конь и был одомашнен, то служить мог лишь тягловым животным. Весьма сомнительным и неправдоподобным было и то, чтобы они использовали в пишу молоко животных.
Похоже, что они еще ничего не строили, хотя у них, возможно, уже имелись палатки из шкур, и, хотя они уже лепили фигурки из глины, гончарство им еще не было известно. Не имея кухонной утвари, они готовили себе пищу самым примитивным образом, а может и вообще никак ее не готовили. Они не имели понятия про обработку земли, про ткани или плетение матов. Одевались они в шкуры и меха, но под ними были голыми, покрытыми только лишь татуировками.
Эти первые известные нам люди охотились в открытых степях Европы в течение сотен веков, распыляясь и меняясь под влиянием климата. С каждым веком климат Европы становился все более мягким и более влажным. Олень отступал на север и на восток, а вслед за ним уходили бизон и лошадь. Степи уступили место лесам, олень заменил коня и бизона. Характер орудий меняется вместе с изменениями их применения. Рыболовство на реках и озерах приобретает больший масштаб и значение, при этом увеличивается число тонких и хрупких изделий из кости. "Тогдашние костяные иглы, - говорит Мортилье7, - намного превышают по качеству более поздние, даже исторических времен, вплоть до Возрождения. Римляне, например, никогда не имели игл, достойных сравниться с изделиями той эпохи."
Пятнадцать или двадцать тысяч лет назад в южной Испании появился свежий народ и оставил там на скалах рисунки, достойные внимания. Это были азильцы, называемые так по имени грота Мас д'Азиль8. У них уже имелся лук; похоже, что на головах они носили султаны из перьев; их рисунки очень живые, хотя в них проявляются и тенденции к символизму (человек, к примеру, изображается с помощью одной вертикальной и двух-трех горизонтальных линий), что уже является зарождением идеи письма. На изображениях охотничьих сцен мы часто видим линии, как будто бы означающие числа. На одном из рисунков мы видим двух людей, подкуривающих пчелиный улей.
Это наиболее поздние представители периода, который мы называем палеолитическим (древний каменный век), поскольку их орудия были изготовлены только из откалываемого камня. Десять же или двенадцать тысяч лет назад в Европе рождается новый способ жизни, а именно: люди обучились не только скалывать, но и сглаживать и острить каменные орудия, а также начали обрабатывать землю. Начинался неолитический период (новый каменный век).
Следовало бы упомянуть, что еще всего лишь сто лет назад в отдаленной части света, в Тасмании, существовал народ, живущий на более низкой ступени физического умственного развития, чем какая-либо из ранних рас доисторической Европы. Эти обитатели Тасмании, в результате географических перемен, давно уже были отрезаны от остального человечества, издалека от всяческого прогресса. Более всего, тасманийцы казались дегенерированным народом. В тот момент, когда европейцы их открыли, они вели весьма жалкую жизнь, питаясь моллюсками и мелкими животными. У них не было жилых домов, только кочевья. Они были похожими на нас людьми, но у них не было ни искусности, ни художественного чувства первых истинных людей.
Глава двенадцатая
ПЕРВОБЫТНОЕ МЫШЛЕНИЕ
А сейчас разрешите нам заняться весьма интересной проблемой: каким образом человек чувствовал себя человеком в эту раннюю эпоху истории человечества. Как люди мыслили, и о чем они мыслили в эти столь отдаленные от нас времена охот и переселений, на четыреста веков отдаленных от тех эпох, когда наступит пора сева и жатвы. Все это происходило задолго до того, как появился какой-либо письменный памятник человеческих впечатлений, так что ответы на эти вопросы следует искать только лишь с помощью нашей догадливости.
Источники, к которым сходятся ученые, желающие воспроизвести это вот самое первоначальное мышление, весьма разнообразны. В последнее время наука о психоанализе, который исследует, каким образом эгоистичные и неожиданные стремления ребенка ограничиваются, стираются, меняются или же заслоняются с целью приспособления к потребностям общественной жизни, бросила - как нам кажется - достаточно яркий луч света на историю первобытного общества; вторым же богатейшим источником выводов были исследования понятий и представлений дикарских народов, живущих в настоящее время. В фольклоре и в богатых залежах иррациональных верований, суеверий и предрассудков, которые и до сих пор еще сохранились среди цивилизованных народов, мы находим нечто подобное окаменелостям мышления. И, наконец, во все более и более увеличивающемся количестве рисунков, резных изображений, статуэток, символов и т.д. мы находим, по мере приближения к нашим временам, все более ясные указания о том, что человек считал интересным, достойным запоминания и воспроизведения в искусстве.
Первобытный человек мыслил, скорее всего, как и ребенок: образами. Он вызывал образы в своем воображении, а может они сами появлялись в его мыслях, и он поступал сообразно впечатлениям, которые эти образы в нем вызывали. Точно так же ведет себя ребенок или необразованный человек. Систематическое мышление является относительно поздним изобретением человеческого опыта; заметную роль оно начало играть всего лишь последние три тысячи лет. Впрочем, даже и сейчас ничтожное меньшинство людей по-настоящему распоряжается собственным мышлением и вводит определенный порядок в свои мысли. Весь остальной мир по-старому живет воображением и страстями.
Скорее всего, самые ранние людские сообщества на начальных этапах истинной человеческой истории были небольшими семейными общинами. Первые племена, вне всякого сомнения, появились точно таким же образом, как стада и семейства млекопитающих: из семей, которые совместно держались и размножались. Но, прежде чем это стало возможным, должно было случиться и некоторое ограничение первобытного эгоизма отдельной личности. Страх перед отцом и уважение к матери не угасали в более зрелом возрасте, естественная же ревность старших в общине по отношению к подрастающим молодым особям должна была смягчиться. С другой же стороны мать была естественным советчиком и опекуном растущего поколения. Общественная жизнь человека развилась на фоне реакций между суровым инстинктом молодых, стремящихся к самостоятельной жизни, и опасностями и неудобствами раздельного существования. Гениальный антрополог, Аткинсон9, в своем "Первобытном законе" показал, сколько из обыденного права диких (табу - это столь значительное проявление племенной жизни) можно соотнести с умственным приспособлением потребностей первобытного людского животного к развивающейся общественной жизни, а новейшие труды психоаналитиков весьма подтвердили эту его интерпретацию.